Литмир - Электронная Библиотека

При всём своём нарочитом равнодушии к умозрительным концепциям и чистой теории кинизм поставил немало важнейших вопросов, впоследствии долго ещё волновавших человечество: свобода мнимая и истинная, внешняя и внутренняя, моральная автономия и ответственность личности в обществе, исторический детерминизм и свобода выбора, культура и природа, человек и природа, роль науки, «имманентная разумность природы», пределы самоограничения, подчинение человека долгу, роль революционного отрицания, критика и переоценка конвенциональных ценностей, внешних благ, нравственный идеал бедняка, жизнь как деяние, проблема дефиниций, диалектика общего и единичного, слово и значение, «номинализм», «реализм» и пр. Это ли не свидетельство незаурядной исторической роли кинизма? Но эта сторона деятельности киников обычно остается в тени, настолько форма вызова, брошенного ими обществу, различные эксцентричные выходки и действия, эпатирующие античного мещанина, заслоняли теоретическое содержание кинизма. К тому же сами киники питали иллюзии насчет эффективности проповеди действием, считая, что она важнее словесной и литературной пропаганды, ибо «добродетель состоит не в словах, а в делах» (Диоген Лаэртский VI, 11).

Кинизм отнюдь не является высшим достижением античной философии, несмотря на весь его демократизм, и не нуждается в идеализации. В философии киников было немало ошибочного, примитивного и даже реакционного, что вовсе не противоречит его демократическим социальным корням, так как у народа встречаются не только «разум», но и «неразумие», предрассудки, отсталые взгляды, иллюзорные представления о путях к счастью и об окружающем мире. Материализм киников поражал своей недиалектичностью, природа в своей нетронутости и первобытной дикости идеализировалась, наука и культура вызывали протест, первичные материальные сущности объявлялись непознаваемыми и т. д. Словом, кинизм можно обвинить в тысячах грехов. Но основоположники марксизма не метали громы и молнии против реакционной религиозной оболочки многих ранних революционных движений, стараясь увидеть за ней реальные проблемы униженных и оскорблённых, взбунтовавшихся против унижений и оскорблений. С позиции сегодняшнего знания можно, конечно, сетовать по поводу примитивности кинической онтологии, гносеологии или логики, но прежде всего нужно увидеть в них крупицы большой исторической правды, мятущуюся душу брошенного на дно жизни человека, который всё же стремится к справедливости, пытается отыскать истину и сбросить с себя путы многовекового социального и идеологического гнёта. Киники не могли выработать передовой, с современной точки зрения, теории. Да и смешно было бы от них этого требовать, поэтому не будем судить их слишком строго и свысока. Будем благодарны им за то, что они приоткрыли завесу над думами и чаяниями народных низов, бесконечно далёких от сложной и нередко туманной, хоть и великой мысли Платона.

В «гигантской битве за понятие бытия» (Платон, Софист, 246А), которую вели основатели кинизма Антисфен и Диоген с творцом теории идей, отразилась борьба двух основных философских направлений, в которой киники выступили на стороне материализма. Борьба киников против Платона, несмотря на все заслуги великого идеалиста в области диалектики понятий и несмотря на примитивность аргументации киников, наносила чувствительный удар по идеализму. Эта борьба смыкается с кинической критикой традиционных религиозных представлений, антропоморфизма и официального культа олимпийских богов (жертвоприношений, молитв, оракулов, жречества и т. п.), В противовес господствующей доктрине киники выдвигают идею единого бога «по природе», которая представляет собой модификацию материальной первосущности в духе «единого» элеатов. Что касается кинического неприятия науки, то здесь на передний план выдвигается его классовая сущность, ибо эксплуатируемыми низами на ранних стадиях сознания научно-культурный комплекс, вся «мудрость века» воспринимаются лишь как атрибут и привилегия господствующего класса. Данный тезис подтверждается как лозунгами «руссоистского» толка в истории христианства и различных революционных ересей средних веков, так и данными современной этнографии. Из настороженного, если не враждебного, отношения к науке и материальным благам вырастают киническая идеализация первобытного «естественного человека», моралистическое восприятие животного мира, лозунг «назад к природе», «антипрометеизм» и пессимистическая концепция исторического развития как отхода от блаженства «золотого века», находившегося в незапамятном прошлом.

Этика, составляющая «душу» кинизма, связана с его сенсуалистическим материализмом, не оставляющим места для религиозной морали, а также с логическим сингуляризмом и номинализмом, противоречащими замкнутому коллективизму господствующей полисной морали. Киническая этика исходит из принципиального фронтального отрицания и неприятия всего морального кодекса среднего рабовладельца со стороны социальных низов, представленных в кинизме. Поэтому она прежде всего негативная, «перечеканивающая» общепринятые ценности и требующая «отучения от зла», т. е. разрыва со всеми старыми нравственными нормами, освящавшими социальное зло, причём дело не обходилось без «цинических» эксцессов.

Враждебность ко всему существующему строю исходила от порабощённых и обездоленных трудящихся, поэтому циническая этика носит отчётливо низовой, демократический характер, прославляя честную бедность и трудолюбие (philoponia), объявляя самый труд благом (Диог. Лаэрт., VI, 2) и делая его, таким образом, впервые в истории мерилом человеческой ценности. Киническая пропаганда облагораживала и поэтизировала труд, подчёркивая его нравственную и даже эстетическую ценность. Доказывая, что нормальная человеческая природа основана на свободном труде, киники тем самым утверждали человеческую ценность угнетённых и порабощённых, объективно размывали существующие социальные, психологические, этнические, этические и прочие границы, разделяющие рабов и свободных. Признание труда благом объективно возвышало всех людей труда, включая рабов, и, следовательно, содействовало гуманизации общества, основанного на рабстве.

Провозглашение необходимости добровольного труда означало его космическую (в античном смысле слова) правомерность и снимало с него печать векового проклятия и рабской обязанности; сведение его до рамок необходимого создавало химерическое убеждение о работе на себя, иначе говоря, якобы возвращало человеку его отчуждённую сущность, так как «отчуждённый труд отчуждает от человека его собственное тело, как и природу вне его, как и его духовную сущность, его человеческую сущность»[1]. В своих ведущих тенденциях киническая этика направлена против морали господ, против их нравственного идеала «калокагатии», объективно имевшего прогрессивное значение.

Этика киников эгалитарная, ибо ставит перед всеми классами, слоями и сословиями одну и ту же нравственную задачу — служение добродетели, перед которой все равны. Добродетель у киников — принцип универсальный. Этика киников практическая, утилитарная, признаёт добродетель лишь в делах, конкретных поступках своих «мудрецов», достойных подражания, а не в хитросплетениях слов и теорий. Киники понимали, что нравственность «должна быть не в словах, а в деле» (Белинский), чтобы служить примером и увлекать. Этот практицизм, несмотря на характерную для киников недооценку теории, имел свои преимущества, ибо давал выход энергии протеста, и к тому же нельзя забывать, что практика «выше (теоретического) познания, ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности»[2]. Практический уклон всей кинической философии продиктован реальным положением низов: «Поскольку классовое общество основывается на разделении между умственным и физическим трудом, идеи эксплуатируемого класса, активного в сфере физического, но пассивного в духовной сфере, носят скорее практический, конкретный и субъективный, нежели теоретический, абстрактный и объективный характер»[3]. Именно поэтому у киников более значительное место занимают действия в их неповторимой индивидуальности, чем общие понятия и теоретизирование. С этим же связана высокая оценка силы личного примера, на которой постоянно настаивают корифеи школы. «Я считаю важным приносить человеческому роду пользу больше других людей не только тем, что у меня есть, но и самой своей личностью», — говорил Диоген (Письма, XLVI). «Всякая жизнь, прожитая в воздержании, заставляет и тебя жить достойно и справедливо, не позволяет совершать дурные и позорные поступки, но, напротив, побуждает говорить и поступать справедливо», — полагал Кратет (Письма, X, 2; ср.: XX).

2
{"b":"824344","o":1}