– Для паспорту, мадам, мне выйти замуж нужно, – вздохнула Авдотья. – А как же работать после этого?

– Глупости, мы что-нибудь придумаем, – ободряющим тоном сказала я. – Да и не будем мы работать, как прежде.

– Как это, мадам?

– Так это. Скоро всё узнаете. Зови, кто там ещё есть.

Авдотья похлопала глазками, видно, по привычке изображать из себя дурочку и вышла из кабинета. Я прошлась вдоль стены, погладив по спинке красивый изогнутый диванчик. А пыли-то, пыли… Надо клининговую службу вызывать! И вообще… Может, и дизайн изменить. Размахнуться я могу. И даже идеи есть.

– Звали, мадам?

Кошачий голосок, развязный тон, манеры вкрадчивые. На миг даже показалось, что в дверь вошла Кисуня, моя коллега и условная подружка. Но, как только я обернулась, наваждение рассеялось. Девица, стоявшая в кабинете, была маленькой, фигуристой, глазастенькой и улыбалась так, будто я была мужчиной.

– Как твоё имя?

– Пелагеей крещена.

– Петь умеешь?

– Что, мадам?

– Что слышала.

Кошачий голос начал слегка раздражать. Она всё прекрасно расслышала. Играет. Я села, закинув ногу на ногу, повторила:

– Ты умеешь петь, Пелагея?

– Так петь-то мы все умеем, – схитрила она.

– Ты тут почему?

– А почему девки идут в заведение? – Пелагея сморщила носик и рассмеялась так, что я поняла – она тоже жертва. И у неё история, как у остальных – выгнали, стала ненужной. Только Пелагея решила скрывать свою историю за показной беспечностью и таким же показным смехом.

– Конкретнее, – потребовала я бескомпромиссно, прекрасно зная, что девушка соврёт.

– Да замуж хотела я, а он меня совратил и бросил.

Ага, понятно. Ну, может и правда.

– Что ты умеешь, Пелагея?

У меня возникла слабая идея, очень слабая. Кафе тут не сделаешь, ресторан тоже. Нет, можно, конечно, если выгнать всех девушек и сделать большой ремонт. Но куда они пойдут?

– Умеешь ли ты играть на каком-нибудь инструменте? Танцевать? Петь?

– Я, мадам, хорошо умею разговаривать с мужчинами и денег у них просить.

А вот теперь она сбросила личину кошки и встала передо мной, будто голышом. Ноздрями дёрнула. Плечами повела. Сказала грубо:

– А больше нам ничего уметь и не надо.

– Хорошо, – пробормотала я. – Иди. Позови мне Настасью.

Пелагея вскинула голову и вышла с таким гордым видом, словно была потомственной аристократкой. Я вздохнула. Ну, не всем же быть милыми няшками… Всегда есть стервы. И мне попалась Пелагея. Прямо себя увидела в ней. Я тоже стервой была когда-то, пока не поняла, что все одинаковые, и всё одинаково.

Настасья вошла, кутаясь в платок. Угловатая, курносая, с некрасивым, но милым личиком. Простенькая. Именно таких любят хорошие дядьки – знакомых и родных. Обстоятельства таковы… Так случилось… А она не такая. Как и все, ждёт трамвая.

– Настасья, почему ты здесь?

– Так ить лучше, чем в ночлежке, – удивилась она. – Тама и убить могут, а тут Ксенофонт не дал бы.

– А ты петь умеешь?

– Петь? – она запнулась на миг, потом раскинула руки, улыбку изобразила на лице и вывела низеньким, но уверенным речитативом: – Ай как у нас на вишнях девки собиралися! Ай как собира-али, да не всё собра-али! А вишня попадала-а, барин осерча-ал!

– Стоп! Тихо! – рассмеялась я. – Не надо больше.

– Мадам, а мадам! Вы меня только не выгоняйте, а! – взмолилась девушка. – Я ведь всё умею, всё! Я и стирать могу, и убирать! Я горшки могу выносить, я бокалы натирать могу! И шить, и штопать!

– Настасья, – строго сказала я. – Почему ты думаешь, что я тебя выгоню?

– Так Пелагеюшка вона сказала… Кто петь не умеет, того вон!

Я встала. Так-так, уже начинает воду мутить Пелагея. А ведь только минуту, как вышла из кабинета… Её надо держать на виду, эту кошку драную. Вкрадчивые манеры – подлянки будет крутить. Поэтому… Нет, я её выгонять не буду. Но и головы дурить не дам.

– Слушай меня. Скажи девушкам, что никого выгонять я не стану и каждой найду место по способностям.

– Мадам так добра, – пробормотала Настасья чуть ли не в слезах.

– Но! Наше заведение станет другим.

– Как это? Не поняла.

– Потом поймёшь, мне надо подумать. Скажи мне, кто там ещё остался, кто ко мне не приходил?

– Разве только Аннушка, – обернулась на дверь Настасья. Я видела, что ей не терпится побежать к своим и рассказать о том, что я ей поведала.

– Зови. И вот что, есть тут что поесть, или где-нибудь заказать еду? Я голодна, да и вы, наверное, тоже.

– Могём сбегать в трактир, мадам! – на радостях воскликнула Настасья. – А уж там что желаете: и щец, ежели есть, и кулебяки можно взять, али каких солений!

– Возьми всего понемногу, а денег…

– Так я скажу на ваш счёт записать, мадам!

– А так можно?

– А как же! Записывали, бывало!

– А там долг есть?

– Я спрошу, ежели желаете!

– Спроси. Бумагу пусть напишут. Я расплачусь.

Настасья выскочила из кабинета, а я снова встала. Надеюсь, мадам Корнелия не оставила мне слишком много таких долгов. Подъёмный капитал-то она мне дала, а вот хватит ли его, чтобы осуществить ту туманную идею, что родилась в голове…

– Мадам, звали?

Аннушкой оказалась самая молодая, самая тихая и самая интеллигентная с виду девушка. Она была высокой, худенькой и почти плоской. Ни груди, ни попы. Если бы не корсет и длинные волосы, закрученные в вычурную причёску по типу моей, можно было бы назвать Аннушку мальчиком, переодетым в женское платье. Да и лицо у неё было таким… Вытянутым, со впалыми щеками, с выпуклыми скулами.

Девушка скромно остановилась у двери, сложив руки на животе. Я спросила рассеянно:

– Ты петь умеешь?

– Нет, мадам.

– А что умеешь?

– Играть на рояле.

– Серьёзно? – вскинулась я. – А что играешь?

– Этюды, симфонии… Могу подобрать популярные романсы.

– Училась?

– Шесть лет с учителем музыки, мадам.

– Подожди, ты училась музыке?! – удивилась я, принялась рассматривать её пристальнее. Интеллигентный вид может скрывать всё, что угодно. Аннушка зябко поёжилась и сказала тихо, словно стесняясь:

– И музыке, мадам, и иностранным языкам. Я бегло говорю по-французски, по-немецки и знаю латынь.

– Честно? Нет, я просто не смогу тебя проверить, потому что по-французски могу только «бонжур», «мерси» и «сан санкант эуро».

– Здравствуйте, спасибо и сто пятьдесят, – автоматически перевела Аннушка, – а вот чего именно – не знаю.

– Ну это понятно, – выдохнула я. – Да ты находка! Отлично! А почему ты здесь?

– Мадам позволит мне не отвечать на этот вопрос? – осведомилась Аннушка. Всё это безо всякого выражения на лице. Будто уже ничего не могло её взволновать или обрадовать.

Я кивнула. Потом я всё равно узнаю больше, но сейчас это не принципиально. Пусть даже она аристократка. А пока…

– Мадам!

В кабинет вбежала Аглая, толкнув Аннушку. Вид у девушки был перепуганный. Она приложила ладонь к высокой груди и выдохнула:

– Полиция!

Вслед за Аглаей в кабинете оказалась Авдотья. Бледная, как мел, дочка провинциального полицмейстера вся дрожала мелкой дрожью и смогла только проблеять:

– Мадам, прятаться?

Я глубоко вздохнула несколько раз, чтобы прийти в себя. Нет, нельзя так меня пугать, что ж такое! Потом оглядела девушек и твёрдо сказала:

– Прятаться не надо. Всё будет хорошо. Аглая, останешься со мной, а остальные разойдись. И оденьтесь поприличнее, пожалуйста!

Авдотья помертвела. Я понимала её прекрасно, но прятать не собиралась. Надо сделать ей документ, а без полиции в этом деле не обойтись. Поэтому полицию я приму, объясню всё по-человечески. Не звери же, не съедят за отсутствие паспорта!

Аглая посмотрела в спины удалившимся товаркам и тревожно спросила у меня:

– Мадам, вам не кажется, что Авдотью лучше спрятать?

– Вечно прятаться нельзя, запомни это.