И, не дожидаясь ответа хоть кого-то из парней, покинула дом Кедде.
Едва закрылась входная дверь, Кедде расхохотался.
— Видел бы ты сейчас свою физиономию! — потешался он над Вилхе, но тому в этот момент было почему-то гораздо обиднее за кузину, чем за себя. Да, Кедде сделал то, что Вилхе и хотел; еще и столь быстро, еще и без всякой просьбы. Да, так было лучше для всех, потому что Беата в этих вылазках могла стать не просто помехой, а настоящей угрозой их безопасности. Да, ее желание погеройствовать было ребячеством и откровенной блажью, а шантаж заслуживал самого сурового наказания.
Вот только при мысли о Беате в душе просыпалась необъяснимая жалость и необходимость за нее заступиться. Все-таки сестра. Все-таки девчонка. Все-таки…
— Забей! — посоветовал Кедде, легко прочитав на лице Вилхе все его мысли. — Отвечать за нее — тебе оно надо? А так вроде как я виноват, а ты по-прежнему отличный парень. Главное, что это раз и навсегда отобьет у нее охоту соваться не в свое дело.
Вилхе кивнул, соглашаясь с его доводами. В том, что Беата не сможет избавиться от лишнего веса, он не сомневался. И все же поговорить с ней было необходимо.
— И не вздумай броситься ее утешать! — нахмурился Кедде, снова разгадав намерения товарища. — Понимаю, сестра, обязан защищать от всяких гадов вроде меня. Но только я своего решения не изменю, даже если мне и тебя в Армелоне придется оставить. Выбирая между драконом и человеком, поверь, я предпочту не тебя!
Вилхе прищурился, чувствуя, как уже привычное раздражение вымещает и удивление, и благодарность. Кедде тоже ударился в шантаж, используя свои преимущества. Да, у Вилхе не было крыльев, но эта проблема вполне решаема, особенно в свете появления в Армелоне Арве. Джемму тоже можно переманить на свою сторону, особенно воспользовавшись какой-нибудь из их ссор с Кедде. Кайя всегда будет с ним, тут и размышлять нечего…
Вилхе осекся, вынырнув из самонадеянности.
А если Кайя захочет остаться с Кедде? С ее отвагой, с ее умом, с ее находчивостью у них будет команда посильнее, чем у Вилхе со всеми его сестрами и братьями.
Да только главное совершенно не в этом!
Если Вилхе потеряет Кайю…
Нет, Энда все подери, нельзя ей позволять делать такой выбор! Только не сейчас! Сначала Вилхе должен исправить свои ошибки. Убедить Кайю в том, что ей нужен именно он, а не Кедде или кто другой. Иначе…
Зачем вообще все это?..
— Я всегда думал, что крепче мужской дружбы нет ничего на свете, — не поднимая на Кедде глаз, проговорил Вилхе. — Но ты вынуждаешь меня в этом усомниться.
Кедде недобро прищурился, но Вилхе этого уже не видел. Он резко развернулся и ушел вслед за Беатой.
* * *
Одже себя просто ненавидел. И кто его только надоумил поделиться с Беатой своими догадками? Не тайну же драконьего золота разгадал, а просто сообразил, чем Вилхе с друзьями в последние месяцы занимается. Зная его по прошлым подвигам, Одже отлично понимал, что не ради собственной забавы Вилхе раз за разом поднимает в небо синего дракона. Джемма, по необъяснимой причине испытывающая к Одже симпатию, как-то проговорилась, что Вилхе нашел способ защитить таких, как его старший брат, покуда градоначальнику это не удается. Одже не потребовалось много времени, чтобы уразуметь, о какой именно защите шла речь. А уж когда в казарме появился настоящий дракон, песочивший почем зря незваных освободителей, все окончательно встало на свои места. И пусть то, что Арве говорил, предназначалось исключительно для ушей его товарищей, Одже слишком привык ловить каждое слово и реагировать на каждый жест, чтобы не оказаться вытолкнутым из общества окончательно.
Отец разочаровался в нем еще до того, как сын научился ходить. Собственно, потому, что Одже встал на ноги только к трем годам, он и устал ждать. Слишком сильно мечтал о помощнике в деле его жизни, а Одже развивался чересчур медленно, чтобы тратить на него силы. Мать какое-то время пыталась сына защищать, но потом у нее появились другие дети, требовавшие забот и внимания, и об Одже попросту забыли. Никого в доме не интересовало, сыт ли он, одет ли, здоров ли, да и не помер ли вообще в своем углу на сундуке, приходившемся ему и кроватью, и столом, и мастерской.
Одже понимал, почему так происходит, и не держал на родных зла. Из дома не выгнали, и за то слава Создателям: могли ведь и на дверь указать рту бесполезному. Одже, правда, пытался помогать по дому. Носил воду, косил траву, колол дрова, кормил скотину, но все это делал слишком уж медленно и неумело, чтобы родители захотели оценить его старания. Их ведь не интересовало, что Одже учился, подглядывая за другими и тайно копируя их действия, потому что за явное подражание могло прилететь в лоб, и не только словом.
Друзей у Одже тоже не было. В детстве он плохо бегал и не мог придумать интересных игр, чтобы ребятня захотела с ним водиться. Позже не умел обращаться с оружием и не знал основ строевой службы, чтобы влиться в компанию мальчишек постарше. Единственной его отдушиной было чтение. Одже сам овладел грамотой, заучив наизусть сказки, что мать читала младшим детям, а потом соотнеся звуки с буквами, написанными в единственной имевшейся дома книге. Но родителям даже заикнуться о подобном увлечении было страшно, не говоря уже о том, чтобы попросить у них денег на новый том, поэтому Одже ходил по армелонским дворам и брался за любую работу в обмен на возможность почитать имеющиеся у хозяев истории.
Это было замечательное время. Многие армелонцы не только делились с ним ненужными томиками, но и с удовольствием общались, а иногда и брались чему-то научить. Например, дед, которому Одже заготовил на зиму поленницу дров, подарил ему колчан со стрелами и открыл несколько секретов точной стрельбы. Одже потом днями напролет тренировался, пока руки не стали сильными, а глаза настолько зоркими, что видели мишень даже за стеной дождя или снежной пургой.
А ведунья, которая вроде бы не жаловала мужчин, но которой ему посчастливилось помочь, донеся до землянки сделанные на ярмарке покупки, рассказала, как правильно обращаться к богам, чтобы те услышали, да еще и настояла на том, чтобы он забрал себе книжицу с самыми действенными заговорами.
Вот тогда Одже и узнал, что мир вовсе не так жесток к нему, как он всегда думал. И что есть совсем рядом люди, которым нужен и интересен даже такой, как он. И Одже начал радоваться каждому новому дню, просыпаясь с мыслью, что тот приготовил для него нечто хорошее, и совершенно уверенный в хорошем отношении к нему богов.
Но однажды о его буднях прознал отец.
После его воспитательной беседы о том, что сыну главного лесоруба не след позорить семью подобным пресмыканием, Одже провалялся в горячке несколько недель. Сломанные ребра никак не желали срастаться, и, если бы не настойчивость Эйнарда, почти силой увезшего загибающегося Одже в госпиталь, он бы с этим позором и отдал концы. Но забота вроде бы чужих людей и яркий пример Дарре, смогшего выстоять в гораздо более суровых испытаниях, вернули Одже желание жить. И даже категоричное заявление отца, что после поправки сын пойдет служить в дружину, чтобы доказать, что «он мужчина, а не тряпка», не изменили его решительности. В конце концов, это был шанс обрести если не друзей, то хотя бы боевых товарищей, и Одже очень надеялся вновь заслужить божью благосклонность.
Но Создатели, немного приласкав, напрочь забыли о его существовании. А вместе с ними отвернулись и новые знакомые. Им, матерым, бывалым, прошедшим вместе огонь и воду, не было никакого дела до зеленого пацана, качающегося от любого порыва ветра и взятого на службу волевым решением градоначальника. За Одже прочно закрепилось прозвище «папенькин сынок», заслуживающее соответствующего отношения.
Нет, его не обижали: кому хотелось связываться с главой Армелона? Просто не замечали. Даже не здоровались, глядя, как на пустое место, и уж тем более не собирались делать из него «настоящего мужчину», на что откровенно рассчитывал отец.
