— А что думаете вы, сеньоры? Не стесняйтесь. У нас всего лишь простая дружеская беседа. Например, как вы думаете, что если и у нас, в Испании, устроить всенародные выборы?
— А что мы можем об этом думать, ваше сиятельство? — хитро улыбнувшись, ответил за всех актер Маркес. — Я только представлю, что у нас в стране объявили всенародные выборы Верховного владыки, так и вижу, как все сразу же бегут и выбирают ныне здравствующих короля и королеву.
Гости засмеялись.
— Пожалуй, вы и в самом деле правы, сеньор Маркес, — серьезно заметила герцогиня.
— Я слышал, ваше сиятельство, что в молодости вы даже участвовали в военных действиях? — попробовал перевести разговор с серьезных тем на более приятные де Милано.
— О да, граф, забавы молодости. Не стоит об этом и вспоминать, — отмахнулась герцогиня, засмеявшись.
— Почему же не стоит, дорогая? — не удержался ее достойный супруг дон Педро Тельес Хирона. — Помнится, это было в самом конце семидесятых. Мы с герцогиней отправились завоевывать Менорку под предводительством французского адмирала герцога Крильона. Мария Хосефа переоделась тогда юнгой…
— Должно быть, вы были прекрасны в этом наряде, ваше сиятельство, — заметил граф.
— Вы мне льстите, ваша светлость!
— Так вот, кроме меня, никто не знал, что этот бравый юнга, никогда не покидающий линию огня, на самом деле — женщина…
— Это было, должно быть, восхитительно, — не удержался актер Маркес.
— Должно быть, господа, — поторопилась вмешаться герцогиня. — Но давайте оставим этот разговор обо мне. Право, у нас есть много других интересных тем.
— А вы уверены в том, что чудес вообще не бывает? — как бы следуя просьбе герцогини, вдруг решил оживить разговор поэт Ириарте. — Возможно, мы просто слепы. Такая слепота свойственна всем великим империям, особенно в период агонии. Вспомните, как Цезарь презрел предсказание и отправился в Сенат?
— Ах, славный мой Ириарте, сравнение ваше, к сожалению, никуда не годится. Нашему королю далеко до Цезаря, а Верховной палате Кастилии[12] — до Сената, — улыбаясь своей равнодушной улыбкой, с легким вздохом заметил герцог, вновь тем самым возвращая разговор в прежнее русло.
— Воистину, мой дорогой Ириарте, не кощунствуйте, — подхватила герцогиня. — Я не верю в Божественное право королей на власть. Это право должно быть только у императоров и, разумеется, у герцогов, а не у таких мужланов, что пытаются нами управлять сейчас. Кстати, господа, я недавно перечитывала Хосе Иглесиаса де ла Каса, упокой Господи его душу, и вдруг встретила одну эпиграмму, которая в связи с событиями последних дней прозвучала для меня неожиданно по-новому.
— Что за эпиграмма, ваше сиятельство? — сразу же заинтересовался Ириарте.
— Что ж, она сразу же запала мне в память, и для меня теперь совсем несложно прочесть ее наизусть.
— Прочтите, прочтите, ваше сиятельство, — раздалось сразу несколько голосов.
Герцогиня, любившая выступать в роли актрисы и считавшая себя не бесталанной, с чувством продекламировала:
Один хирург благочестивый,
От жизни ждавший новых благ,
Определить не мог никак,
Что больше принесет наживы:
Всеобщий мир иль пушек гром.
Но, рассудив, что в равной мере
Обязан Марсу и Венере,
Он успокоился на том[13].
Действительно, эпиграмма весьма живо нарисовала напыщенный вид ликующего в эти дни ненавистного премьера, и все засмеялись, даже суровый Пепе Ильо.
— В равной мере обязан Марсу и Венере, — со смехом подхватил он ключевую фразу, явно намекающую на вознесшегося через постель королевы гвардейца.
— Дорогая, — шепотом обратился к супруге герцог Осунский, — эта книга пару лет назад была запрещена святой инквизицией. За одно ее хранение…
— Ну что вы, дорогой, — с веселым смехом ответила герцогиня, заметившая напряженное ухо архиепископа, явно понимавшего содержание шепота ее супруга, — здесь у нас собрались только друзья. Не так ли, отец Антонио? — Архиепископ кивнул герцогине с легкой улыбкой признательности.
— Но, господа, я совсем не имел в виду ни Его Величество, ни Верховную палату, ни тем более этого временщика, — вновь попытался свернуть на свое Ириарте. — Я говорю о серьезных и порядочных людях, вроде нас с вами. Увы, даже мы не замечаем чудес, они проходят для нас впустую. Ведь все мы не раз слышали и о графе Сен-Жермене, и о графе Калиостро, однако никто из здесь собравшихся не верит в то, что бессмертие возможно. Не так ли, граф?
— Вы совершенно правы, господин поэт, — ответил де Милано. — Кстати, господа, я не хотел говорить вам об этом, однако в связи с последними словами уважаемого господина поэта не могу промолчать и вынужден сообщить прискорбное известие: три дня назад в Италии скончался граф Калиостро.
— Как?! Вот так новость! Неужели?! Не может быть! — понеслось со всех концов стола.
Граф де Милано словно окатил всех собравшихся ушатом холодной воды. По бросаемым на него украдкой взглядам и перешептыванию он легко догадался, что на его счет у здешней публики имеются довольно смелые предположения. Теперь же, столь неожиданно объявив всем эту печальную весть, он окончательно убедился в том, что здесь, скорее всего, его приняли за Сен-Жермена.
— Вот вам и доказательства, дорогой мой Ириарте, — грустно улыбнулась герцогиня. — О каком же бессмертии можно вести речь, если умирают даже те, кто его декларирует?
— И все-таки, уважаемая герцогиня, сердце подсказывает мне, что известие о смерти графа Калиостро еще ничего не доказывает, — не сдавался Ириарте. — Известно ведь, что люди, постигшие секрет бессмертия, не умирают на самом деле, лишь имитируют свою смерть для всего мира, чтобы не привлекать излишнего внимания к своим персонам. А потом появляются где-нибудь в другой стране, под другим именем и как ни в чем не бывало живут далее.
— А как же люди, которые знали их при так называемой прежней жизни? Они ведь могут опознать их? — спросил герцог.
— Но кто из нас, много раз слышавших о Калиостро, хотя бы раз вживую видел его самого или хотя бы портрет? Я слышал, например, что граф Сен-Жермен никогда нигде не останавливался более чем на одну ночь. Поэтому хорошо знаком он может быть только очень узкому кругу людей. И все они при этом могут быть и без того посвящены в его тайну, — ответил Ириарте. — Кто из вас, встретившись однажды с тем же графом Калиостро, который представился бы другим именем, согласно одним лишь слышанным описаниям с полной уверенностью мог бы утверждать, что это на самом деле и есть таинственный чародей?
— Уж не хотите ли вы сказать, дорогой господин поэт, что я и есть граф Калиостро, представившийся другим именем? — лукаво усмехнулся граф Херонимо де Милано.
— Ну, что вы, граф! Я не берусь взять на себя такую смелость или наглость, если угодно, — ответил Ириарте. — Да я даже и описаний-то Калиостро никогда не слышал. Так что, убейте меня, не представляю, как он выглядел. Все же, как многого мы не знаем даже из того, чего знать не только очень хочется, но и следовало бы!
— А мне вот, например, доводилось читать описание графа Сен-Жермена в записках известного путешественника Казановы.
— Того самого Казановы, что служит сейчас библиотекарем в замке Дукс в Богемии? — оживился Ириарте.
— Да, мой дорогой поэт.
— Но, ваше сиятельство, извините за нескромность, — не выдержал поэт, — откуда у вас его записки, которые еще даже не вышли из печати и, насколько я слышал, пока гуляют только в рукописных копиях, а посему мало кому доступны.
— Как, мой дорогой поэт, вы разве еще не знаете, что один хороший французский друг регулярно снабжает меня всем наиболее интересным из того, что появляется в Европе.