Он ещё раз повертел в руках письмо, доставленное птицей.

Неожиданно.

Вот от кого не ждал весточки, так это от Дэста Краскоморды. Да он ещё и с братцем. И какая же личинка ужалила обоих, что они вспомнили о дыре, откуда с таким трудом вырвались? Добровольно вернуться? Бред. Значит, есть повод. Значит, есть кто-то, кто заставил. Или… кому не смогли отказать. А такой человек во всей Рахидэтели только один.

Что же понадобилось от бандита с самого дна клоаки советнику его величества? Соглядатаи у Люта спят на драгоценностях, пользуют самых умелых девок и пьют самый сладкий глиф. Тех, кто недостоин подобного вознаграждения, находят в сточных канавах. Не задерживаются те, кто не умеет работать. Потому он многое знает о бароне Бирете и не стал вмешиваться, когда тот забрал из-под его руки двух братьев. Палача и смертника. И думается ему, что его невмешательство было замечено. Иногда щедрость приносит больше, чем попытка зацепиться за принцип.

Дождался.

Каю Бирету что-то от него нужно. Но что? У Лютокопыта всего три дельца. Вряд ли барону нужны девки. Ему вон в жёны приготовили сестрёнку короля. Бабы шепчут, слухачи собирают, что девка сочная, сладкая. Да и не было у него никогда проблем с бабами, чтобы за это ещё и платить. Ведьмы до сих пор слюни пускают, стоит ему изредка заехать в горы. И это несмотря на лысеющую голову и берущий своё возраст.

Дурман? Бред лихорадочного. Этот тип ценит ясный разум крепче доброго имени. Врагов если только травить, но для этого не нужно присылать Краскоморду с братом. Мелкой сошки через третью руку хватило бы, чтобы сделать покупку. Никто бы и не узнал. Даже сам владелец дела. Ему и не интересно, кто ушёл на Мост благодаря его товару.

Едут те, чью историю он знает. Кого знает в лицо. И знает, от кого едут. Остаётся только один вариант — оружие. Лют старался вспомнить разом все слухи и сплетни последних месяцев. Где та брешь, которую нужно закрывать оружием?

То, что на Рахидэтель свалился вестник, — уже не сплетня, а новость. Из слухов, ещё не подтверждённых его людьми, — вестница. Сама такая возможность удивляла Лютокопыта. Что полезного может сделать баба? Но со счетов не скидывал. Бабы бывают разные. Против девок эйуна, сквирри или, не заведи тени, ведьм он бы и сам не вышел без оружия. Так что если слухи подтвердятся… Надо выдать пинка кому следует. Эти вести первостепенной важности.

Ещё одна уже новость — дайна-ви вылезли с болота. И взяты под покровительство Карающей и вестницей. Если причина обращения барона Бирета состоит именно в том, чтобы залезть в это варево — пусть ищет другого дурака. Идти против промысла Сестёр. Ха! Ха-ха! Нет. Он слишком любил жизнь. Но вот узнать о потребностях изгоев — обязательно. Новый заказчик — это всегда кстати.

Ещё один слушок — советник короля и регент эйуна теперь сопровождают вестницу. Допустим. И в чём тогда подвох?

Против кого ищут оружие амелуту? И главное — какого оружия? Он знал вкусы и предпочтения всех сторон. Скромный бизнес Люта приносил совсем нескромные барыши. И почему? А потому, что в отличие от покупателей, он совершенно не заморачивался понятиями чести. Не при его делах. Нет. Он верил только в собственное честное слово, репутацию которого растил годами. Слово Лютокопыта было сравнимо ценностью с камафами. Сказал — поставит в срок, значит, поставит. Сказал — пустит кишки, значит, пустит. Сказал — добудет, значит, добудет. А вот вопрос, для кого и как скоро… Если одна сторона заказывала гору железок, почему бы не предложить второй выгодную партию? Ничего личного. Просто деньги.

Лютокопыт смял послание и кинул его в очаг к едва стынущим углям. Понаблюдал, как бумага сжалась, потемнела и вспыхнула. Присев на колени, он отёр руки о штаны, завязал до сих пор расстёгнутый пояс, не отрывая глаз от огня. Медленно положил сухое полено, гипнотизируя разгорающееся пламя. События дня сегодняшнего — тот же разгорающийся костёр. Пламя жизни и её пороков. Лют обожал, когда оно начинало обжигать. Горячее пламя событий заменяла прохлада металла и звон монет.

Узнать. Понять. Выполнить заказ. А после…

Он оскалился. Сторон не одна. И не две. У него найдётся несколько давних знакомых, кто заинтересуется и материалом, и предметом, и вестями.

Ничего личного.

* * *

Перед сутками после дуэли померк даже обвал. Разве могло чувство, что жизнь ниточкой висит на кончиках твоих пальцев, сравниться с мыслью, что от тебя ничего не зависит? С тягуче капающим временем, обволакивающим ситуацию, где всё посильное делается рутинно и не требует большого ума.

Сейчас в лекарской келье Ира до конца осознала, на что подписалась. Оговорка Доваля. Кажется, это было так давно. «Поможет везде, где не задеты внутренние органы».

Белый эликсир, волшебное снадобье, баснословно дорогое лекарство. Он практически под пальцами срастил тот ужас, что оставил после себя меч Саланталя. Чего стоило проталкивать белёсую субстанцию вглубь порезов пальцами, Ира предпочитала не вспоминать. Не хотела помнить, как расползались раны, зловеще освещаемые комнатными фонариками, когда она старалась аккуратно свести их в ровную линию. Как мутило от вида крови, лимфы и прочих смешавшихся жидкостей. Как проступало обнажившееся мясо. Как усилием воли заставила себя оставаться в сознании, аккуратно отлепляя прилипшую ткань камзола, чтобы тут же лечить и замазывать, останавливая кровотечение. Как раскрывала рот и щедро мазала бледные губы и обволакивала эликсиром язык в надежде, что судорожное сглатывание спросонок отправит лекарство прямиком в желудок. И как текло оно вместе со слюной по подбородку. Как обрабатывала синяки на лице, которые почти сразу исчезли. Как боялась прикасаться к носу, опухшему и синему. Как смывала кровь, которой казалось так много… И как это не помогало.

Что-то повреждено внутри. Белый эликсир, как и руки одарённых, был не всесилен. Можно срастить рану. Но не вырастить отрезанную руку, не сотворить из ничего лишние литры крови. Что-то повредилось необратимо. И с каждым часом Ира осознавала, что она никто. Девочка с крыночкой. А тут нужен был врач. Настоящий врач, который по симптомам может определить, что не так. Она же даже толком не помнила, какие органы находятся с раненого бока.

Терри-ти очнулся на следующий день после дуэли, уже далеко за полдень. Бледный, тяжело дышащий, сразу осознал боль и рухнул обратно на подушки, едва поспешив подняться. Сглотнул, скривился, чуть не сплюнул лекарство с щедро вымазанного языка, но Ира зажала ему рот, заставив проглотить.

Начались часы ухода за немощным. Обмыть, обтереть, напоить, вынести ночной горшок и отворачиваться, когда его используют. Несколько раз пришлось мыть полы, потому что у Терри-ти совсем слабо работали руки.

Первое время он молчал. Будто осознавал жизнь и себя в ней заново. Словно до конца не верил, что смог остаться на этой стороне. И первым вопросом уже ближе к вечеру стал только один:

— Приходящая Топь… жив?

Ответа на него Ира не знала. Последуэльные правила не запрещали ей покидать кельи, но пока она делала это бегом, за чистыми простынями, тряпками и горячей водой, даже не перекидываясь словом с Лэтте-ри и Линно-ри, что по очереди дежурили под дверью. У неё был «свой» раненый, потому она старалась не забивать голову судьбой его соперника.

Пойти спросить? Хотя можно и по-другому.

— Подождите секундочку, — попросила она, приложив пальцы к вискам — так ей было легче настроиться.

«Варн. Варн, ответь!»

«Как он?!»

«Пришёл в сознание. Плохо. Начал говорить. Просит узнать про…»

«Мёртв».

«… что?!»

«Это было ожидаемо».

«Погоди… я не понимаю, ведь он ему только руку ранил!»

«Именно. Руку. Кровяные нити перерезал. Пока текла вода из клепсидры, он потерял слишком много крови. Его даже до кельи донести не успели».

Ирин взгляд сказал Терри-ти больше, чем слова. Он устало откинулся на подушки, прикрыл глаза и выдохнул, как показалось Ире, с облегчением.