Но скоро не выдержала новая ученица Надя Лесанова.

– Нельзя так издеваться над животными! – громко сказала она Мальвине. – И кормить конфетами их нельзя, они заболеют от этого!

Подризова растерялась. До сих пор никто в классе её так не отчитывал, а тут какая-то новенькая осмелела! А ведь Мальвина пока не трогала её, даже в гости к Лесановой сходила из любопытства. Надя вместе с мамой и младшим братом Тёмой жила у своей бабушки. Деревянный домик с садом располагался на другом конце улицы маршала Жукова, прямо у речки.

– Отец их бросил. Дома у них всё старое, сделанное, наверное, ещё в СССР – и холодильник, и телевизор, и стиральная машина. В каменном веке люди живут! – рассказывала Мальвина подружкам. – У Лесановой даже мобильника нет. И поглядите на её джинсы. Я бы под дулом пистолета такие не надела!

У новенькой дома было много книжек, и она предложила Мальвине свои любимые – про зверей. Но Подризова насмешливо ответила, что детсадовскую литературу давно не читает…

После того как Надя вступилась за животных, она оказалась в беде. Авоськина с его соседями на время оставили в покое, и началась травля их защитницы. То все пуговицы на пальто у новенькой в школьной раздевалке окажутся срезаны, то нальют ей в портфель воды. «Хрюшкин нос», – только и слышала она, когда проходила мимо Подризовой и её компании.

– Как вы меня назвали? – оборачивалась Надя, сжимая кулаки.

– Да ты что, Лесанова? Про тебя вообще никто не говорит – очень ты нам нужна! – отвечали притворщицы.

Надя была непривычна к такой скрытой борьбе. Неудивительно, что за несколько недель она совсем потеряла весёлость и уверенность в себе.

– Авоськин, как же я их всех ненавижу, этот класс и эту школу, – пожаловалась однажды Надя, склонившись над аквариумом, и хомяку на голову упала тёплая слеза.

«Это из-за меня у неё неприятности», – думал Авоськин. Он так распереживался над своим дневником, что незаметно для себя сгрыз почти весь карандаш. Может, письмо Наде написать, пока есть чем? Ему давно хотелось как-то поддержать свою защитницу.

Хомяк аккуратно оторвал ещё один клочок бумаги и вывел на нём:

«Дорогая Надя! Ты самая красивая и добрая девочка в классе. А я мил, атлетического сложения, с рыжинкой и выразительными карими глазами, с сильной волей. Иногда ругаю себя за несдержанность, хотя мне не чужды мягкость и теплота…» Он снова погрыз карандаш. «Я занимаюсь спортом и домашним хозяйством. Люблю ходить в гости» – это про скандальные визиты к ужихе и попугаю.

Чтобы Надя не гадала, кто прислал ей письмо, хомяк собирался указать обратный адрес: «Живой уголок, Авоськину». Но послание пришлось оборвать на словах: «Давай друж…» – потому что от карандаша совсем ничего не осталось.

Сделав из письма самолётик, хомяк запустил его на парту Нади Лесановой.

Но девочка, обнаружив записку, даже не посмотрела в сторону живого уголка. Она решила, что ей написал рыжий Вовка Финн, и начала улыбаться ему.

Вскоре, когда Мальвина обидела её при всех, Надя спросила Афиногенова:

– Что же ты за меня не заступаешься? Только на словах смелый?

– С какой ещё стати? – буркнул Финн.

Но после этого случая он стал выделять новенькую среди прочих девочек класса.

А Подризова снова вспомнила про хомяка.

– Знаешь что, Авоськин, – сказала она после уроков, когда в кабинете не осталось никого, кроме нескольких её подружек. – Я передумала делать тебя отважным воздухоплавателем. Ты станешь моряком! А это будет твой корабль.

Мальвина бросила кусок пенопласта в раковину, наполненную водой, и он сразу завертелся, перевернулся под струёй из крана. Всем стало ясно, что корабль хомяку достанется неважный.

– Авоськин, ты плавать умеешь? Может, тебе маску и ласты купить? – спросила его мучительница под смех подруг.

Хомяк зажмурился: так обидно расставаться с жизнью в глупом, совсем не научном эксперименте. Но потеху прервала директор школы. Она заглянула в кабинет, строго позвенела ключами:

– Чем вы там заняты, девочки?

Школьницы быстро сунули хомяка обратно в аквариум.

– Ничем не заняты, – пролепетали они.

– Тогда идите домой – я запираю класс.

Ключ несколько раз повернулся в замке, стихли в коридоре шаги девчонок и директора. А Авоськин всё дрожал от страха.

– Бедняга, – посочувствовала ему ужиха. – Ты плавать-то умеешь?

– Пока не пробовал, – признался хомяк.

– А я воду обожаю. Скользишь, бывало, по речке, мальков расталкиваешь, наверху комарики звенят. Красота. А если скучно, к купальщикам поближе подкрадёшься. «Змея, змея ядовитая!» – кричат. Глупые! – И Улька, раскрыв пасть, зашлась в бесшумном смехе.

– А что это наш водопад всё шумит и шумит? – насторожился Авоськин.

Вода не просто шумела – она уже перелилась через край раковины и растекалась по полу. Девчонки забыли закрыть кран, и теперь в кабинете биологии начинался потоп библейских масштабов!

Больше всех испугался попугай.

– Карраул! Катаклизм! – закричал он.

Отелло был очень впечатлительным и обладал богатым воображением. Он представил, как кабинет вместе с партами, стульями, учебными пособиями и, главное, живым уголком уйдёт под воду, наподобие древней Атлантиды.

– Спасенья нет! – вопил он.

Пометавшись по клетке, попугай начал заговариваться. Он выдавал все известные ему телефонные мелодии и мрачно хохотал:

– Иванову опять жена звонила!

– Надо выпустить Отелло из клетки, – озабоченно сказала Улька хомяку. – Не то он совсем с ума сойдёт! Вся надежда на тебя, Авоськин. – Ужиха со вздохом взглянула на тяжёлую крышку своего террариума. Она не могла сдвинуть её, чтобы выбраться на свободу.

– Но как это сделать? – взволновался хомяк. – Я сам сижу безвыходно!

– Ты же спортсмен!

Авоськину это, конечно, польстило. Ему было приятно осознавать, что на него надеются в такой трудной ситуации. И вот что он придумал. Поставив валявшийся в аквариуме картонный рулончик вертикально, хомяк вскарабкался по нему, подтянулся к краю аквариума и перевалился наружу.

– Ох!

Авоськин потёр ушибленную спину, потом подбежал к клетке попугая и распахнул её:

– Выходите на волю, пожалуйста.

Отелло даже не посмотрел на него. Он продолжал свою безумную какофонию.

– Тебя на выход приглашают. Будь наконец мужчиной! – укорила его Улька.

Ужиху попугай всегда слушался. Он спрыгнул с жёрдочки, бочком выбрался из клетки и перелетел на самый высокий предмет, какой попался ему на глаза. Это была голова Экспоната.

– Авоськин, теперь помоги и мне, – попросила Улька.

Хомяк вскарабкался на верх террариума и, напрягшись изо всех сил, чуть-чуть сдвинул крышку. Ужиха проскользнула в открывшуюся щель.

– Ты герой, – благодарно прошептала она.

Никто прежде так не восхищался Авоськиным. Он даже немного растерялся. «Хорошо, что я тренированный, – с гордостью подумал хомяк. – Вот где занятия спортом пригодились».

– Пожар, пожар! Зоечка… полный готовчик! – снова закричал Отелло. – Ох… – оборвал он себя и объяснил извиняющимся тоном: – Сам не знаю, что со мной. Наверное, на нервной почве развился синдром Туарета1. Попугали испугая… испугали попугая…

– Нет у тебя никакого Табурета, – строго сказала ужиха.

Она-то в конторах не сиживала, жила на природе, поэтому учёных слов не знала. Зато здравого смысла у неё было побольше.

– Улька, не бросай меня! – взмолился Отелло.

– Не волнуйся. Я друзей не предаю, – с достоинством ответила ужиха. – Отелло совсем плох, – прошипела она Авоськину, заползая на лимонное деревце, но попугаю весело крикнула: – Вот, смотри, я рядом! У меня здесь будет пост спасения на воде.