Все основные доксографические материалы относятся к поздней античности. Главнейшим источником является шестая книга «Жизнеописаний и мнений знаменитых философов» Диогена Лаэртского (нач. III в. н. э.), где автор собрал множество иногда противоречивых анекдотов и апофтегм о древних и эллинистических киниках (особенно о Диогене), исходящих из разных сфер, в том числе и враждебных киникам. Диоген Лаэртский использовал и более ранние источники, на которые он ссылается (Фаворин, Диокл, Деметрий из Магнесии, Аполлодор и др.). Из других поздних авторов немало полезных сведений сообщают Афиней (III в. н. э.) и Иоанн Стобей (V в. н. э.). Ценные, хотя и отрывочные данные имеются в знаменитом византийском лексиконе «Суда» (X в.).

Особую категорию источников представляют сочинения кинизирующих авторов I — II вв. н. э. — Диона Хрисостома, Эпиктета, Лукиана, где на древние взгляды наслаиваются собственные воззрения авторов, увлечённых кинизмом. То же можно сказать о фиктивных письмах сократиков и киников, относящихся приблизительно к тому же периоду. Известное значение имеют отдельные упоминания о киниках у Цицерона, Горация, Страбона, Марциала, Петрония, Сенеки, Плутарха и др. Для изучения позднего кинизма важны отрывки писем и диатриб, обнаруженных на папирусах из Египта (Берлинский папирус II — I вв. до н. э., Женевский папирус II в. н. э. и др.). Для характеристики заключительных этапов развития кинизма как источник и отклик представляют интерес VI и VII речи императора Юлиана^[10].

И. М. Нахов

Диоген Лаэртский

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ И МНЕНИЯ ЗНАМЕНИТЫХ ФИЛОСОФОВ

КНИГА VI

Антисфен

¹ Антисфен, сын Антисфена, был афинянин, но, как говорили, незаконнорождённый. С этим связан его ответ на чью-то насмешку: «И матерь богов — фригиянка»^[11]. Должно быть, его мать была родом из Фракии. После того как он отличился в битве при Танагре^[12], Сократ заметил, что Антисфен никогда не показал бы себя таким храбрецом, если бы оба его родителя были афиняне. И сам Антисфен с презрением говорил об афинянах, кичившихся своим происхождением, что они ничуть не благороднее улиток или кузнечиков.

Сначала он был учеником ритора Горгия. Отсюда риторическая окраска его диалогов, особенно ощутимая в «Истине» и в «Протрептиках».

² Гермипп сообщает, что Антисфен собирался выступить во время Истмийских игр как с поношением, так и с похвалой гражданам Афин, Фив и Лакедемона, но потом раздумал, увидев множество людей, прибывших из этих городов.

Позднее он примкнул к кружку Сократа и так много почерпнул там, что стал уговаривать своих собственных учеников перейти вместе с ним в обучение к Сократу. Живя в Пирее, Антисфен каждый день проделывал 40 стадиев^[13], чтобы только послушать Сократа. От него он научился воздержанности и, восхищаясь его презрением к страстям, стал родоначальником кинизма. Он доказывал, что труд — благо, приводя в пример великого Геракла и Кира, одного — из эллинов, другого — из варваров.

³ Он первым дал определение: «Понятие есть то, что выражает, чем предмет был или что он есть». Он часто говаривал: «Лучше помешаться, чем наслаждаться», а также: «Следует сходиться только с такими женщинами, которые будут вам за это признательны». Одному юноше с Понта, который хотел у него учиться и спросил, что для этого нужно, он ответил: «Новая книжка, новый грифелёк, новая табличка, да ума кусок», игрой слов подчеркивая значение ума^[14]. На вопрос, кого следует брать в жёны, сказал: «Та, что всеобщий имеет успех, жена для всех, а та, что без внимания, сплошное наказание»^[15]. Услышав однажды, что Платон поносит его, заметил: «Так бывает и с царями: они делают добро, а все их бранят».

⁴ Однажды его посвящали в таинства орфиков, и жрец сказал, что посвящённых в Аиде ожидают всякие блага, на что Антисфен возразил: «Почему же ты не умираешь?» Когда его попрекали тем, что не оба его родителя свободнорожденные, он сказал: «Но они также и не борцы, а вот я — борец». Опрошенный, почему у него так мало учеников, ответил: «Потому, что я гоню их от себя серебряной палкой»^[16]. На вопрос, почему он так жесток с учениками, ответил: «И врачи бывают жестоки с больными». Увидев однажды прелюбодея, спасавшегося бегством, он крикнул ему: «Несчастный! Какой опасности ты мог бы избежать всего за один обол!» Как рассказывает Гекатон в «Хриях», Антисфен говорил: «Лучше достаться воронам, чем попасть к льстецам. Те пожирают мёртвых, а эти — живых»^[17].

⁵ На вопрос, о чём человек должен мечтать, он ответил: «О том, чтобы умереть счастливым». Как-то один из знакомых пожаловался ему, что потерял свои ценные записи. На это он заметил: «Нужно было записывать не на табличке, а в сердце». Он нередко говорил: «Как ржавчина съедает железо, так завистников — их собственный нрав». «Тот, кто хочет быть бессмертным, — говорил он, — должен вести благочестивую и праведную жизнь». Он говорил: «Государства погибают тогда, когда перестают отличать дурных от хороших». Когда его однажды хвалили дурные люди, он заметил: «Боюсь, не сделал ли я чего-нибудь дурного».

⁶ Он говорил, что совместная жизнь братьев-единомышленников прочнее всяких стен. Нужно, учил он брать с собой в дорогу столько припасов, чтобы они уцелели даже при кораблекрушении. Когда однажды его упрекнули в том, что он якшается с дурными людьми, он ответил: «И врачн вступают в контакт с больными, но не заражаются». «Не чудно ли, — говорил он, — очищать зёрна от плевел, не допускать к бою людей непригодных и в то же время мириться с мошенниками на государственной службе?» Когда его спросили, что даёт ему философия, он ответил: «Умение оставаться наедине с собой». Во время пирушки кто-то предложил ему: «Спой!» — «А ты сыграй мне на флейте», — ответил Антисфен. Когда Диоген попросил у него хитон, он предложил ему взамен сложить вдвое свой собственный гиматий.

⁷ Спрошенный, какая из наук самая важная, он ответил: «Та, которая учит отучаться от зла». Тем, кому приходилось слышать о себе клевету, он советовал переносить её мужественнее, чем удары камнями.

Он смеялся над Платоном как над человеком, целиком зависимым от мирской суеты. Во время пышного шествия увидев храпящего копя, он сказал Платону: «И ты напоминаешь мне такого горделивого жеребца». Эта насмешка связана с тем, что Платон постоянно хвалил лошадей. Однажды Антисфен навестил больного Платона и, увидев таз, куда того стошнило, спросил: «Желчь я вижу, а где же твоя спесивость?»

⁸ Он советовал афинянам принять специальное постановление и считать ослов конями. Те сочли это нелепым, но, возразил он, ведь у вас можно стать и стратегом, ничему не учась; достаточно только для этого большинству поднять руки. Кто-то сказал: «Тебя многие хвалят». — «Что же я такого натворил?» — забеспокоился Антисфен. Увидев, что тот так вывернул свой плащ, что стали видны дыры, Сократ заметил: «Через дыры твоего плаща просвечивает тщеславие». Как рассказывает Фаний в сочинении «О сократиках», Антисфен на вопрос, как стать совершенным, ответил: «Научившись у людей знающих избегать пороков, сидящих в тебе». Когда кто-то хвалил роскошь, он вознегодовал: «Пусть дети наших врагов живут в роскоши!»

⁹ К юноше, старавшемуся принять перед скульптором позу покрасивее, он обратился со словами: «Скажи-ка мне, если бы бронза вдруг обрела голос, чем бы она, по твоему мнению, стала кичиться?» — «Своей красотой», — последовал ответ. «Тогда не стыдно ли тебе чваниться тем же, чем и неодушевленный материал?» Юноша с Понта обещал обогатить Антисфена, когда придёт его корабль с солёной рыбой. Философ захватил пустой мешок и попросил юношу пойти вместе с ним к торговке хлебом. Там он набил мешок и пошёл прочь. Когда же она потребовала плату, тот сказал: «Вот этот молодой человек тебе заплатит, когда придёт его корабль с солёной рыбой». Кажется, он был причастен к изгнанию Анита и к казни Мелета.