В речи «Против невежественных киников» неоплатоническая версия кинизма дает бой христианизирующему кинизму. В основном же она посвящена защите, изложению и пропаганде кинического учения в юлиановской интерпретации. Для этого служит, в частности, аллегорическое толкование поступков Диогена (182Ь). Если в названной речи дается общая картина кинизма, то в речи «К кинику Гераклию. О том, как должен жить киник и пристало ли ему сочинять мифы» им исследуется более частный вопрос, связанный с концепцией мифотворчества императора-неоплатоника. Поводом для речи послужило выступление киника Гераклия с сочинённым им мифом, где Юлиан издевательски выведен под маской Пана, а сам автор — в образе Зевса (VII, 234с, 208Ь). В мифе были затронуты также Гелиос и Фаэтон, особенно чтимые императором-язычником.
Юлиан различает два рода кинизма: истинный, олицетворяемый Диогеном и Кратетом (21 lb), и лжекинизм, представленный Гераклием и начатый Эномаем. Чтобы окончательно заклеймить киников, Юлиан сближает их с ненавистными ему христианами (224а—с). Киники напоминают ему бродячих нищенствующих монахов, но они ещё зловреднее, так как появляются в толпе, чтобы надругаться над законами и обычаями (210с). Поэтому их следует сбрасывать в пропасть и закидывать камнями (209Ь—210а, Ь). Но главная тема седьмой речи — юлиановское понимание мифа, его происхождения, мифотворчества, отношения мифологии к поэзии и философии. В заключение свою концепцию мифологии он подкрепляет «образцовым» мифом собственного сочинения.
Каким же должен быть настоящий миф, кто должен его сочинять и каково его отношение к философии? Юлиан решает эти вопросы, исходя из своего неоплатонизма. Мифография относится к практической части философии, занимающейся отдельным человеком (этика), а также к посвятительной и мистической части теологии (216Ь, с). Юлиан призывает Гераклия придавать своим сочинениям «антисфеновский характер», иначе говоря, создавать мифы в духе «Геракла», «Одиссея», «Протея», «Кирки», «Амфиарая» и других творений Антисфена с аллегорическим содержанием. Истинный миф должен быть благочестивым, сакральным и не оскорблять ни богов, ни людей. То, что насочинял Гераклий, никак нельзя считать мифом (226d). В своем «образцовом» мифе император в форме прозрачной аллегории рассказывает о себе, о доме Константина, о своей «божественной» миссии, о почитании богов и конечной готовности выполнить их волю, чтобы в итоге удостоиться созерцания отца богов. Этот пропагандистский миф должен был оправдать всё, что сделал и собирался сделать Юлиан как глава государства и религиозный реформатор.
VI и VII речи Юлиана представляют непосредственный отклик на киническую философию. Но влияние кинизма, его литературной, сатирической и диатрибической традиции сказалось также на одном из лучших произведений императора — «Пир, или Кронии» («Цезари»), В нём отчётливо прослеживается воздействие фантастических сатир Мениппа и Лукиана, двух самых блестящих представителей кинической музы. Вообще Юлиан воспринял у киников немало чисто литературных черт: стилистическую пестроту, смещение грубых шуток с приподнятым философствованием, вульгарную фразеологию рядом с молитвенными призывами к богам, издевательски вежливые обращения к противнику, грубые сравнения, риторические вопросы, многочисленные поэтические цитаты, поговорки, крылатые слова, афоризмы и пр.
Речи «Против невежественных киников» и «К кинику Гераклию...» нельзя назвать антикиническими, субъективно они написаны с апологетической целью — защитить «истинный», т. е. «юлиановский», кинизм. Но Юлиан кинизма не понял, для него он представлял, с одной стороны, общеэтическое учение, почти тождественное с неоплатонизмом, с другой — ненавистное движение нищих крикунов-попрошаек, которых он не отличал от не менее ненавистных ему христиан («галилеян»). Юлиан — последнее весомое свидетельство эволюции и живучести кинизма, предсмертного взлёта популярной греческой философии.
Испытал киническое влияние и известный придворный ритор, поклонник Платона Фемистий (317—390). В сохранившейся лишь в сирийской обработке его речи-диатрибе «О добродетели», опубликованной впервые в переводе на немецкий язык И. Гильдемейстером и Ф. Бюхелером (1872), киническая тенденция выступает удивительно наглядно — от восхваления добродетели, обычного в кинических источниках, до избитых диатрибических приёмов. Антисфен, Диоген и Кратет — вот на кого должны равняться люди.
В начале V в. Августин Аврелий сообщает, что вымерли все философские школы древней Греции, и можно увидеть только киников, перипатетиков и платоников (Против академиков, III, 19, 42). В 529 г. император Юстиниан специальным эдиктом «официально» закрыл Академию и все остальные философские школы в Афинах, а перед этим, в первые годы VI в., мы ещё встречаем там кинического аскета родом из Сирии Саллюстия, который смело критиковал современные порядки и нападал на христианство, но сам не смог избежать влияния мистицизма. О нем мы узнаём из «Жизнеописания Исидора» (89, 92, 250), составленного последним главой Академии Дамаскием.
Появившись на свет как один из первых симптомов внутреннего кризиса рабовладельческого общества, кинизм просуществовал удивительно долго, сохраняя на протяжении тысячелетия неизменным ядро народного критицизма и здравомыслия, настороженность ко всему, что исходило от инициативы господствующего класса. Кинические идеи, чего бы они ни касались, непримиримо сталкивались с «общепринятыми» взглядами. Требуется немало воображения, чтобы представить, какое сопротивление общественного мнения и инерции вековых предрассудков приходилось преодолевать киникам, когда они, взрывая стереотипы, предприняли фронтальную «перечеканку ценностей», всеобщую ревизию. Недаром Диоген признавался, что всю жизнь шёл против течения (Диог. Лаэрт., VI, 64). В кинизме выплеснулось тотальное неприятие мира рабства, желание рабов «опрокинуть» все ценности старого мира.
Протестуя против лично задевавшей их диктатуры рабовладельцев, киники ополчались против идеи государственности как таковой; ненавидя стяжателей, корыстолюбцев, бездельников, прожигателей жизни, богачей, упоённых своей властью над миром людей и вещей, они призывали к аскетизму как социальной панацее. Киников в этом обществе бесчисленных запретов и ограничений отличало мятежное инакомыслие, несогласие с признанным авторитетом законов и обычаев. Кинизм выдвигал новые ценности, а с ними — новые мифы и иллюзии, среди которых не последнюю роль играло убеждение, что все сложные социальные и психологические функции индивида можно свести к элементарным актам человеческого существования. Переоценка ценностей велась киниками с позиций социальных низов которых сама жизнь заставляла больше отрицать, чем утверждать.
Однако в своем отрицании и протесте, какие бы причудливые формы они ни принимали, античный кинизм не выродился в цинизм, хотя его агрессивно-эпатируюший вызов обывательской благопристойности, шокирующие выпады против привычных норм поведения дали соблазнительный толчок для дальнейших деформаций. Всякий цинизм внутренне пуст, лишён любых идеалов и иллюзий, аморален в преследовании своекорыстных целей и связан с обанкротившейся идеологией исторически обречённого господствующего класса. Все, пусть несбыточные и в чём-то странные, но по-своему позитивные, социальные проекты киников несли на себе ясные знаки демократического происхождения, что выражалось в прославлении свободы, труда и трудолюбия, честной бедности, справедливости и человеколюбия, равенства всех людей, независимо от положения и национальной принадлежности, в стремлении жить в гармонии с природой, в вере в духовную силу человека и его волю, в отталкивании от любой формы подавления личности.
___
В предлагаемой ниже антологии впервые собрано и переведено на русский язык почти всё, что осталось от деятельности киников или имеет к ней касательство. Источники эти разнообразны, специфичны и нелегки для истолкования. Многое в кинизме из-за характера и состояния источников на первый взгляд кажется туманным, проблематичным и противоречивым. Задача исследователя — за анекдотическим и апокрифическим увидеть закономерное и исторически достоверное. За исключением двух ранних декламаций Антисфена, подлинных сочинений древних киников, которых было немалое количество, в целостном виде не сохранилось. Творчество Антисфена, Диогена, Кратета и большинства других кинических философов представлено исключительно фрагментами. Из современных свидетельств о старших киниках наиболее важны отдельные пассажи из «Меморабилий» и «Пира» Ксенофонта, где предоставлено слово и Антисфену, к которому автор питал явные симпатии. Немногочисленны, но очень важны для знакомства с теорией кинизма некоторые места в сочинениях Аристотеля, в частности в «Метафизике». В диалогах Платона содержатся многочисленные намёки и анонимная полемика с Антисфеном, имя которого прямо упоминается лишь однажды в «Федоне».
