Я поднял женщину на ноги, но она была не в состоянии идти, так что я практически на себе дотащил ее до машины.
В машине ее вдруг опять переклинило.
– Пустите меня, я должна умереть! – кричала она, пытаясь выбраться из машины.
– Ну-ну, милая, перестань. Никто сегодня не умрет.
Я обнимал рукой ее трясущиеся худые плечи.
– Вы не понимаете. Я совершила ужасное преступление, погубила лучшего человека на свете. Я все равно не могу теперь жить!
– Это ты про портфель? – сообразил я.
Продолжая удерживать женщину, я другой рукой нашарил сзади и вручил ей мокрое изделие из кожзаменителя.
Женщина вцепилась в портфель и умолкла, уставившись на меня широко распахнутыми глазами. Возможно, она в самом деле поверила, что я ангел. По правде говоря, я и сам в это немного поверил.
Я отвез ее до дома, мы поднялись в квартиру – однушку с книгами по всем стенам. Я уложил женщину на диван, укрыл каким-то пледом.
Она продолжала прижимать к груди портфель, с которого капала вода. Когда я попытался забрать у нее эту драгоценность, она протестующе завыла и вцепилась еще крепче.
– Не буду, не буду, – успокоил я ее. – Слушай, у тебя выпить есть?
– Н-не знаю, кажется, на кухне есть настойка.
Я пошел на кухню, отыскал в шкафчике полбутылки ягодной настойки, налил ей в стакан.
Когда я вернулся в комнату, она была в какой-то прострации, а мне еще нужно было с ней поговорить. Я растормошил ее и заставил выпить пару глотков.
– Давай, милая, коротко и по делу. Почему ты пыталась прыгнуть с моста?
– Я хотела умереть.
– Это я понял. Кстати, река там неглубокая, так что не факт, что тебе удалось бы утонуть.
– Мне бы хватило, я не умею плавать.
– Вот как. Значит, у тебя все просчитано… И все-таки, зачем тебе умирать?
Она долго молчала, потом что-то пробормотала в подушку.
– Что? Я не расслышал.
– Я беременна.
Такие дела. Женщина-математик залетела от своего коллеги и побежала топиться, как какая-нибудь белошвейка из 19 века.
– А он что, не хочет ребенка?
– Очень хочет! Но мы… Мы бедные, нам негде жить. Он живет с мамой, а я здесь, с родителями.
– Кстати, где они?
– На даче, картошку выкапывают. Завтра вернутся.
– Это хорошо.
Вся надежда этой ученой пары была на грант, но получение гранта все оттягивалось, а с ребенком нужно было решать. Он уговаривал ее сделать аборт, она на словах соглашалась, но не могла на это пойти. История старая, как мир.
– А почему ты выбросила портфель?
– Не знаю… Я хотела, чтобы ему было так же больно, как мне. Я ужасная женщина! – Она уткнулась лицом в подушку.
Женщину перед собой я видел, ужасную – нет.
Я погладил ее по плечу.
– Успокойся и послушай меня. Завтра с утра вернешь документы своему мужику. Первым делом, слышишь?.. И завязывай с этими драмами. Подумаешь, жить негде! Устроитесь как-нибудь, не вы первые. Как говорила моя бабка, лишь бы не было войны.
Я еще разглагольствовал некоторое время, стараясь ее подбодрить, приводил положительные примеры из жизни и литературы, пока не заметил, что она крепко спит.
Я ехал домой, понимая, что моя заветная бутылка обречена. Когда я спасаю беременных женщин-математиков, мне необходимо как следует выпить.
Утром я вышел не за хлебом, а за пивом.
С похмелья, на нетвердых ногах, я чуть не угодил под колеса вывернувшей из-за угла машины. Однако машина меня давить не собиралась, она аккуратно затормозила, даже не облив меня грязью из лужи.
Все бы хорошо, но я узнал машину. Это она, с двумя службистами, третьего дня назад стояла у кафе, поджидая математика.
Я и так был не в форме после вчерашнего, а тут мне совсем поплохело.
Меня окликнули, назвав по имени, и предложили сесть в машину.
Можно было броситься бежать или начать сотрясать воздух всякими бессмысленными вопросами вроде: «Кто вы такие?», «Что это значит?», «На каком основании?» – но я просто подчинился. Когда зверь попадает в силок, ему лучше не дергаться, потому что от этого петля на ноге только туже затягивается. Впрочем, если не дергаться, то шансы у зверя все равно не велики.
Допросная комната не была каким-то мрачным казематом, а скорее напоминала номер дешевой гостиницы. Стену украшала большая репродукция картины Левитана «Золотая осень». Я это оценил: такие детали помогают создать обстановку доверия. Я обещал себе тоже украсить свой офис какой-нибудь располагающей картиной – если мне доведется туда вернуться.
– Ну что же вы, Александр. Один раз органы безопасности поверили вам, отпустили, а вы опять…
Я малодушно надеялся, что та история не сохранилась в компьютерах ведомства, или что эти ребята не сподобятся заглянуть в старый файл, но нет: и сохранилась, и сподобились.
Однажды, когда я еще был опером, меня навестил знакомый монгол. В молодости мы были на одном курсе в училище, потом он уехал в свой Улан-Батор и, в отличие от меня, сделал там карьеру. А тут прилетел на какую-то межведомственную конференцию и заехал ко мне. Мы изрядно выпили, он интересно рассказывал об особенностях монгольского сыска, а на прощание подарил мне дубленку. Дубленка была красивая, но он предупредил, что не успел ее обработать и, если этого не сделать, ее сожрет вредитель.
Был не сезон, я засунул дубленку на антресоль и забыл про нее до тех пор, пока по квартире не начали летать стаи моли.
Я уже совсем было собрался подвергнуть монгольский сувенир должной обработке, когда меня взяли люди из госбезопасности. Дубленку прихватили в качестве вещдока.
Чекисты склоняли меня к чистосердечному признанию, но сами не могли определиться насчет состава преступления: шпионаж в пользу Монголии был интересной, свежей версией, но слишком экзотичной даже для них, а контрабанда дубленок – как-то мелковато.
В управлении меня продержали несколько дней, и держали бы дольше, но моль от дубленки, покоившейся в помещении для вещдоков, презирая решетки, разлетелась по коридорам. Насколько я понял, это не понравилось начальству; во всяком случае, до меня доносился чей-то грозный голос, распекавший подчиненных за то, что те развели в служебных помещениях антисанитарию.
Меня с дубленкой выставили вон, пригрозив, что в другой раз я так легко не отделаюсь.
И вот этот другой раз наступил.
Я старался не раздражать моих собеседников, но все-таки должен был спросить, в чем, собственно, дело. Мне сказали, что дело ясное: с помощью сотрудника закрытого научного учреждения я организовал похищение секретных документов. Осталось узнать, кому и как я должен был их передать.
Я, как мог, изобразил удивление, и объяснил, что сотрудник научного учреждения обратился ко мне, частному сыщику, с просьбой проследить за его девушкой, которую он подозревал в симпатиях к другому коллеге.
– Александр, вы нас удивляете, – сказали мне бойцы невидимого фронта. – Ничего умнее не могли придумать? Это уж совсем убогая туфта.
Я был согласен, что это убогая туфта, но никакой другой туфты предложить им не мог.
Один из двоих чекистов был постарше и, видимо, в более высоком звании. Сказав коллеге: «Ладно, тут все понятно. Работай», – он вышел.
И младший коллега приступил к работе.
Метод у него был, на первый взгляд, очень простой. Он без конца повторял одно и то же: «Когда и кем вы были завербованы?», «Кто еще входил в состав группы?», «Каким образом вы собирались переправить секретные документы в иностранный центр?», – и так далее, всего десяток вопросов.
Идея была не в том, чтобы подловить меня с помощью какого-то неожиданного, хитрого захода, а в том, чтобы, долбя в одну точку, в конце концов пробить мою психологическую защиту.
Я реагировал предсказуемо, говорил: «Товарищи, это какое-то недоразумение!», «Какая иностранная разведка, о чем вы?», «Ну, какой я агент? Я всего лишь частный сыщик!».
