– Не сочиняй, я помню всё, что тебе давала, – недоверчиво склонив голову набок, она уставилась на тебя снизу вверх; и ты заметил тень сомнения, мелькнувшую в её глазах. – Что ещё за лекарство?

– Не что, а кто, Муи… Это лекарство – ты!

– Тьфу ты, шайтан, – ещё сильнее рассердилась она. – Опять обманул. В общем, не пущу никуда, так и знай.

С этими словами она развернулась (от резкого движения угрожающе цокнули яйца в ведре) и направилась на кухню, порывисто сорвав с головы платок и бросив его по пути на вешалку… Ты тихо шагал следом. Дождался, пока Мариам поставила ведро на кухонный стол; затем, взяв её сзади за плечи, притянул к себе.

– Муи, не сердись, – ласково прошептал ей на ухо. – Я же не развлекаться собрался. Хотелось помочь тебе по хозяйству – ну что ты всё одна да одна крутишься, а я тут разлёживаюсь, как барин…

– У меня нет сейчас никакой особенной работы для тебя, – сказала она, на сей раз спокойно (то, с какой готовностью Мариам подчинилась твоим рукам, откинув голову назад и прижавшись спиной к твоей груди, выдало: она и не думала сердиться по-настоящему; просто хотела настоять на своём, не позволить тебе выйти из дома).

– Пусть так – согласился ты, – но я хочу быть рядом с тобой. А работа во дворе, сама знаешь, всегда найдётся. Нет, правда, я совершенно выздоровел. Не сомневайся.

– Упрямый, – судорожно вздохнула она, млея в твоих объятиях. – Ладно, посмотрим. Разве что, вон, дверь в курятнике совсем покосилась…

– Вот это уже другое дело. Разберёмся с твоей дверью, – ты развернул её лицом к себе. Поцеловал в лоб. Потом – в закрытые глаза, в кончик тонкого точёного носа. А когда коснулся губ, она тебя оттолкнула:

– Хватит. Чувствую, я с тобой завтрак никогда не приготовлю. Иди, подожди в комнате, я сейчас быстренько калд-дятта17 сделаю. А то скажешь, что морю тебя голодом. Мужчина должен хорошо питаться.

– Ухожу-ухожу, моя госпожа, – радостно подчинился ты.

Неплохо начался денёк.

***

Через десять минут Мариам уже накрывала на стол.

Ты поел калд-дятта с сискалом и выпил чашку горячего калмыцкого чая18. Потом вышел во двор. И поразился той перемене, которая произошла с погодой. Было тепло и солнечно. Ни одна тучка не омрачала пронзительной синевы небосвода.

– Бабье лето началось, – сказала из-за твоей спины Мариам. И, положив руку тебе на плечо, ехидно добавила:

– А иначе – не думай: никакими своими поцелуями не заставил бы меня выпустить тебя из дома, понял, хитрец?

Ты обернулся к ней:

– Строгая же у меня хозяйка, однако.

– Очень строгая, – утвердительно тряхнула она головой. И, легонько шлёпнув тебя по руке, которая уже тянулась к её талии, добавила:

– Но только с теми, кто её не слушается.

– А с теми, кто слушается? К ним она готова – хотя бы иногда – проявлять благосклонность?

Мариам ответила тебе ласковой улыбкой. А потом, помедлив секунду, отбросила шутливый тон:

– Достаточно, если меня будет слушаться один человек на свете, – проговорила тихо. – А я для тебя сделаю всё, что захочешь. Мне больше ничего не надо, лишь бы ты был рядом.

***

Мариам отправилась к Асет. Та приходила к вам – два или три раза – приносила молоко. Ты запомнил увядшую женщину неопределённого возраста: на вид ей с одинаковой степенью вероятности можно было дать и сорок лет, и пятьдесят. После первого такого визита Муи рассказала тебе незамысловатую историю о жизни Асет – из разряда повествований, о которых обычно говорят: «старо, как мир»…

Эта женщина до недавнего времени была замужем за «новым чеченцем». Если здесь уместно такое выражение. Поскольку её мужу сегодня уже изрядно за пятьдесят, и он отнюдь не из тех скороспелых нуворишей, о которых говорят: «из грязи в князи». Долгие годы Асет и её супруг преподавали в одном из московских вузов. Жили небогато, каждую копейку считали. Вдобавок больше десяти лет мыкались по общежитиям. И вот наконец замаячил на горизонте туманный призрак благополучия: супруги получили квартиру, муж защитил кандидатскую, а вскоре взялся и за докторскую… Однако всё рухнуло с началом перестройки и приходом в страну рынка. Обесценились те достаточно скромные деньги, которые удалось отложить на сберкнижку. Преподаватели получали столько, что прожить на свои зарплаты не могли. Многие отчаялись, запили, опустились на дно. Однако у супруга Асет хватило мужества бросить научную и преподавательскую карьеру, круто изменив свою жизнь. Он занялся бизнесом.

Неожиданно дела пошли в гору: муж Асет быстро разбогател, стал ездить в ближнее и дальнее зарубежье, завёл новые знакомства. Через полгода они смогли купить новенькую БМВ, ещё через год приобрели четырёхкомнатную квартиру в Перово (до этого ютились в однокомнатной, в Митино), затем построили двухэтажный дом в Адлере с видом на море… К тому времени Асет сократили на работе. Но она уже и не держалась за своё место.

Как-то так сложилось, что своего супруга она видела всё реже. Тот мотался по стране, без конца что-то покупал и продавал; а когда появлялся дома – валился на диван и спал сутками, как убитый. Жаловался, что очень устаёт…

– Асет жалела своего Ендарбия, – рассказывала Мариам. – Вспоминала: пока были молодыми – они в одной группе учились – Асет курсовые за него писала… а потом, когда дело дошло до кандидатской – собственными руками несколько раз его рукопись перепечатывала. Да и после, уже когда разбогатели, она каждую копейку экономила, боялась лишнее потратить – всё думала, что деньги мужу на дело нужны… А Ендарбий нашёл себе молоденькую девчонку. Когда Асет узнала, какие сумасшедшие деньги он тратил на свою вертихвостку – просто за голову схватилась: он, оказывается, водил её каждый вечер по ресторанам, бриллианты дарил, снимал для неё отдельную квартиру.

Закончилось тем, что юная пассия забеременела. И тогда Ендарбий – между прочим, человек совершенно неверующий – вдруг вспомнил о законах шариата, разрешающих многожёнство. Он предложил Асет жить втроём, приняв в семью его любовницу в качестве второй жены… Тут уж Асет не выдержала, ушла от мужа.

Но куда было податься несчастной женщине? Взрослая дочь жила в Канаде, и связь с ней была потеряна, поскольку она вышла замуж за иностранца против воли Ендарбия, и тот в гневе отказал ей от родительского дома… Асет вернулась в родной аул, к своей старенькой матери. Вскоре мать умерла. И осталась Асет одна-одинёшенька. Кое-как перебивалась: вела хозяйство, ковыряясь в огороде, ходила за скотиной… Муж поначалу помогал ей деньгами, но затем перестал: то ли сам позабыл о бывшей супруге, то ли юная дева помогла… В общем, ничего хорошего – полное крушение жизни и безнадёга.

…Когда Мариам ушла за молоком, ты не ждал её возвращения в скором времени: знал, что Асет любит поворчать, посетовать на людей и судьбу – и Муи, как обычно, придётся терпеливо выслушивать долгие словоизлияния бедной женщины.

Найти для себя занятие не составило труда. Оставшись один, ты вспомнил о поручении Мариам – и решил заняться дверью курятника. Там ничего сложного не было, просто верхняя петля болталась на единственном ржавом шурупе, из-за этого и получился перекос. Ты сходил в дом, отыскал в кладовке отвёртку и шурупы подлиннее. После этого потратил минут пятнадцать на то, чтобы укрепить петлю.

Затем походил по двору, выискивая неполадки, требующие приложения твоих рук. Уже кое-что наметилось, когда вернулась Мариам с трёхлитровым бидоном молока.

– Муи, – обратился ты к ней, – гляди, порог-то у тебя – наверное, из очень слабого раствора сделан: вон как потрескался. Скоро совсем развалится.

– Вижу. Но что тут поделаешь: развалится так развалится, нет на свете ничего вечного.

– Да это очень легко исправить. Я могу хоть сейчас разбить молотком твой порог – а вместо него отолью новый, из бетона. Здесь работы на несколько часов, не больше.