Я хмурюсь.

– Но ведь нельзя же. Снега явно недостаточно.

– Да, я попытался ему объяснить.

Мне что, послышались нотки высокомерия в голосе Джоша? Нет, похоже, так и есть. Он не дожидается моего ответа и медленно направляется к туалету. Да, точно не показалось. Он симпатичный, но не настолько, чтобы быть такой занозой в заднице. Я выглядываю из окна, из которого видно нашу машину. Харпер, Брекен и Кайла стоят у раскрытого багажника. Я еще не готова выходить обратно на холод, поэтому звоню маме. Она тут же берет трубку: явно дожидалась моего звонка.

– Мира… – Мама замолкает, назвав меня по имени, словно хочет скрыть тревогу. – Я так рада, что ты позвонила. Ты где?

– На остановке, – с наигранной бодростью говорю я. – С Рождеством тебя!

– С Рождеством, солнышко. А где именно эта остановка?

Я смеюсь, но смешок выходит сдавленным и натужным. Мама нервничает и грустит. Наверное, смотрит на карту Пенсильвании, размышляя, как спасти меня от ужасной злой метели. Мне так жаль, что я заставляю ее переживать. Я не хочу, чтобы мама волновалась. Хочется показать ей свои последние работы – ведь я много экспериментировала со светотенью – и пить вместе горячий шоколад, спросить ее, какого хрена она скрывала от меня свой развод. Но я ничего этого не говорю.

– Мы съехали с шоссе I-78. Дороги не так уж и плохи, но едем медленно. Наверно, приеду позже, чем думала сначала.

– Не плохи?

Судя по голосу, она мне не верит.

– Да, странно. Снега почти нет. Думаю, синоптики перебдели.

– Мира, я думаю, метель движется к вам. Тут у нас полный бардак, намело сантиметров тридцать.

– А у нас два-три от силы. Может, туча сдулась.

– Не думаю. Может, мне позвонить кому-нибудь из семьи, с которой ты едешь? Я бы хотела поговорить с родителями.

– Мам, все в порядке, – со смехом отвечаю я. – Не забывай, что я сама теперь тоже взрослая. Девятого августа мне исполнилось восемнадцать, помнишь? Родители очень осторожные, кстати. Ты бы одобрила.

Мне должно быть стыдно из-за лжи, но мы ведь обе врем. Как она могла не сказать мне про Дэниела? Думала, я начну истерить? Не захочу возвращаться домой? Или ей было так плохо, что не хотелось говорить? В первые дни после смерти Фиби она то и дело застывала над едой, пока хлопья не размякали, а яичница не превращалась в угли.

Она тихо всхлипывает, и я чувствую укол в груди. Мама стоит перед моим взглядом как наяву. Выцветшая сестринская форма с Микки-Маусом, рука прижата к горлу. Словно пытается сдержать панику.

– Ну а дома как дела? – ненавязчиво интересуюсь я.

– Дома все нормально. Я беспокоюсь о тебе.

Мама отказывается глотать наживку.

– Я уже сказала, у меня все хорошо. – Я морщусь, но продолжаю: – К ночи буду дома. А Дэниел на работе или мы будем ужинать втроем?

Мама задерживает дыхание и затем отвечает:

– Решим, когда ты вернешься. Когда будешь в безопасности.

– Мам, я знаю, что ты много думаешь про тетю Фиби. Я за тебя переживаю.

– Мира, мы обе думаем про Фиби. Но годовщину смерти тяжело переживать.

– Ладно, – говорю я, не понимая, к чему она клонит.

– Но прямо сейчас меня больше беспокоит твоя безопасность. – Голос ее прерывается. – Ты уверена, что можешь доверять этим людям?

– Абсолютно.

Ложь дается мне на удивление легко.

– Ладно. Я доверяю твоему здравому смыслу. Давай приезжай домой, и там уже поговорим. Следи за дорогой. Будь умницей. Смотри во все глаза, договорились?

– Я смотрю, – мягко отвечаю я.

Вот и все. Я не говорю ей, что знаю про Дэниела. Не говорю, что чувствую, как она расстроена. Говорю, что скоро приеду домой и что люблю ее, и это правда. Но правда спрятана в такой слой бессовестной лжи, что меня подташнивает.

Повесив трубку, я тут же набираю сообщение для Зари.

Я натягиваю шапку. Чтобы пережить этот кошмар, мне нужен кофеин. Я следую за вывеской к зоне кафетерия. Наверно, тут что-то с электропроводкой: единственный свет исходит от торговых автоматов. Подойдя ближе, я понимаю, что кафетерий – это громко сказано: из того немногого, что я могу разглядеть, мне видны лишь несколько столов во тьме и четыре печальных автомата. Поживиться тут особо нечем.

Роясь в карманах в поисках мелочи, я подхожу к синему автомату с напитками. Разобравшись наконец с монетами и кнопками автомата, я наклоняюсь поднять бутылку из ячейки и сквозь отражение в пластиковой двери вижу что-то за моей спиной. Что-то у одного из столов.

Нет, не что-то.

Кого-то.

Я резко разворачиваюсь и в панике прижимаю руку к груди, спиной ударяясь об автомат. Кто-то сидит за столиком. Сгорбленный мужчина, скрытый тенями. Я с трудом разглядываю сношенные рабочие ботинки и широкие плечи под плотной фланелевой курткой. Рук его я не вижу, а лицо полностью скрыто под козырьком старой желтой бейсболки.

– Я вас не заметила, – запыхавшись, выдыхаю я.

Он не отвечает. Наверное, спит. Просто сидит тут в темноте: ни напитка на столе, ни еды. Я делаю вдох и чувствую запах дезинфицирующего средства. Такой сильный запах и до странного знакомый. По коже снова бегут мурашки. Все мое существо противится тому, чтобы поворачиваться к мужчине спиной, и поэтому бутылку я подбираю, согнувшись под странным углом.

Мои глаза привыкают к темноте, и я наконец вижу очертания его правой руки на столе. Кисть выглядит заскорузлой, узловатой… надеюсь, это игра теней… Я наклоняю голову. Нет, не показалось: все пальцы у него в шрамах. Может, ожог? Меня охватывает сочувствие – хотя, может, и зря. По его могучим плечам можно понять, что искалеченная рука не помешала ему работать. Он выглядит сильным.

Но… от чего-то в нем мне не по себе. Почему он сидит тут в темноте, молча, неподвижно? Может, заболел?

– Все хорошо? – негромко спрашиваю я.

Молчание. Тишину прерывает гудение автомата с газировкой: включилась система охлаждения. Я слышу тихий шорох ног по плитке. Кто-то выходит из туалета. Наверно, Харпер или Кайла. Я не отрываю взгляда от желтой бейсболки, под тенью которой прячется его лицо.

– Извините…

По-прежнему ничего. Какого хрена он не отвечает?

– Мира?

Я подпрыгиваю. Мой взгляд мечется по помещению, а рука опять хватается за шею. Джош. Он стоит в дверях, тяжело опираясь на костыли. Меня так поглотили размышления, что я его не услышала.

– Пойдем? – спрашивает он.

– А… ага. Извини.

Выходя из кафетерия, я бросаю на мужика в бейсболке последний взгляд из-за плеча. Двери здания только что захлопнулись за Харпер с Брекеном, так что, похоже, мы остались с Джошем вдвоем. Я спешу к дверям, распахиваю их настежь, и холодный ветер ударяет мне в лицо.

Снаружи снег валит сильнее. Он заползает мне под воротник и в рукава. Наклонив голову, я спешу к машине. Мои попутчики дрожат от холода и ругаются на погоду. У колес Брекен снова присел на корточки, но Харпер с Кайлой стоят, опершись на открытый багажник и заслонившись от ветра дверцей.