Подобные результаты вполне объяснимы. Согласно иерархии потребностей, реализация потребностей высшего уровня ограничено степенью удовлетворения низших. В своём творчестве индивид частично несвободен, поскольку не в состоянии полностью обеспечить низшие потребности от физиологии до уважения218. При индивидуальном творчестве подобная оценка касается только конкретного индивида. Достижение им определенного уровня свободы является достаточным условием, хотя предполагает обеспечение потребностей нижнего уровня. В этом смысле свобода даже самого свободного из людей не является абсолютной. Он не свободен от самого себя и среды обитания: своих близких и дальних, общества и, в конечном счете, от среды обитания. Вследствие этого, с рациональной точки зрения мерой личной свободы конкретного человека становится количество доступного ему ресурса.
По мнению Дюркгейма, „…сама свобода бывает продуктом регламентации. Она не только не противоположна социальному действию, но вытекает из него. Она –не свойство, внутренне присущее естественному состоянию, а наоборот, завоевание общества у природы…В конце концов свобода есть подчинение внешних сил социальным силам…” Таким образом, свободной индивидуальности в обществе остается только свобода выбора умереть219 или согласиться с тем уровнем несвободы, которые ему присущи220.
При взаимных отношениях несвобода одних индивидов является причиной несвободы тех, кто хочет и может стать свободным. Подобное ограничение действует для всех индивидов по отдельности и ретранслируется на объединения высшего порядка – семью, род, сообщество, группу, класс и в целом общество. Каждое из них также не свободнj ни от самой себя, ни от других. В связи с этим даже мышление оказывается несвободным. Это связано с тем, что вторая сигнальная система, и культура формируются в процессе общения с предтечами, родителями и окружением. Благодаря такому механизму передается и сохраняется ментальность сообщества. Его текущие установки медленно изменяются, но эти изменения заметны не всегда и не сразу.
В 70-е годы ХХ века был проведен ряд скандальных с точки зрения морали экспериментов221. Их организаторы и осуждавшая их научная общественность занимались исследованиями самоощущений ответственности и устойчивости личного „я” в связи с давлением окружающей среды, моральной ответственности, как перед лицом внешних обстоятельств, так чужого давления. Несмотря на то, что эксперименты были поставлеы совершенно разным образом222, но привели одинаковым результатам. Харктеризуя их, И. С. Кон утверждает, что „…человек делает выбор и принимает на себя ответственность не только в труде, где имеется более или менее определенное распределение прав и обязанностей, а во многих других, менее регламентированных и психологически сложных ситуациях. Каково при этом соотношение внутренних223 и внешних факторов и как человек реагирует на допущенные им нравственные ошибки? Ситуации такого рода были драматично и жестко моделированы в экспериментах американских психологов Ф. Зимбардо и С. Милгрэма” 224.
Исследования Зимбардо и Милгрэма ставили своей целью „выучивание агрессии и принуждению”. Их общей чертой являлось искусственное создание абсолютного превосходства одних участников над другими225, то есть воспроизведение неограниченной власти через управление одних участников эксперимента другими участниками. В результае достижение послушания оказалось сильнее милосердия, доказывая, что независимо от моральных качеств эксперементируемых целью двух третей из них явилось достижение абсолютного подчинения. Следовательно, при отсутствии сопротивления доминирующий индивид при определённой мотивации прибегает к осознанному насилию над подчинёнными, не связанными с ним родственными связями, вплоть до установления неограниченной власти с уровнем наказаний и/или поручений, представляющих опасность для мх здоровья и жизни226.
С позиции „формирования установки с подкреплением” эти опыты представляют собой обучение насилию над беззащитным человеком. Главным их условием является успешное преодоление обучаемым сопротивления или его отсутствие со стороны подчиненных. Результаты исследований показали, за короткое время (час-два) у двух третей „учителей” происходило привыкание к насилию227 и исчезало сострадание к их жертвам. В ходе исследований было установлено, что большинство насильников получает императив творчества в форме давления и привыкания к управлению жертвами228. Вслед за этим у них появилась мотивация, основанная на потребности в „творчестве преодоления”229. Её реализация сняла моральные ограничения и привела к отказу от этических норм.
Опыты Зимбардо и Милгрэма такж показали, что в случае, когда условия и обстоятельства позволяют, начинает преобладать тенденция к совершению насилия. При этом на её степень совершенно не влияют реальные возможности сопротивления, поскольку его отсутствие представляет состояние „выученной беспомощности”. В таких условиях насилие через некоторое время становится принципом формирования межличностных отношений и новой этики. Отсюда следует вывод, что отдельно взятый индивид с положительной вероятностью может быть научен осуществлять принуждение по отношении к третьим лицам, если не встречает сопротивления с их стороны и имеет другие потребности и мотивы к достижению или сохранению этого положения. При этом обучение насилию по принуждению дает результаты, близкие к самонаучению. У одних обучаемых оно превращается в метапотребность, а у остальных акторов удовлетворяет потребность в уважении230.
По своей сути, процесс обучения подчинению и агрессии представляет собой механизм формирования поведения господствующей стороны. Его обратной стороной медали является выработка у низших уровней иерархии труда приучение к покорности или осознания собственной беззащитности, которой придаётся форма закона и/или моральной нормы. На их основе возникает и культивируется привычка к подчинению.
В ходе дальнейших экспериментов был также обнаружен эффект снижения агрессии при физическом сближении231, который имеет биогенетическое происхождение и связан со „стадным инстинктом”. „Стокгольмский синдром” является одним из аналогов этого механизма: длительная близость агрессора и жертвы снижает как агрессию, так и негатив отношения жертвы к ограничению свободы. Данное наблюдение указывает на определённые ограничения связанные с применением насилия в местах компактного проживания людей.
После экспериментов с собаками232 и людьми233 исследователи обнаружили, что беспомощность вызывают не сами неприятные события, а безрезультатность попыток их избежать в течение достаточно длительного времени. Беспомощность возникает „тогда, когда человек…, пытающийся решить некоторую поведенческую
проблему, не находит никакой системы в том, как реагируют окружающие на его действия, и никто ему не помогает обнаружить эту систему”234. Непреодолимость преграды заучивается как беспомощность, вследствие чего активность в поиске решения235 постепенно снижается, а затем полностью исчезает. Таким образом, при постоянном контроле и невозможности преодолеть препятствия индивид обретает свойство выученной беспомощности, которое распространяет на своих соседей236.
