– Поверенный Гнильс! – угрожающе окликнул его комиссар.

– А? Что? Да... – поверенный уронил зеркальце, сцепил пальцы и тихо-тихо, запинаясь, сказал:

– Видимо, речь идет о старых уложениях, которые нынче не применяются ввиду их противоречиям современным законам.

– Значит, они недействительны? – обрадовался коронарий.

– Я бы так не сказал, – забормотал Гнильс. – Они не были признаны недействительными, но руководствуются ими крайне редко, при особых обстоятельствах.

– Ладно, что за постановление такое?

Комиссар молча передал поверенному Свод и открыл на нужной странице. Поверенный, запинаясь, прочитал:

– Э-э-э... м-м-м... ранее было принято, что названное виновным лицо могло самостоятельно проводить следственные изыскания, чтобы... чтобы на втором слушании представить доказательства собственной невиновности. На это дается срок в один месяц.

Коронарий почесал затылок и задумался. Потребовал у писаря принести из архива папку с документами, относящимся к постановлению.

Писарь отсутствовал минут пятнадцать, но все в зале ждали, затаив дыхание.

Наконец, он вернулся. Папка была тоненькая и содержала лишь пару листов с разъяснениями.

Коронарий изучил их, посапывая от напряжения. Потом враз потерял свою невозмутимость и разволновался:

– Да... все верно. Постановление продолжает действовать, оно не было отменено.

– Хм... – надулся бургомистр. – И что же? Госпожа Ингольф будет делать работу полиции? Будет сама собирать улики, опрашивать свидетелей?

Коронарий пожал плечами.

– Или наймет частного сыщика, который выполнит грязную работу.

– Или сбежит из города, как только мы выпустим ее из тюрьмы! – сердито выкрикнул бургомистр и хлопнул жирной ладонью по столу.

– Для этого предусмотрено особое условие. Которое, собственно, и является причиной того, почему постановление больше не применяют. Вот оно… – коронарий вгляделся в пожелтевший лист, пробежал текст глазами и объяснил:

– В качестве меры пресечения на время срока доследования на руки обвиняемой наносятся печати запрета. То есть, татуировки. С каждый днем они… кхм… причиняют все больше физических неудобств обвиняемой. И если в назначенный срок она не явится в суд, ее тело... начнет гореть.

– Хм, любопытно, – заинтересовался бургомистр. – Прямо гореть?

– Видимо, так. В составе краски металлы, они раскаляются со временем и служат напоминанием. К моменту истечения срока дознания преступник прибежит в суд как ошпаренный, чтобы с него сняли татуировку.

– Отлично придумано!

Мне стало откровенно нехорошо. Мера пресечения в Своде не упоминалась. Или я невнимательно читала?

– Подобная мера была в ходу лет сто назад, – вспомнил коронарий. – У нас даже где-то сохранилась баночка подобной краски. И что же, госпожа Ингольф, вы настаиваете, чтобы к вам применили подобную меру?

– Если это необходимо, – сказала я храбро. – Я должна доказать всем, что я невиновна.

Присяжные переглянулись.

– Да ну, глупость какая-то. Варварство! – захохотал бургомистр, и никто не посмел сделать ему замечание за нарушение правил поведения в суде.

– Поверенный Гнильс, – я толкнула своего защитника в плечо. – Требуйте и настаивайте!

– Госпожа Ингольф настаивает на своем праве, – уныло заявил поверенный.

– Я готова написать самому королю и Верховному судье! – добавила я.

Коронарий обменялся взглядами с бургомистром. Пожал плечами и со стуком опустил молоток.

– Согласно постановлению номер двести двадцать четыре обвиняемой госпоже Ингольф даруется право на проведение самостоятельного доследования. При этом к госпоже Ингольф будет применена мера пресечения в виде нанесения печатей запрета судебным ферромагом. На слушании, которое состоится через месяц, госпоже Ингольф дозволяется представить собранные ей доказательства ее невиновности, и тогда же печати будут сняты. Королевское слово сказано! – Закончил он обычной формулировкой и вновь звонко ударил молотком по столу.

Не было ни радости, ни отчаяния – ничего. Я бесконечно устала. Просто опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях, не обращая внимания на шум в зале, на возмущенный говорок бургомистра, на перешептывания присяжных.

Мое плечо тронула рука стражника.

– Госпожа Эрла, пойдемте. Отведу вас в камеру. Там подождете, пока найдут исполнителя. нанести вам печати. Потом вас отпустят.

При слове «отпустят» я встрепенулась и охотно поднялась. Скоро, скоро вернусь домой! А что будет потом – неважно. Мне дали отсрочку, и уж я воспользуюсь ей с толком.

В камере уселась на скамью, привалилась затылком к шершавой стене и стала ждать. Минуты тянулись бесконечно.

– Эрла! – позвал меня голос комиссара. Он стоял у решетки, заложив руки за спину.

– Что вы хотели, господин Расмус? – я нехотя повернула к нему голову.

– Сказать, что я рад, что все так закончилось, и что вы не оплошали. Хотя ваш запрос меня удивил. Я-то думал, что вы попросите своего друга Петера о поручительстве и фиктивном браке. Или же не о фиктивном, но это уже ваше дело.

– Коронарий удовлетворил бы мою просьбу?

– Обязан был. Закон не отменен, хотя, как мне известно, за последние сто лет к нему прибегали лишь дважды.

– Спасибо, что дали Свод и подсказку. Но было бы лучше, если бы вы прямо растолковали, что от меня требуется.

– Я не мог. Это противоречит правилам. Пришлось надеяться на вашу догадливость.

– А вы осторожный малый.

– Должность обязывает.

Я поднялась, подошла к решетке и схватилась руками за прутья. Комиссар смотрел на меня серьезно и внимательно.

– Господин Расмус, вы мой друг или мой враг?

– Ни то, ни другое, Эрла. Я комиссар полиции. Я служу закону. Я имею право на личные симпатии, однако не иду у них на поводу.

– А еще вы любитель недомолвок и намеков.

– Мне часто ставят это в вину.

– Комиссар, что теперь будет?

– Теперь вам придется искать доказательства, которые убедят суд. Но вы получили целый месяц. Время дороже денег. Впрочем, деньги тоже могут помочь, если наймете частного сыщика.

– Могу нанять вас?

– Нет. Я буду вести свое расследование.

– И будете исходить из того, что я виновна и искать тому доказательств, как положено по закону.

– Боюсь, это так.

– Значит, вы мой враг.

Лицо комиссара приобрело непонятное выражение, словно в душе его боролись досада и восхищение.

– Давайте смотреть на это иначе, Эрла. Несмотря на вердикт коронария, я не буду закрывать глаза на возможность, что преступником может быть кто-то другой.

– Госпожа Эрла, пора в комнату для исполнения телесных наказаний пробормотал надзиратель, подходя к решетке.

Комиссар посторонился и позволил надзирателю открыть дверь.

– Удачи, Эрла, – сказал он негромко, но сопровождать нас не стал.

К двери комнаты для исполнения телесных наказаний я подходила, охваченная неприятной дрожью. Близилось еще одно испытание – нанесение печатей запрета. Это больно? И боль от рисунка на моей коже с каждым днем будет усиливаться, как напоминание, что отпущенное время истекает?

В комнате ждали коронарий, поверенный Гнильс, судебный писарь и доктор Штраус. А также, к немалому изумлению, я увидела своего старого знакомого художника Вермиля.

– Нам пришлось искать исполнителя, – объяснил доктор Штраус. – Вермиль имеет опыт нанесения запретных печатей, и он согласился.

Доктор подошел ко мне и передал зеленый бутылек.

– Эрла, намажьте руки, – велел он негромко. – Средство избавит вас от неприятных ощущений.

Я послушалась и опустилась на табурет перед столиком, на котором Вермиль разложил иглы и выставил запыленную склянку с пожелтевшей этикеткой.

– Эрла, прости, мне пришлось, – прошептал он из-под длинной сальной челки. – Я сделаю тебе красивую татуировку. Ее уберут через месяц.

– Приступай уже! – велела я, стиснув зубы.