— Проняло? Вот-вот! Веришь, нет — бывает, приеду на недельку, так потом в городе жить не могу! Все не то, и воздух, и рожи недовольные, темно, сыро… Тьфу!

— Неужели? — я повернулся к нему, посмотрел недоверчиво: — Так чего же не переберешься совсем, раз тут так хорошо?

— Да упаси Солнце! — Север отшатнулся так резко, что конь под ним пошел боком. — В последний раз, как сюда приезжал, обнаружил, что начал пить молоко! Молоко, сэр Томас! Воду, бывало, пил, в дальних походах чего только ни приходилось, но это пойло для сосунков?! Бежал, в чем был! Вскочил в седло и пришпорил коня так, что летел, как ветер!

Он довольно рассмеялся, я подхватил, история на самом деле вышла замечательная. Он еще расписывал в подробностях, как и где потом приходил в себя после отдыха в имении, когда мы въехали в ворота. В этот час народу на улице почти не было, все были при деле. От кузницы неслись грохот молота, ругань, пахло перегретым железом. Откуда-то донесся хлебный дух, такой мощный, что я сразу вспомнил, что со вчерашнего дня толком не ел. Где-то ниже, ближе к реке, незаметные из села, пели бабы, занятые какими-то своими важными делами.

Широкая центральная улица заканчиваласькрошечной площадью, на которой разгуливали куры. Там же, почти у самой церкви, стоял дом старосты. Не такой богатый, как в деревне, куда меня занесло после неудачного приземления, но добротный, за забором виднелся сад, раздавались крики малышни. Север спешился, постучал носком сапога в запертые ворота. Пару секунд ничего не происходило, потом раздался шорох, в щели между досок мелькнул любопытный глаз. Раздался топот босых пяток, когда невидимка бросился к дому, крича высоким детским голосом:

— Тятя! Тятя! Там к тебе эти… Благородные!

Скрипнула, открываясь, дверь в дом. Я тоже выбрался из седла, встал рядом с Севером. Не прошло и минуты, как загрохотали шаги, скрипнул засов, и ворота открылись, впуская нас. Я пробежался взглядом по широкому двору, ухватив и широкий стол с лавками под двускатным навесом, и собственный колодец, и стоящие поодаль в тени яблонь ульи. Мужик, что сейчас держался за воротину, был не намного старше меня, скорее, ровесник Северу. Аккуратнаястриженая борода, усы, в уголках светлых глаз залегли ранние морщины, какие бывают, если много работать на солнце. Фигурой он больше походил на медведя, просторная рубаха не скрывалатолстенных рук и грудьобъемом с пивную бочку. Староста посмотрел на нас сверху, чуть задержал на мне изучающий взгляд.

— Господин барон! Уж кого не ожидал увидеть! — голос его тоже был медвежий, низкий. Говорил он серьезно, но в глазах мелькнули веселые искорки. — Или уже заскучали? Так я велю собирать на стол?

— Нет-нет, тут дело другое. Знакомьтесь, вот это барон Томас Ромм, этот благородный человек теперь будет здесь всем владеть. Покажешь ему все! — Север повернулся ко мне, указывая на старосту: — Это Игнат, староста. Если какие вопросы, а они обязательно будут, вот прямо к нему.

Игнат низко наклонил голову, я ответил легким кивком. Смотрел он на меня теперь внимательнее, сказал твердо, без заискивания:

— Что ж, теперь мне у вас спросить нужно: на стол собирать?

— Позже. Давай сначала все осмотрим, — ответил я, переходя к роли хозяина. — Пробежимся по верхам. А всякие бумаги изучать, принимать хозяйство будем потом.

Он поклонился снова, крикнул, на зов прибежалмальчонка лет шести, глянул хитрым глазом. Игнат велел ему принять коней, а сам вышел за ворота, жестом и поклоном приглашая нас следовать за собой.

Мы обошли деревню под его рассказ об ожидаемом урожае, работе мастерских, что притерлись к самому частоколу. Кожевенная и гончарная, совсем крошечные, способные обеспечивать только само село, оставляя на продажу самую малость. Заглянули в кузницу, с околицы поглядели на поля, реку и дальний лес под степенный рассказ Игната о ведущихся и предстоящих работах. А вот в церковь попасть не смогли: дверь перечеркивала широкая железная полоса с тяжелым замком, уже слегка подржавевшим.

— Опять? — спросил Север. Они понимающе переглянулись со старостой, тот ответил с тяжелым вздохом:

— Опять…

Я хотел было спросить, что же это значит, но Север уже пошагал к ближайшему к церкви дому, по-хозяйски распахнул незапертую калитку во двор. За внешне неплохим забором виднелась неровная крыша, теперь стало видно и дом, серый, кое-где затянутый мхом. За давно не мытыми окнами было темно.

Севервзлетелна крыльцо, мы с Игнатом вошли следом. В комнате было неприбрано, в воздухе чувствовался тяжелый винный перегар. Давно не топленная почерневшая печь, стол, заставленный кувшинами, на кровати у стены спал, не сняв сапогов, худой человек. Острый нос был отчетливого сизого оттенка, в редкой бороденке застряли хлебные крошки и мусор. Барон, громко топая, подошел, с размаху пнул кровать. Человек всхрапнул, но после второго удара вскочил, глядя на нас дикими глазами:

— А? Что?

— Опять набрался, пес? — зло прорычал Север. — А церковь запертая стоит! Напомни-ка, за каким чертом я тебя тут держу?

— Патриарх направил… — запищал было человек, переводя красныеглаза со старосты на Севера и меня. Увидев, что барон поднимает руку, заорал в полный голос: — Не имеете права!

— Да чтоб тебя волки сожрали! — проревел Север, залепив тому затрещину и за шиворот таща к выходу: — За работу, пока я тебе ноги не выдрал!

С улицы раздался грохот, крики, скоро вернулся Север, сказал устало:

— Святой отец Евхаристий, чтоб его… Поставлен при церкви, но все больше пьет, а там алтарь уже грязью зарос. А ты куда смотришь?

Последние слова он обратил к Игнату. Тот замялся, развел ручищами:

— У меня над ним власти нет, господин! А за вино он платит, так что тут к нему претензий нет!

Север хотел сказать еще что-то, но только отмахнулся. Расшвыривая сапогами грязь по углам хаты, он пошел к выходу, бубня себе под нос:

— У меня тоже! Но, к счастью, теперь это не мои проблемы.

Наконец, выдвинулись к центральной усадьбе. Когда проезжали мимо церквушки, замка на двери уже не было, а внутри священник отчаянно махал метлой, поднимая тучи пыли. Север проревел что-то неразборчивое, строго посмотрел на Игната. Тот в ответ пожал плечами.

Двор вокруг дома был выложен булыжником, присыпан свежей соломой. Было заметно, что пока староста водил нас по деревне, тут успели навести порядок. Мальчишка принял у нас коней, увел в конюшню, куданавернякауже натаскали овса, свежей воды.

Я прошелся, осматриваясь. Изнутри двор казался меньше из-за того, что толстые стены скрадывали часть пространства. Под самой стеной тянулись к свету молодые вишни. Колодец посреди двора, каменный, с деревянной крышей и веревкой на вороте такой длины, что воду поднимают с большой глубины, где нет грязи.

Крыльца не было, к двери вели три высокие ступени. Дверь тяжелая, дубовая, в ладонь толщиной, такую не сразу и выбьешь, пока сверху на головы штурмующим будут сыпаться камни и стрелы. По краям от двери — узкие, не протиснуться, окошки, забранные решеткой с прутьями в палец, такая же на всех окнах и первого, и второго этажей.

— Настоящая крепость, — похвалил я, осматриваясь.

Север гордо кивнул, поднялся по ступеням. Хотел зайти, но в последний момент замер, сурово спросил у Игната:

— Там прибрано, или как в прошлый раз?

— Что вы, господин! — староста уронил взгляд, объяснил поспешно: — Едва вы изволили прибыть, как сюда побежали готовить! Все в полном порядке, господин!

— Смотри, если опозоришь перед твоим новым хозяином!

С этими словами он ухватился за толстое медное кольцо, потянул, открывая дверь. Навстречу мощно пахнуло свежим хлебом, зажаренным мясом и пылью. Мы вошли, сразу оказавшись в просторном холле. Стены тут были увешаны старинными портретами, сапоги звякали подковами по хорошо подогнанному полированному камню. Влево через широкую арку открывалсяпросторный зал с камином, длинным столом, по стенам там были развешаны шкуры и головы животных, оружие, щиты. По правую руку в стене находилась пара дверей. Одна должна была вести на кухню, вторая — в людскую. Оттуда выскочила, хохоча, молодая румяная служанка, увидев нас, вскрикнула и тут же скрылась. За дверью загалдели, створка вновь приоткрылась, мелькнули несколько пар любопытных глаз, снова скрылись.