В своем последнем доме Митидзанэ тяжело болел: страдал от бери-бери, кожных сыпей, мучился животом, и его жена Нобукико, дочь Симада Тадаоми, посылала ему из столицы необходимые лекарства. Сама же она была вынуждена пускать в дом жильцов, а сад — продать. Стихи Митидзанэ, сложенные во время изгнания, полны грусти. Увидев дымок, поднимающийся вдали, он писал:

Митидзанэ оставил нам 514 стихотворений, написанных по-китайски и всего 59 — по-японски. Среди китайских поэтов наибольшее влияние на него оказал Бо Цзюйи (772–846), чьи стихи стали известны в Японии еще при его жизни. Поскольку впоследствии, как уже говорилось, контакты с Китаем сильно пошли на убыль, его произведения оставались в течение длительного времени идеалом как в поэзии, так и в прозе.

Нужно сказать, что наибольшую известность как поэт Митидзанэ стяжал последними своими японскими стихами, присланными им Ки-но Хасэо, младшему коллеге и бывшему своему заместителю по несостоявшемуся посольству в Китай. Эти стихи отразили горестный конец его блистательной карьеры Другие стихи, ввиду желания следовать континентальным образцам, лишены подлинной самостоятельности.

Многочисленные легенды о Митидзанэ с особым тщанием описывают последние годы его жизни. В одной из них отразилась любовь Митидзанэ к цветам сливы, столько раз воспетой им в стихах. Будто бы однажды из сада Митидзанэ в столице ветка сливового дерева перенеслась по воздуху к месту ссылки и укоренилась перед его нынешним жилищем. Передают также, что Митидзанэ письменно изложил истинные обстоятельства своего изгнания и, взошедши на гору, семь дней жарко молился о помиловании. Тут прошение вознеслось на облако, что следовало считать за благосклонное отношение небес к его просьбе. Однако в действительности Митидзанэ прощен не был. Он скончался 25-го дня 2-й луны 903 г. в возрасте 59 лет. Быки, запряженные в повозку с его гробом, по дороге на кладбище остановились, и никакими силами их не могли заставить сдвинуться с места. Там и похоронили Митидзанэ, посадив у могилы саженцы слив, а позже рядом поставили буддийский храм Анракудзи.

Уже в то время у японцев выработался стереотип поведения, который дошел и до сегодняшних дней. Напомним: обряды рождения проводятся согласно предписаниям синто, а ритуал похорон — всегда буддийский. Это связано с общей направленностью каждого из вероучений. Дело в том, что японские мифы, а именно они представляют собой основные священные тексты синтоизма, повествуют, как и всякие мифы, о начале мира. Отсюда и происходит отношение синтоизма к любому процессу: его интересует начало, а не конечные стадии явлений. Синтоистские представления о посмертной судьбе человека неопределенны и расплывчаты. Иное дело — буддизм. Разумеется, нельзя сказать, что он не имеет своей мифологии. Но буддизм приходит в Японию в середине VI в., когда синтоизм уже образовывал основу мировидения. Место было занято. Специфика религиозной жизни японского средневековья состоит в том, что распространение буддизма происходит не столько за счет подавления местных культов, сколько ввиду освоения буддизмом тех областей идеологии и духовной жизни, которые синтоизм еще не успел захватить. Учение о посмертном воздаянии за совершенные при жизни поступки разработано буддизмом детально. На чувственно-материальном уровне оно выражалось, в частности, в представлениях о рае ("Крае Вечной Радости") и аде ("преисподней"). С этим обстоятельством и связан тот факт, что тело Митидзанэ кремировали согласно буддийским установлениям, а не похоронили в земле, как того требует синтоизм (подробнее об оппозиции "начало — конец" см. [Мещеряков, 1986]).

Жизнь Сугавара Митидзанэ отнюдь не кончается с его смертью. Это утверждение справедливо и по отношению к любому другому человеку, внесшему заметный вклад в историю и культуру. Однако посмертная карьера Митидзанэ уникальна — именно после кончины он поднялся на вершину административной лестницы и был возведен в ранг божества. Но этой чести он удостоился не только благодаря своим личным достоинствам — лишь прихоть Судьбы способна вознести на такие высоты.

После смерти Митидзанэ Токихира приступил к осуществлению достаточно эффективных реформ, ставивших своей целью приостановление распада государственной собственности на землю. Но вдруг неожиданные несчастья стали преследовать род Фудзивара В 908 г. умер Фудзивара Суганэ, а в 909 г. — сам Токихира. В скором времени скончались его внук и старший сын. На страну обрушились землетрясения и другие природные бедствия. А когда в 923 г. смерть настигла наследника Дайго — Ясуакира, было решено, что это месть разгневанного духа Митидзанэ. Дабы умиротворить его, Дайго отдал высочайшее повеление об оправдании Митидзанэ и присвоил ему второй ранг, а все документы, относящиеся к изгнанию, распорядился уничтожить. Но тут молния поразила императорский дворец, и Митидзанэ был присвоен теперь уже первый ранг и дарована должность первого министра. Мало того — в 947 г. в Китано (к северу от Киото) построили синтоистское святилище, в котором поместили труды Митидзанэ. А еще через сорок лет его возвели в ранг божества покровителя наук и каллиграфии. Личность оклеветанного Митидзанэ породила бесчисленные легенды. Дзэнские монахи приписали Митидзанэ поступки уже совсем немыслимые: будто бы Митидзанэ путешествовал в Китай и учился там дзэн-буддизму у сунского монаха, хотя династия Сун была основана через полстолетия после смерти Митидзанэ.

Легенда является таковой для ученых, а для людей не столь образованных Митидзанэ до сих пор остается покровителем наук. Двадцать пятого февраля каждого года отмечается день поминовения Митидзанэ. Как раз в это время заканчивается учебный год. Приближаются экзамены, и толпы детей, подростков и юношей спешат в синтоистские храмы, чтобы покровитель наук Сугавара Митидзанэ помог им держать экзамены. Сам он сдал множество экзаменов. Но главным его экзаменатором стало время.

"Мирская слава — словно утренний туман", — любили повторять обитатели Хэйана. Ки-но Цураюки5 был одним из них, и его судьба — прижизненная и посмертная — полновесно подтверждает излюбленную метафору. Поэту X в. в 1905 г. присвоили 2-й придворный ранг, хотя скончался он, имея лишь 5-й. Надо полагать, это была последняя милость, оказанная ему двором. А до этого…

До этого Цураюки еще при жизни почитался знаменитейшим поэтом своего времени, и вряд ли кто мог подумать, что слава его когда-нибудь пойдет на убыль. Антологии составлялись согласно придуманному им плану, и говорили даже, что поэзия Цураюки превосходит творения Хитомаро. Но в XI в. оценки его произведений становятся скромнее, а само имя Цураюки исчезает из поэтических антологий. Цураюки продолжали любить, но пик почитания уже остался в прошлом. Другой знаменитый поэт и теоретик поэзии, Фудзивара Тэйка (1162–1241), считал стихи Цураюки лишенными того, что мы довольно неуклюже называем суггестивностью (яп. ёдзё), и призывал обратиться к более ранним шедеврам словесности. Еще позже имя Цураюки прочно забыли классиком стал считаться сам Тэйка. Время от времени появлялись люди, пытавшиеся возродить культ Цураюки, но даже когда двор с тысячелетним опозданием попытался восстановить престиж поэта, критики почти единодушно признавали его посредственным стихотворцем и продолжали превозносить творцов «Манъёсю». Авторитетный исследователь нашего времени Мэдзаки Токуэ также считает, что творчество Цураюки лишено истинно поэтического чувства, ибо слишком многие его произведения были написаны по заказу — самого императора или же высших сановников [Мэдзаки, 1973, с. 7].