– Я думал, вы знаете. Ваша уважаемая сестра предложила мне внести в договор сумму на треть меньшую, чем я заплатил на самом деле. Как она выразилась, чтобы платить меньший налог с наследства. Эти неучтенные деньги я ей передал на день раньше. Как вы сами понимаете, я совсем не заинтересован в том, чтобы государство обдирало людей на ровном месте.
Павел в очередной раз вусмерть разругался с Ленкой. А с нее – как с гуся вода. Она знала, что брат поленится и судится с ней не станет, потому что и доказать ничего не сможет, да и денег при любом раскладе, учитывая его заработки в бизнесе, у него хватало. Она ведь не отобрала последнюю корку хлеба и даже не последний плод фейхоа. Только, так сказать, чуть перераспределила доходы. А был бы он умный и не ленивый, сам бы занялся дележкой наследства. Глядишь, и наварил бы поболе. Другими словами, кто успел, тот и съел.
И в общем-то Ленка была права. Пашка, хоть и ругался, но больше для порядку. Деньги, конечно, были для него важны, но не до смертоубийства. А сестра, хоть и сучка, но все-таки близкая родственница, да и единственная притом. Деньги она, небось, себе на счет положила, а не Лешечке. С мужем-то у нее был заключен брачный договор. Правда, сам Лешечка, когда женихался, об этом и не думал, а просто, как привязанный, бегал за ней и пускал слюни, глядя, как Ленка вертит задом перед его поросячьими глазками. Однако ушлые взрослые дети Лешечки от первой жены были начеку и настропалили того оформлять документы, вступая в брак, чин чинарем, дабы не пострадали заинтересованные лица, то бишь они сами. Так что, если бы у них в семье произошел облом и дело дошло, не дай бог, до развода, рассчитывать на хороший куш Ленке не приходилось. «Бабки» он ей, естественно, отстегнул бы неплохие, но разве это ее масштаб? Ленка – баба дальновидная и подстраховываться умеет. Так что Пашка считал, что родительские деньги в итоге все равно достанутся Борьке, племяннику. Что и правильно. Своих детей у Павла не было. И хотя Борька, достойный сын сучки Ленки, тоже был еще тот сучий потрох, а все-таки родная кровь. Впрочем, папашка-то у него был мужик хороший. А значит, и из пацана еще мог выйти толк.
Но разговаривать с Ленкой Пашка все же перестал. Впрочем, это никак не отразилось ни на нем, ни на ней. Не говорили и не встречались, и все. Как будто не брат и сестра. Так продолжалось месяца два. А потом вдруг наступил очередной год истерии, связанный с юбилеем победы. Впрочем, кликушество перед девятым мая устраивалось уже в течение несколько лет. И каждый раз, похоже, даже не меняя тексты заявлений, власти клятвенно обещали потихоньку вымирающим участникам войны дать отдельные квартиры, да так и не давали. Зато неизвестно на какие деньги изготовлялась уйма георгиевских ленточек. Их название происходило от обозначения почетных боевых наград имени святого Георгия для воинов Российской империи. Какое отношение это имело к армии СССР во второй мировой войне, никому было неведомо. Но в год юбилея, как и следовало ожидать, происходила та же самая паранойя, только возведенная в степень непреодолимой чиновничьей страсти вылизать зад начальству.
В ряду прочих бессмысленных мероприятий покрасили в разные цвета и повторно выпустили на экран знаменитый в свое время черно-белый сериал про разведчиков, в котором народный артист Залесский сыграл главную роль. И, естественно, про актера вдруг вспомнили и вновь начали горевать по поводу его смерти. Неожиданно выяснилось, что почти всем нынешним «звездам» он был или наставником, или другом, и те, выдавливая влагу из глаз, сетовали, что из жизни ушел такой великий человек. Россия – родина великих и непонятых покойников. А про Залесского даже выпустили документальный фильм, при съемке которого обратилась к Павлу, чтобы он рассказал, каким был Григорий Алексеевич в быту. Пашка никакой радости от того, что ему пришлось отвечать на дурацкие вопросы перед камерой, не испытывал, но считал, что поступает правильно, помогая сохранить память об отце. Зато Нинка была в восторге. Она ни разу не выпустила его сниматься одного без своего молчаливого, но обязательного участия в роли очаровательной спутницы, неизменно оказывающейся рядом с ним, сидящей то на ручке кресла, то на диване. Никакие профессиональные интересы съемочной группы в расчет не шли. Да и Павел ничего не имел против Нинкиного присутствия. Ему вышло бы себе дороже, если бы попробовал поддержать режиссера в желании Нинку удалить. А режиссер только тяжело вздохнул и буркнул:
– Да что вы за семья такая. Вначале ваша сестра, теперь вот вы.
Пашка удивленно переспросил:
– Что вы имеете в виду?
Режиссер сердито фыркнул:
– Что-что… Да ничего. Ведете себя как герцогиня и герцог. Ваша сестра вообще отказалась давать интервью и сниматься, заявив, что воспоминания об отце ее ранят. А вы тоже не лучше. Какие-то условия начали ставить. С этой вашей Ниной буду сниматься, без нее не буду. Как ребенок, ей-богу. Ее ведь и так знают как актрису. Зачем ей еще и этот дешевый пиар?
Павлу стало неловко.
– Вы ведь женаты? – неожиданно спросил он режиссера.
– И что?
– Знаете, что такое из двух зол выбирать меньшее?
Режиссер, не совсем понимая, к чему клонит Павел, неопределенно кивнул головой.
– Так вот, мне проще испортить отношения с вами, чем с ней. Вашу обиду я переживу, а ее нет. Меня если не сожрут, то понадкусают.
Режиссер рассмеялся.
– Ладно, забудем. Ваша Нина, Эдна Богуславская, не так уж плохо смотрится на экране.
Режиссер отвлекся на какие-то свои дела, а Павел задумался. Его озадачило поведение Ленки. Что это вдруг она отказалась появиться перед всей страной на экране, чтобы все увидели, какая она умненькая и красивенькая? Это же совсем не ее стиль. Какую-такую боль вдруг стали вызывать у нее воспоминания об отце? Недолюбливать его она, конечно, недолюбливала. Здесь уж ничего не попишешь. Но было за что. Не поддержал он в свое время ее потуги стать артисткой. Она ведь мыслила себя новой Ермоловой, а бог талантом наградил только средненьким, поэтому, займись она артистической карьерой, прокрутилась бы всю жизнь на третьих ролях, да и на тех только с подачи знаменитого папы. Так бы оно и случилось, если б отец, поглядев ее выступление в курсовом спектакле, в открытую не заявил, что она в лучшем случае середнячок, и он хлопотать после «Щуки», чтобы ее хорошо распределили или где-нибудь в кино дали хорошую роль, не будет. Ленка, конечно, ужасно обиделась. Но в итоге все сложилось лучшим для нее образом. Она бросила «Щуку» и закончила курсы секретарей, прихватив сразу и делопроизводство, и машинопись, и офис-менеджмент. И стала незаменимым и востребованным работником для многочисленных, плодящихся в Москве, как кролики, фирм. Что в итоге несколько витиеватым образом привело ее к браку с Лешечкой и безбедной жизни богатой безработной. Но на отца она затаилась, хотя никому, кроме брата, свое недовольство высказывать не решалась. А Залесский любил свою девочку разве что только чуть меньше Настеньки, эквивалент любви к которой в реальной жизни, не в сказке, найти было непросто. И считал, что поступил правильно, избавив дочь от ужасающей скуки служить в театре никому не известным актером. И даже не подозревал, насколько было задето ее самолюбие. Поэтому, когда Пашка услышал, что Ленке было больно вспоминать об отце, то искренне недоумевал. С чего бы это? Когда умер, ни слезинки не пролила, а тут месяцы прошли – и вдруг боль?..
У Нинки глаза были на мокром месте, а сквозь слезы проглядывали гнев и возмущение, когда она подошла к Пашке, потягивавшему коньяк в уютном кресле перед телевизором. Видеть Нинку расстроенной было странно. У них в последнее время наступил, если можно так выразиться, еще один медовый месяц. После стресса от смерти родителей в Пашке неожиданно появилась потребность выплеснуть на кого-то нерастраченные резервы любви, которую он не успел отдать папе и маме и теперь запоздало проклинал себя за черствость. А Нинка просто расцвела, купаясь в потоках его нежности и ласки. Он тетешкал ее как маленькую, выполнял капризы и, что было тяжелее всего, смиренно терпел ее болтовню. Поэтому увидеть слезы на ее глазах было, по меньшей мере, неожиданно. Но, задумавшись на мгновение и решив, что баб все равно не поймешь, и, может, просто пропала баночка ее любимого крема для рук, мягко погладил ее по руке и, изобразив в глазах участие и желание услужить, спросил:
