Для сравнения: кружок анонимных алкоголиков: «Пили, пили, налепили»…

Курсы для детей: «Глинарики» или «Гончарики». Можно – «Лепирики». Много чего можно.

Женские группы: «Глина Фемина», «Демиургини», «Глиномамки».

Просто: «Гончарный кружок». Или «Гончаручки». Даже совсем просто: «Лепилы». Или еще проще: «Лепо».

Конечно, в ход идут всякие литературные, исторические и прочие названия: «Гончаров и К», «Княгиня Глинская», «Наташки Гончаровы», «Глинка».

Есть даже «Глиняное Ребро» и «Глиномесса».

У меня на работе есть такой персонаж – Юлька Ладошкина.

Она уже дважды была разведенкой, анонимным алкоголиком (один раз), активисткой-феминисткой (один раз), естественно – посещала психологические расстановки. Увлекалась тантризмом, который бросила после какого-то, скажем так, не совсем удачного посещения тантрической бани где-то то ли в Балашихе, то ли в Долгопрудном. Потом был период заботы о бесхозных собаках, ну и много еще чего. Ничего не поделаешь: творческая личность.

И вот, наконец, после увлечения нумерологической астрологией и каббалой Юлька Ладошкина случайно посетила гончарную мастерскую с милым названием «Веселый Голем» и, так сказать, залипла там на несколько лет. И регулярно ходит туда до сих пор. Ничего мистического и каббалистического в «Веселом Големе» не было и нет.

Голем, как известно, персонаж еврейско-чешский.

Такой довольно странный глиняный чувак. Не поймёшь, хороший он или плохой. То ли доброзлодей, то ли злодобряк. Можно снять триллер, а можно – комедию.

Дело в том, что гончарную мастерскую «Веселый Голем» открыл чех, профессиональный гончар, который женился на русской и живет в Москве, – Мартин Бржиза. «Бржиза» по-чешски значит берёза. В мастерской его так все и зовут – пан Берёза.

Пан Берёза, как и большинство чехов, – человек неунывающий и веселый, типа бравого солдата Швейка. Поэтому вся зловещая демонология вокруг Голема его совершенно не интересует. Для него Голем – всего лишь прикольный глиняный чел. Точка.

В мастерскую к пану Березе ходит много людей. Здесь – лепи что хочешь. Но есть единственное условие: каждый должен хотя бы один раз слепить своего личного, персонального Веселого Голема. Так, как он его видит. Причем это должна быть самая первая работа человека в мастерской пана Берёзы. А значит, самая несуразная, дилетантская и, как следствие, – прикольная.

В мастерской есть целый музей таких Веселых Големов. Около двухсот экспонатов. На почетном месте – Веселый Голем от Юлии Ладошкиной.

Веселый Голем от Юлии Ладошкиной похож отчасти на динозавра, отчасти – на Чебурашку. Это – ушастый стегозавр, который хочет кровавого мяса и одновременно – любви и ласки. При этом он сверху обильно полит всеми видами глазури, как будто некими радостными карнавальными помоями. Каких только странных Веселых Големов там нет, но Юлькин – самый отвязный.

Сейчас Юлька – почти профессионал. У нее есть свой фирменный стиль.

Каждый уважающий себя креативный глиномес находит свой неповторимо-уникальный стиль. Например: «Горячее китайское барокко», «Арктический минимализм», «Брутальный эрокубизм», «Стиль французской поганки», «Зюзинское рококо», «Эльфийский фейк», «Семь оттенков невидимого», «Дзен-ампир» и т. д. и т. п.

У Юльки Ладошкиной стиль называется, я считаю, гениально: «Сны Колобка». То есть концепция у Ладошкиной беспроигрышная.

Наш фольклорный шарообразный придурок, согласно Юлькиной творческой идее, в своих снах как бы мечтает страстно изменить свою форму. Каждый раз по-новому.

В одном сне он хочет стать кривым подсвечником, в другом – чашей изобилия, в третьем – амфорой-тандыром и так далее.

Каждый раз Юлька начинает с того, что лепит, так сказать, первооснову мира – идеальный шар, «мировой ком», т. е. Колобка, а потом спрашивает:

– Кем сегодня себя видел во сне наш Колобок, пан Берёза?

– Сегодня, Юля, наш Колобок видел себя советской пивной кружкой, которая хочет за границу.

– Замечательно, пан Берёза. Немножко политизировано, но замечательно…

И через несколько часов глиняная сфера превращается в ладонях Ладошкиной, скажем, в странную, слегка деформированную кружку с мечтательно выпученным глазом на дне.

В следующий раз пан Берёза отвечает: Колобку приснилось, что он марсианин в нирване; потом – что он тендер на строительство Крымского моста; затем – что он летающий бэтман-таракан…

Как-то раз я зашел вместе с Юлей в мастерскую «Веселый Голем», слепил своего Веселого Голема. У меня получилось не очень. Какая-то глиняная свиноматка с семитским носом. Пан Берёза сказал:

– Это, Володя, бесподобно. Мы назовем ваш шедевр «Некошерный Голем».

Так я, хоть и как-то сбоку, но все же вошел в историю гончарного дела. А заодно и в историю чешской и еврейской культуры.

Я спросил пана Березу:

– И всё-таки. За что вы любите своё гончарное дело, пан Берёза?

Пан Берёза подумал и, густо оснащая речь чешскими пословицами, ответил так:

– Вы сами знаете, Володя, из чего Бог вылепил Адама. Мы с вами, Володя, всё-таки как-никак «образ и подобие»… не так ли?

– Конечно, пан Берёза…

– Мы, конечно, не Он. Но мелкая рыба, как говорят у нас, тоже рыба. Он лепил, и нам нужно лепить, не правда ли?

– Правда, пан Берёза.

– А если не лепить, как Он, то жизнь – кнедлик в горле, как мы говорим. Тогда жизнь – как пальто покойнику. А вот если лепить – это, как выражаются чехи, совсем другой кофе. Я ничего не понимаю в богословии и прочих высоких штуках. Это, выражаясь по-чешски, для меня – как испанская деревня. А вот свое гончарное ремесло я знаю всё-таки хорошо, да и Юля изучила его, сказав по-нашему, как свои ботинки. Она хороший человек, Юля. Она много пережила. И – возраст… Мы, чехи, любим говорить грубо. Грубо, но честно. Юля, да простит Бог чехов, женщина между сорока и смертью. И это нормально. У нее впереди много хорошего. Между сорока и смертью и есть самое-самое хорошее. Человек уже не лезет к другим, более сильным и важным, как мы говорим, в задницу с ботинками. Для него уже жизнь не противна, как квартплата. Это опять по-чешски. Он, человек, уже многое понимает и, как это по-русски… припадает… к глине. Можно так сказать?

– Конечно, пан Берёза… к земле.

– Вот-вот… «Жизнь в сорок лет только начинается»… Неплохая цитата из вашего синематографа.

– Да, так, пан Берёза. И в пятьдесят неслабо; начать всё с начала тоже. И в шестьдесят.

– Совершенно верно, Володя. Она всегда только начинается, Володя, эта жизнь. Она каждое утро – как ваш колобок, из которого можно что-то вылепить. Не так ли?

– Так, пан Берёза…

Наверное, я тоже когда-нибудь начну что-нибудь из чего-нибудь лепить. И каждый день – из колобка, символа, пардон, мирозданья. Воплощая в реальность сны мира.

Сильно сказал.

Летом я летал в Дели. Как всегда, на конференцию по русскому языку и русской культуре. У меня был доклад на тему «Слова-биномы в современном русском языке».

Сначала не про Индию, а про эти самые «слова-биномы». Это, кстати, интересно. Не знаю, как вам, а мне – точно. А что по-настоящему интересно одному, то интересно всем. Проверено.

У нас в русском языке еще до т. н. развала СССР существовали такие слова, как: «диван-кровать», «штык-нож», «плащ-палатка»…

Нет, не могу: еще одно псевдонаучно-лирическое отступление.

Все повторяют за Фаиной Георгиевной Раневской: «Красота – страшная сила». А я хочу сказать: «Язык – страшная сила». Вот мы всё время после 1991 года долдоним: «развал», «развал»… (В лучшем случае – «распад»). Ну да, нехорошо получилось, безалаберно-трагично. Подло. Гадко. Обидно. Жалко.

А вот для сравнения, в состав Индии как минимум раньше входили: Пакистан (197 миллионов, на минуточку, населения), Бангладеж (165 миллионов), Непал (30 миллионов), Шри-Ланка (22 миллиона). Итого – 418 миллионов. Почти три России.

Территории тоже, мягко говоря, приличные (вместе – примерно 1150 квадратных километров, это учитывая, что современная Индия – под 3300).