Мои руки аккуратно освободили от верёвок, ненавистное пеньковое ожерелье тоже было снято, и Спарк аккуратно взял меня на руки. От напряжения ноги отказывались слушаться и грозили подломиться. Сил поставить эмоброню у меня не хватало, и постоянное латентное считывание людей выматывало ещё больше.

Николас вынес меня наружу, где уже было темно, и передал подоспевшим медикам. А меня все преследовал настойчивый взгляд Стефана, которого тоже вывели, чтобы посадить в полицейскую машину, он смотрел на меня с надеждой, я же была в такой растерянности, что не могла ничего ему обещать, потому предпочла отвести глаза. Трусливо, знаю, но храбростью я никогда не отличалась. На нижней челюсти Стефана расцветал синяк, сам он был взъерошен и весьма собран.

— Пойдешь к нему? — кивнула на Стефана, не отходящая от меня Мели, — вам явно нужно поговорить.

Ей, как и любой счастливой в любви женщине, хотелось, чтобы это счастье было у всех влюблённых, потому и она так настойчиво пыталась нас сблизить.

— Нет, — разлепила я пересохшие губы и удивилась своему голосу, больше похожему на воронье карканье.

— Он хороший, я знаю, Андрэ позлится и простит его, и ты прости.

— За что его прощать? За то, что по его вине за мной охотилась сумасшедшая? За то, что он не сказал мне, что у него уже есть девушка? За то, что он скрывал своё истинное лицо? Давно простила, только вот жить с этим не смогу. Уж извини, мне нужно время, я не могу принять все произошедшее, не могу.

Кажется, у меня начиналась истерика, я почувствовала, как сгиба локтя касаются прохладные пальцы врача и легкий укол. Успокоительное подействовало быстро, и я благодарно улыбнулась Мели.

— Где вы были, Спарк не мог до вас дозвониться?

Мели смутилась:

— Андрэ пришло в голову опробовать один из довольно сложных маршрутов, и мы были на базе, связи там почти нет, потому и сотовые были недоступны. Спарк прилетел весь взъерошенный, злой, оказывается, искал нас почти час, никто не мог сказать ему куда мы уехали, а тут звонок анонимный, видимо, от Киры. Хотя как она узнала про этот маршрут, ума не приложу?

— Что с ней будет?

— А что бывает с преступниками? Судить будем, — влез в разговор подошедший Эдгардт, — Нина, вам весьма досталось, я вас не тороплю, но хотел бы все же увидеть вас в департаменте в ближайшее время.

— Я постараюсь, — медики укладывали меня на кушетку и намеривались захлопнуть дверь. Поэтому дознавателю ничего не оставалось, как попрощаться со мной коротким кивком.

Дорога до больницы прошла в лёгком забытьи, там меня снова осмотрели дежурные врачи и поместили в отдельную палату, невзирая на мои слабые уверения, что со мной все в порядке.

Утро наступило неотвратимо, серость и хмарь за окном не могли помочь мне преодолеть ту апатию, которая овладела мною, едва я разлепила со сна глаза.

Вскоре после завтрака ко мне зашла приятная женщина средних лет, представившись моим лечащим врачом, сказала:

— Нина, если вы хотите, можете спокойно идти домой, но я бы советовала все же показаться парамагу или хотя бы поработать с ментальным магом.

Меня передернуло при этих словах, позволять ещё кому-то, даже ради благой цели, снова ковыряться в моих воспоминаниях и чувствах? Ни за что на свете, только через мой труп! А меж тем, доктор ожидала ответа.

— Наверное, будет лучше, если я все же пойду домой. Дома и стены лечат, знаете ли…

Я неловко улыбнулась, но доктор настороженно смотрела на меня. По её мнению, мне нужно было оставаться в больнице.

Я же стремилась к одиночеству, когда можно было бы расслабиться и не думать ни о чем.

Собралась я быстро, на выходе ко мне подошёл строго одетый человек в форме водителя и сказал, что его прислал господин Кенинг для моего сопровождения. Куда бы мне ни понадобилось.

Я попросила довезти меня до дома, вернулась в свою квартирку и просто умерла.

Нет, я дышала, говорила, ходила, и даже смеялась, но внутри замерла холодная пустыня. Глыбы льда перекатывались и, сталкиваясь издавали утробный тихий звук, так иногда пугающий окружающих. И только потом я осознавала, что он вышел из моего горла.

Я вышла на работу в центр на следующий же день, не в силах терпеть добровольное заточение в моей уютной квартирке. Мне как глоток воздуха неожиданно понадобилось общество, то, чего я так долго избегала. Люди помогали ощущать себя нужной и живой.

Рабен, от которого постоянно исходила волна жалости, все пытался отправить меня в отпуск, да ещё и приплатить за это, но я так же регулярно отказывалась. Я цеплялась за жалкий шанс оттаять всеми руками и ногами, но также я понимала, что без Стефана этот мизерный шанс становится ещё более призрачным. Я реагировала на каждое открытие двери учащенным сердцебиением и старалась не показывать своего разочарования. От него не было никаких новостей. Я даже не знала на свободе ли он.

Пустое место секретаря мозолило всем глаза, пока, примерно через неделю после событий, Рабен не привёл молодую девушку, представив ее как свою племянницу-студентку факультета коммуникаций. Девушка назвалась Жданой и оказалась весьма остроумным и приятным собеседником.

Я бралась за любых клиентов, чем сложнее, тем лучше. Это означало, что домой я приду без сил и не буду, всматриваясь в тёмный прямоугольник потолка, думать и вспоминать.

Мое сознание держалось стойко, а вот подсознание предавало, и в снах я была почти счастлива, осязая рядом любимого Стефана, целуясь с ним и держа его за руку.

А потом, потом я начала сходить с ума и видеть Стефана, но уже наяву. Вот мелькнул знакомый силуэт среди толпы, я всматриваюсь и вижу совершенно другого парня. Вот я улавливаю знакомый взгляд, а через мгновение понимаю, что смотрю на плакат или баннер и не отвожу глаз.

И тогда я сама позвонила дознавателю Эдгардту. Он пригласил меня в следующий понедельник на беседу в управление, куда я не замедлила прийти.

— Доброе утро, Алексей Маркович.

— Доброе утро, Нина, садись, подожди, я немного занят, — дознаватель разговаривал по телефону, пока я присела в кресло напротив и рассматривала резные бордюры потолка. Наконец, Эдгардт закончил разговор на довольно агрессивной ноте и, положив трубку, сцепил перед собой руки. Странно, но я не чувствовала от него ничего вообще, как от Стефана.

— Вы поставили ментальный блок? — профессиональное любопытство превыше всего.

Эдгардт недоуменно посмотрел на меня:

— Что? Ах, да, это обязательное условие всех работников правосудия, чтобы избежать возможности давления на нас.

— Интересно, но у Стефана, — на имени я споткнулась, мгновение поколебалась, но продолжила, — стоит такой же.

Эдгардт взял в руки пухлую папку, лежащую перед ним:

— Вот о Стефане я и хочу поговорить. Для начала, я дам тебе прочесть вот это.

И он пододвинул мне бумаги.

Я мельком глянула: напечатанные на машинке, написанные от руки, какие-то квитанции, фотографии.

— Что это?

— Это личное дело нашего секретного сотрудника.

Я по-прежнему отказывалась верить:

— Зачем мне это? И при чем здесь Стефан?

— А ты прочти…

Ничего не оставалось, как начать читать, и тут меня ждало много открытий. Первые же два скреплённых листка говорили о том, что Стефан был завербован десять лет назад в качестве информатора, будучи ещё подростком. С маленькой, прикреплённой в углу документа, фотографии на меня глядел не по годам серьёзный мальчик, с таким же непослушным вихром и упрямством во взгляде.

Стефан рос, росли его отчёты, и все сложнее были задания. Один из напечатанных на машинке документов, слегка пожелтевший от времени говорил о успешной ликвидации Стефаном объекта. После него, такие документы лежали стопкой.

— О чем это? — непонимающе помахала я перед Эдгардтом бумагой.

— Мне будет нелегко говорить об этом, во-первых, потому что ты, возможно, никогда не примешь правду. Во-вторых, потому что встревать между двумя влюблёнными, значит быть виноватым в их разногласиях. А в-третьих, это все же секретный проект, хотя Абрис уже вышел из него.