– Так и есть, это чекисты, чтоб им…
Я не представлял, что Елена Ивановна может быть такой взволнованной. Ее лицо покрылось красными пятнами.
– Александр, немедленно уничтожьте все записи и забудьте об этом деле! – кричала она. Потом перешла на горячий шепот: – Вы не представляете, на что способны эти люди. Вот, послушайте: мой первый муж был филателистом, у него было много корреспондентов во всем мире. Однажды он вышел за хлебом и пропал на семь лет, ни слуху, ни духу. Вернулся совершенно уничтоженный и рассказал, что признался в измене родине. В измене родине, представляете? Мой муж! Да он даже мне никогда изменить не мог!
У бедной женщины на глазах были слезы. Я погладил ее по руке.
– Ну, успокойтесь, Елена Ивановна.
Она утирала глаза платочком.
– Не суйтесь в это, я вас умоляю. Вы просто не знаете…
– Да знаю я, – сказал я, поднимаясь. – Но контракт есть контракт, его надо выполнять.
Я понимал, что совершаю ошибку и, скорее всего, пожалею об этом, но благоразумие никогда не было моим сильным качеством.
По номеру я легко нашел компанию, которой принадлежала маршрутка, и саму машину.
Водитель был немолодой гастарбайтер. У него был перерыв; сидя в своей «Газели», он пил кефир из бутылки и читал книгу. При виде меня он спрятал книгу под сиденье.
– Что я сделал, начальник? Регистрация есть, все есть, ничего не нарушал.
– А ты как понял, что я полицейский? Имел дело с полицией?
– Имел дело, начальник, – подтвердил он, потупившись.
Я показал ему снимок – кадр из видео, где была хорошо видна женщина.
– Эта вчера вечером села к тебе у кафе. Где она сошла?
– Как я могу знать, начальник? Столько пассажиров, входят–выходят… Как я запомню?
Актер он был неважный. Сразу было видно, что женщину он узнал.
– Слушай, земляк, кончай придуриваться, а то ночевать будешь за решеткой.
Гастарбайтер вздохнул.
– Не надо за решеткой, начальник.
Перестав придуриваться, он толково, на чистом русском языке, доложил мне, что эту женщину он знает, она каждый день ездит на маршрутке на работу, а вечером – с работы.
– Вежливая, всегда здоровается, – добавил он.
– А ты где так насобачился по-русски балакать? – удивился я.
– Собачился-собачился, вот и насобачился.
– Шутник. А что за книгу читаешь?
– Да я не читаю. Картинки рассматриваю.
Он не хотел показывать мне книгу, но я все равно вытащил ее у него из-под сиденья. Это был последний роман Пелевина.
– Ни х… Ничего себе. Какие мы книги читаем! Ну, и как тебе?
– Не понравилось. Картинок нет.
– Да, мне тоже не понравилось, – рассмеялся я. – А ты откуда такой умный? Ты кем был у себя дома?
– Писателем, – нехотя признался он.
– Черт, еще один интеллигент на мою голову. Кругом одни интеллигенты, простому оперу ступить некуда.
Не в моих правилах лезть людям в душу, но тут я не удержался.
– Ну и как, не обидно тебе? Там ты был писатель, а здесь водила.
– Обида на судьбу – это рабское чувство. Раба нужно выдавливать из себя по капле. Это Чехов сказал.
– Ты мне только своего Чехова не суй!
– Как скажешь, начальник. Только Чехов не мой, он всемирный.
– Завязывай, я сказал!
Мне пришла мысль познакомить маршрутного писателя с Еленой Ивановой, но потом я понял, что тогда он будет часто отираться в моем офисе, а их двоих я не вынесу.
– Тебе когда на маршрут? – спросил я.
– Уже пора.
– Я поеду за тобой, покажешь, где женщина сошла.
Маршрутка поехала в сторону окраины, миновала злополучное кафе, выехала к речке, покатила по мосту, за мостом остановилась. Водитель помахал мне рукой из окна.
Я притормозил, подошел.
– Женщина всегда сходила здесь и шла в сторону тех домов. – Гастарбайтер указал на квартал панельных пятиэтажек.
– Ладно, бывай. Чехову привет передавай.
– Передам, начальник.
Я ждал, сидя в машине и не сводя глаз с того места, где от дороги в сторону пятиэтажек отходила тропинка. Прошло больше двух часов, проехало с десяток маршруток, но женщина из них не выходила.
Был осенний вечер, быстро темнело, но я был уверен, что женщину я не пропустил. Обычное время ее возвращения с работы давно миновало, и раз она не появилась, значит, что-то произошло.
Я уже собрался ехать восвояси, когда увидел ее. Она не приехала на маршрутке, а наоборот, шла по тропинке от домов к дороге.
В руке у нее был портфель. Тот самый.
Женщина вышла к дороге и пошагала вдоль нее к реке. Я развернулся и поехал вслед за моим объектом по другой полосе. Даже если бы объект обернулся, то в вечернем сумраке вряд ли заметил бы машину, которая подозрительно медленно ехала с выключенными фарами. Но объект не оборачивался.
Я пытался сообразить, куда женщина могла нести злополучный портфель с гениальной теоремой и секретными документами. Ну, не может же быть, в самом деле… Я гнал из головы слова «иностранная разведка», но ничего более путного на ум не приходило.
Женщина подошла к реке и вступила на мост. Я остановился у въезда на него, чтобы не обнаруживать себя раньше времени. Вокруг не было ни души. Передача документов агенту иностранной разведки могла состояться как раз на мосту. Тогда я бы дал по газам и накрыл разом всю шайку.
Женщина поднялась на середину моста и остановилась. Постояв там с минуту, будто ожидая кого-то, она… Она с размаху швырнула портфель в реку.
Совершив это необъяснимое действие, она повернулась и быстрым шагом пошла назад, почти бегом миновала мою машину и удалилась в сторону домов.
Проводив ее взглядом, я вылез из машины и вышел на кромку берега. Течение было медленное, так что портфель никуда не делся – его черный пузырь отчетливо виднелся под мостом.
Интересно, за какие деньги может человек в одежде полезть в почти ледяную воду? А я за это имел все шансы получить ноль рублей ноль копеек. Чувствуя себя дураком, который на конкурсе дураков займет второе место, я скинул башмаки и плюхнулся в реку.
Хорошо, что я когда-то занимался плаваньем. Несколько взмахов, и я оказался на середине реки. Плыть обратно, с портфелем в одной руке, было труднее, но все же, в стиле раненого Чапаева, я одолел водную стихию, и скоро, дрожа как цуцик, уже снова залезал в свои башмаки на берегу.
Открыв портфель, я обнаружил в нем бумаги, которые даже не успели намокнуть.
Я поспешил к машине. Дело было закончено, оставалось только вернуть научные ценности математику.
В машине я закинул мокрый портфель назад, но с меня самого текло гораздо хуже. Я включил зажигание, предвкушая, как домчусь домой, где в холодильнике меня ждала бутылка водки. Я не пьяница, но всегда выпиваю для профилактики после купания в осенней реке.
Я выключил зажигание, потому что мимо меня опять скользнула тенью знакомая фигура.
Женщина поднялась на мост и, нагнувшись над перилами, смотрела в темную воду. Если она там выглядывала выброшенный портфель, то зря, – его уже выловил отважный водоплавающий сыщик.
Я пригляделся. Что-то в фигуре женщины – в том, как она нависала над перилами, – мне не понравилось. Настолько, что я выскочил из машины и помчался на мост.
Я перехватил ее, когда она уже перекинула ногу и почти перевалилась через перила, навстречу темной воде.
Я рухнул спиной на бетон, женщина – на меня. Она издавала какие-то дикие звуки и дергалась, пытаясь высвободиться, но я держал ее крепко.
– Пустите меня, я должна умереть! – прохрипела она.
– No way, dear. Not on my shift1, – сказал я, почему-то по-английски.
– Вы кто? – спросила она, когда немного успокоилась.
– Я ангел, – скромно представился я.
Она потрогала меня пальцами.
– Почему вы мокрый?
– С ангелами это бывает.
