— Многое. А эту щепку я уже дарил тебе — во сне. Я спал в монастыре, который был окружен немцами. Долго рассказывать…

— Да, ты многое перенес, — повторила Женя.

— Пустяки. Возьми эту щепку и храни, и пока она у тебя, я буду знать, что ничего со мной не случится, — полушутя заключил Саша.

Вошла Марья Ивановна.

— Десять минут прошло, Александр. — Она распахнула дверь, тем самым предлагая Никитину убираться восвояси.

— До свидания, Женя!

— Я провожу тебя.

— Я сама провожу его, Евгения.

— Мама, я провожу Сашу! — непреклонно заявила Женя. — Я, я, только я! — почти крикнула она, заметив, что мать собирается возражать.

— Хорошо, — прошептала Марья Ивановна и почти с ненавистью посмотрела на Сашу.

— Спасибо за гостеприимство, — сказал Саша и быстро вышел из комнаты. Женя бросилась за ним. На глазах у нее блестели слезы.

— Пойми меня, Александр! — вдогонку крикнула Марья Ивановна. — Я вынуждена!

В темном пустом коридоре Женя крепко обняла Сашу. Всхлипывая и давясь от рыданий, она зашептала: — Забудь все это, Саша, милый! Скоро я буду с тобой, только с тобой!

— Жди меня, я скоро приду.

Останься!..

— Не могу!

— Будь осторожен, Саша!

— Кого ты видела из наших? Павловского?..

— Аркадия Юкова.

— Он… что?.. Какое впечатление?

— Плохое, Саша.

— Неужели он предатель?

— Н-не думаю…

— Я пойду к нему и проверю. Если предатель — умрет первым!

— Как жестоко ты говоришь!

— Измена — самое страшное преступление. Измене нет оправдания.

— Помолчи.

— Как стучит твое сердце!

— Твое тоже.

— Ну, последний раз…

— Ты уже уходишь?!

— Пора.

— Останься! Останься на один день! — снова зашептала Женя, целуя Сашино лицо.

УТРЕННИЙ ГОСТЬ

Аркадия хорошо учили, но научить всему, конечно, не могли. Учителя его старались предугадать возможные осложнения, дали ему много советов, как выходить из затруднений, и все-таки всего не учли.

Не было учтено внезапное возвращение отца.

Не предполагалась неожиданная встреча Аркадия с Фимой Кисилем.

Никто не знал, что к Юкову вдруг заявится Женька Румянцева.

И уж, разумеется, не могло быть заранее известно, что Аркадия посетит один из влиятельнейших чиновников, на скорую руку испеченной оккупантами, марионеточной городской управы.

Утром — на следующий день после Женькиного визита — Аркадий встал и оделся поприличнее, но с намеком на то, что еще вчера представлял некую социальную опасность: козырек кепчонки на глаза, папироску за ухо и руки в карманы брюк. Власти громил и убийц был по душе всякий разбойничий вид. С таким видом Аркадий решил прогуляться по городу — людей посмотреть и себя показать.

— Ты куда пошел? — спросил его отец.

— Хлеб добывать.

— Ишь! — Афанасий Юков был приятно удивлен «лихим» видом сына. — Нам, случайно, не по пути?

Аркадий не ответил. Он еще не решил, какую позицию занять по отношению к отцу. Родитель еще не проявил себя. Сбежав с крыльца, Аркадий сразу остановился и почувствовал, как сдавилось и застучало с бешеной быстротой его сердце: от трамвайной остановки, празднично играя тросточкой, шел к домику Юкова Фима Кисиль, бывший сапожник, а теперь фигура Икс, некий таинственный столп нового фашистского порядка. Увидев Аркадия, он поднял тросточку и выписал ею в воздухе вензель — явный знак того, что преисполнен самых дружеских чувств и вообще истосковался по Аркадию. Отсалютовав, он ускорил шаг.

Аркадий двинулся ему навстречу. «Кланяться не буду, — решил он. — Не я к нему явился, а он ко мне».

Не доходя шагов десять, Фима остановился. Рыхлое лицо его расплылось в улыбке.

— А-а, Юков, здравствуй! — сказал он, снова салютуя тростью.

Юков подошел.

Фима протянул ему два пальца для пожатия.

Аркадий скользнул ладонью по пальцам Кисиля и, вцепившись в запястье, сжал его так, что Фима поморщился.

— Здравствуйте… — сказал Аркадий.

— Зови меня Германом Генриховичем. Герман Генрихович Шварц. Как тебе нравится? — Шварц взглянул на Юкова. — Я из русских немцев. Точнее, я почти русский. — Шварц снисходительно похлопал Юкова по плечу. — А в дальнейшем, — продолжал он, — жми только то, что тебе дают. Это закон. — Он засмеялся.

— Не учен я, — пробормотал Аркадий.

— Манеры приобретаются. Ты еще будешь у меня джентльменом. Знаешь, что такое джентльмен?

— Разбойник, по-моему.

— Ну и оболтус! — искренне изумился Шварц. — Чему тебя в школе учили? Джентльмен — это честный человек, запомни. И запомни другое: я выведу тебя в люди. Ты нашел своего покровителя.

— Спасибо…

— Герман Генрихович, — подсказал Шварц.

— Гер-р-ман Генр-рихович, — повторил Аркадий, словно тяжелый жернов со скрипом повернул.

— Привыкнешь, — снисходительно заметил Шварц. — Ну, показывай свои хоромы.

— Хату, что ли?

— Да, вижу, что не во дворце живешь. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей. Так, кажется?

Аркадий неопределенно пожал плечами. Он только сейчас догадался, что Фима в меру пьян.

«Радуется соб-бака. Ну, погоди!..» — неприязненно подумал он и чуть было не выдал себя.

— Ты что это кривишься? — нахмурился Шварц.

— Уж больно… обстановочка у меня бедняцкая, — быстро вывернулся Аркадий.

— Ничего, — успокоил Шварц, — обстановочка измениться может. Ну-с? — он потрогал тросточкой ветхие ступеньки крыльца и осторожно вошел в коридор.

Аркадий распахнул дверь в комнату.

— Пожалуйте, — плавно повел он рукой и даже сам удивился, как вышел у него этот подхалимский жест.

Вытянув тросточку, Шварц шагнул через порог. Навстречу ему с неприбранной кровати вскочил Афанасий Юков. Одной рукой он придерживал незастегнутые портки, другой поспешно приглаживал на голове всклокоченные волосы.

— Здравствуйте, господин! — низко поклонился он Шварцу.

— А, здравствуйте, здравствуйте! — Выбросив в сторону трость и подперев левой рукой бок, Шварц с интересом оглядывал Афанасия.

Поспешно застегивая пуговицы, Афанасий спросил:

— Чем могу служить, господин?..

— Кто? — обратился Шварц к Аркадию.

— Отец.

— Приятный человек! — сказал Шварц. Афанасий, справившись наконец-то с портками, еще раз поклонился. — Как в большевистской тюрьме? Не сладко? — спросил Шварц.

— Муки великие терпел, господин.

— Будешь помнить советскую власть, а?

— Да уж запомню!

— Прекрасно! Есть подходящая работа… как вас?

— Афанасий, господин.

— Афанасий… как?..

— Петрович, господин.

— Афанасий Петрович. Прекрасно! Адрес: Цветной бульвар, дом 50. Ну-с, — Шварц весело окинул взглядом комнату. — А где советские портретики?

— Не держим, — сказал Афанасий.

— А здесь? — Шварц тростью открыл дверь в чулан Аркадия. — Это твой кабинет, Аркадий?

— Спальня.

— Так-так. А портретик? Чей был здесь портретик? — указал Шварц на светлое пятно на стене.

— Дундич, — сказал Аркадий.

— Дундич? — переспросил Шварц. — Еврей?

— Югослав, по-моему.

— Ты уверен? Гм… А он, что?..

— Шашкой здорово владел, — сказал Аркадий. — Я в детстве увлекался.

— Ах, Дундич! Да, да, был такой разбойник. Я это смутно помню. Правильно сделал, что снял. Не тем героям подражать надо. Ну, а в смысле владения шашкой — это правильно. Нам теперь нужно хорошо владеть шашкой. — Шварц помолчал и многозначительно заключил: — Я пришел за тобой, Аркадий. Сам пришел, — подчеркнул он. — Есть серьезный разговор.

— Присаживайтесь. Начинайте.

— Не здесь. Дело серьезнее, чем ты думаешь. Пошли-ка!

ОБЛОМКИ СТАРОГО МИРА

Первое непредвиденное обстоятельство…

Провал или, может быть, счастливая удача?

Аркадий ехал в открытом автомобиле, которым управлял немецкий солдат — пожилой молчаливый человек в пилотке и зеленоватой, непривычной для глаз шинели. Шварц перекинулся с шофером +двумя — тремя+ фразами. Аркадий с трудом догадался, что Шварц сказал что-то о счастливой поездке.