Но дома и деревья практически сразу ушли на второй план. Я жадно разглядывала людей, ходивших по деревянным настилам, заменявшим в этом городке тротуары. Кстати, надо спросить, куда приволокла меня мадам Корнелия.

– Порфирий! А где мы? – крикнула кучеру. Он в полуобороте бросил:

– Так на Главной улице, барыня! К церкви едем, а там направо свернём – и в Красную Слободку попадём!

– А город, как город называется?

– Михайлов, – удивлённо прогудел Порфирий. – Михайловской губернии!

– Спасибо, – коротко ответила я.

Про Михайловскую губернию никогда ничего не слышала. Значит, и правда какой-то чужой мир…

– Вот и церковь, – кучер махнул рукой вперёд и крупно, размашисто перекрестился. Я заметила, что все, кто входил на небольшую площадь перед церковью, повторяли его жест. Перекрестилась сама на всякий случай, глянув на золочёные купола. Не стоит выделяться. Мадам Корнелия ничего мне не сказала об этом мире.

– А тут ещё трошки – и уж в «Пакотилье» будем!

– Отлично, – пробормотала я. – А то меня, кажется, укачивает…

И правда, снова замутило в желудке. Поэтому я очень обрадовалась, когда коляска остановилась перед домом с высоким крыльцом и вывеской, обрамлённой фигурными фонариками на кованых ручках. «Пакотилья» было написано курчавыми буквами. Я оглядела фасад. Два этажа, узкие оконца, плотно задёрнутые тёмными шторами, трещина слева от крыльца. Эх, это нехорошо! Здание может рухнуть. Надо бы спросить у знающих людей.

Порфирий соскочил с козел и подал мне руку:

– Пожалуйте, барыня.

– А вы возвращаетесь домой?

– Что вы, барыня! Как всегда, туточки поставлю кобылку да буду вас ждать.

Я кивнула:

– Хорошо. Только я не знаю, сколько времени пробуду в заведении. Возможно, до вечера.

– Так моё дело маленькое – привезти, увезти.

Я снова глянула на фасад. Ладно, стоять и смотреть можно бесконечно, надо идти.

Поднялась по ступенькам, взялась за ручку и толкнула дверь. Она не поддалась. Тогда я потянула. Дверь отворилась, явив мне тяжёлые бархатные портьеры пыльного бордового цвета. Звякнул колокольчик. Я отодвинула портьеру, вошла, пригнув голову. В нос ударили запахи холодного пепла, алкоголя и цветов. Фыркнув, я сделала несколько шагов по прихожей, стены которой были оклеены пошлыми сиреневыми обоями с золотистыми фризами по верху и по низу. Здесь стояли кокетливые, словно кукольные диванчики в тон обоям и крохотные столики, а на столиках вазы с сухими цветами. Ага, заменить надо…

Я прошла в дверь и застыла на пороге большой комнаты. Заменить? Пожалуй, в этом заведении нужно заменить всё.

В декоре из плюша, бархата и перьев на роскошных диванчиках сидели девушки. По меркам моего времени и мира – старомодно одетые в корсеты и коротенькие юбки, из-под которых торчали полосатые или розовые чулочки на подвязочках. По меркам этого времени и мира – неприлично полуголые!

Кофейня?

Чёрта с два.

Какая же я была дура, когда подписалась на этот дурацкий договор!

– Ой, откуда к нам такую приличную барышню замело?

Одна из девиц, повыше и поплотнее остальных, черноволосая, с правильными, но грубоватыми чертами лица, стянула на голых плечах шаль с длинной бахромой и прошлась по комнате за спинкой диванчика. Остальные захмыкали, возвращаясь к своим занятиям. Одна раскладывала пасьянс, другая штопала чулок, ещё две просто сидели, развалившись на диванчике, покручивая на пальце локон распущенных волос.

– А что, к вам и зайти нельзя? – спросила я с привычным вызовом. – Или за вход платить надо?

– Барышня, да вы никак дверкой ошиблись!

Откуда-то, как чёрт из табакерки, выскочил неприятного вида хлыщ – худощавый, прилизанный, с пижонскими тонкими усиками. Согнувшись в поклоне, рукой указал на выход:

– Прошу, пожалуйте за мной, я вас провожу!

– Э, спокойно. Я новая хозяйка э-э-э заведения!

Реакция за моими словами последовала, в принципе правильная. Девицы переглянулись между собой, потом уставились на меня, оглядывая платье и шляпку. А хлыщ преобразился – разогнулся, улыбнулся понимающе и протянул мне руку:

– Мадам, какая радость! Прошу вас, пожалуйте в кабинетец, я сервирую бокальчик, введу вас в дело…

– Потом, – руки я ему не подала, настолько тип был неприятным. – Итак, у вас тут…

Я оглядела девушек, подняла брови, поправилась:

– У нас тут бордель.

– Что вы, что вы, исключительно увеселительное заведение для мужского досуга, – снова залебезил хлыщ. Он подтолкнул девушку в шали поближе ко мне, но сделал это шлепком пониже спины. Девушка ничего не сказала, но бросила на мужчину такой взгляд, что мне сразу всё стало понятно. Однако всё же уточнила:

– А вы чем здесь занимаетесь?

– Служу, мадам, сервирую, распределяю девиц по гостям, – снова склонился он и украдкой посмотрел на одну из них – самую юную и самую пока ещё свежую. В глазах его словно разлили масло – так они блестели.

Сколько я перевидала подобных взглядов…

Недаром сразу решила, что тип мне неприятен. Со вздохом спросила:

– Имя?

– Ксенофонт, мадам.

– Отлично, ты уволен.

– Простите? Я не ослышался?

Он играл такое искреннее изумление, что я даже поверила. Но всего на секунду. Я мадам, чтоб Корнелию черти взяли! Я хозяйка. Поэтому…

– Ты глухой? Вещи собери свои и вон.

Ксенофонт оскорбился. А вот девушки явно обрадовались. Я могла потрогать их счастье, таким оно было осязаемым! Отлично, значит, мне не придётся извиняться перед этим типом. Он всё ещё стоял столбом, и я шагнула ближе, придвинулась чуть ли не вплотную, стараясь не дышать от запаха, которым были пропитаны его волосы, сказала тихо:

– Если ты не уберёшься отсюда немедленно, я вызову полицию.

– Вот этого я вам, мадам, не посоветую, – пижонские усики дёрнулись вниз, улыбка обнажила не слишком здоровые зубы. – У девиц-то наших не у всех билетики в порядке.

Билетики? А, да, жёлтый билет вместо паспорта… Бог знает, откуда мне это известно. Ладно, один ноль, но битва не проиграна. Я тоже улыбнулась, но мои зубы блестели эмалью, как мои глаза – правотой:

– Если что, я тебе могу и сама по уху съездить, без полиции! Вон из заведения! Если я тебя увижу ещё раз в своей жизни – убью. Понял?

По-видимому, мой взгляд был достаточно убедительным, потому что Ксенофонт слился практически сразу. Он отнырнул от меня, схватил с барной стойки шляпу-котелок, откуда-то добыл трость и перчатки и как-то очень быстро испарился.

Если честно, мне даже стало дышать легче.

Я помахала рукой, чтобы нагнать свежего воздуха, и сказала сама себе, в пространство:

– Я хотела завязать! Завязать…

Подняла голову к потолку и пожаловалась высшим космическим силам:

– Но не так же!

Опомнившись, взглянула на девиц. В комнате воцарилась мёртвая тишина. Только одинокая, рано проснувшаяся муха жужжала над блюдом с подвявшими булочками. Я стояла, глядя на девушек, а они все смотрели на меня большими глазами. Раньше как-то мне не приходилось принимать решения, не приходилось заботиться о ком-то. Только о себе. Сама работала вначале, потом прибилась к сутенёру, потом от него к «мамке» на квартиру. А теперь я сама «мамка»…

Нет, так нельзя. Я же завязала.

Девушек было пять. Не все красавицы, не все куколки. Но накрашены густовато – губы подведены, щёки нарумянены, а на глазах – не то жирный карандаш, не то уголь из печки… Учить их и учить. Ладно, пока надо решать, что делать дальше.

Не могу же я в самом деле стать «мамкой» и продавать девочек клиентам!

– У кого ключ от заведения? – спросила глядя поочерёдно на каждую. Все молчали, только та, с шалью, бросила, прежде чем отвернуться и отойти к дивану:

– У Ксенофонта.

– Дубль?

Они смотрели на меня непонимающе. Я махнула рукой:

– Короче, никого не пускайте, сегодня мы закрыты.

Девица в шали тут же обернулась, возмущённо цыкнула: