Дон Нигро «Мой возлюбленный – мужчина на Луне/My Sweetheart’s the Man in the Moon/2007».

Действующие лица:

ЭВЕЛИН НЕСБИТ

МИССИС НЕСБИТ

ГАРРИ ТОУ

СТЭНФОРД УАЙТ

МИССИС ТОУ

Декорация:

Нью-Йорк начала двадцатого столетия, другие места. Одна декорация представляет собой все локации. Два круглых деревянных стола со стульями справа и слева у авансцены. Справа диван и кресло. По центру справа в глубине деревянный стул. По центру справа кровать, слева от нее маленький столик стул. За кроватью, в глубине сцены пустая рама, которая может быть зеркалом, картиной или окном, через которое персонажи наблюдают за действием, если сами не принимают в нем участия. По центру низкая, круглая скамья, на которой персонажи могут сидеть, глядя в любую сторону. Слева чертежный стол и табурет, где СТЭНФОРД работает, лицом к авансцене, перед чертежным столом скамья, ее спинка прижата к чертежному столу. Между скамьей и круглым столом у авансцены отдельно стоящая дверь в массивной раме, поставленная под углом, так что мы можем видеть персонажей, стучащих в нее или входящих слева, а также, разумеется, персонажей по центру и в правой части сцены. Персонажам нужно использовать эту дверь, только когда того требует конкретная картина. В другое время они могут выходить на сцену и уходить, где угодно. Действие, с первой картины и до антракта, и после антракта и до конца не должно прерываться. Никаких пауз между картинами или смены декораций. Непрерывность действия абсолютно необходима. Движение спектакля всегда часть спектакля.

Драматург выражаем благодарность нижеперечисленным за существенную помощь на раннем периоде жизни этой пьесы:

Рут Уиллис, которая уговорила меня написать эту пьесу;

Лоренсу Харбисону из издательского дома «Сэмюэль Френч» в Нью-Йорке;

Эми Файнберг, Лорену Стивенсу и Джозефу Нигро.

(В темноте на старом пианино кто-то очень тихо играет мелодию песни «Мой возлюбленный – мужчина на Луне/My Sweetheart’s the Man in the Moon»[1]. Свет падает на ЭВЕЛИН, которая сидит на круглой скамье в центре сцены, в круге света, окруженном темнотой. Свет мерцает, словно она – образ в старом фильме. ЭВЕЛИН молодая, хрупкая и невероятно красивая. Музыка звучит и когда она говорит).

ЭВЕЛИН. Фильм обо мне идет в «Никелодеоне», и еще один в водевильном театре. Я была самой молодой и прекрасной знаменитой Флорадорой Секстетт. Я была «девушкой Гибсона» и «Вечным вопросом». Мне следовало выступать на сцене, говорили они. Мужчины говорили. Мужчины говорят такое. Сие означает, что они хотят видеть тебя голой. Дорогая моя, есть еще такие там, откуда ты приехала, спрашивали они. Нет, я такая единственная. На крыше «Мэдисон-Сквер-Гарден» мы обнимались с обнаженной богиней луны и смотрели вниз на ночной Нью-Йорк. Я проснулась голой. Голой он толкнул меня на обитые красным бархатом качели и маленькие, с накрашенными ногтями, пальчики моих ног пробили цветастый японский зонтик на потолке. Наверху я чувствовала себя невесомой. Его квартиру заполняли зеркала. Он хотел, чтобы я была абсолютной голой. Пришлось вынуть даже шпильки из волос. Я свалилась в пропасть морального позора. «Господи, Гарри, – сказала я. – Что ты сделал?» Потом, в лифте, я поцеловала его. От него пахло мятой. «Мой возлюбленный – мужчина на луне».

(Музыка стихает, падающий на нее мерцающий свет гаснет, словно закончился фильм. Темнота, а потом…)

(Свет падает на МИССИС НЕСБИТ, сидящую на диване в правой части сцены. ГАРРИ сидит на деревянном стуле слева от нее, мнет в руках шляпу, лежащую на коленях. ЭВЕЛИН, по-прежнему сидящая на круглой скамье, участвует в действии).

МИССИС НЕСБИТ. Приятно познакомиться с вами, мистер Тоу, хотя, должна признать, я в некотором недоумении и не понимаю, почему вы оказали нам честь, заглянув в наш дом.

ГАРРИ. Хороший вопрос. И совершенно уместный. Давайте просто залезем в грудную клетку кролика и вырвем его бьющееся сердце, образно говоря, конечно. Я пришел повидаться с вами, не легкомысленно, хотя я, должен признать, не чужд легкомысленности, как и любой другой человек, в зависимости от того, конечно, кто этот другой человек, потому что я большой поклонник работ вашей дочери. И ее работы натурщицей, и в театре тоже, если можно назвать это работой. Я знаю, некоторые называют, но меня больше заботит другое. Ваша дочь, будучи девственницей, слишком невинна для сцены, которая, как знает любой богобоязненный американский гражданин, дьявольская академия сельской чечетки. Этой девочке следует ходить в школу. Носить гольфы, клетчатую юбку. И ее брат… Если у нее действительно есть брат… Тоже должен ходить в школу, хотя не могу представить себе, что он будет носить клетчатую юбку, разве что в Шотландии, разумеется, где это не имеет значения, потому что там они пьют много шотландского, а у женщин рыжие волосы, красивые, веснушчатые лица и плохие зубы. Но я буду горд и счастлив, если вы позволите мне поселить ваших детей неподалеку от Вунсокета, где прекрасная охота на лис, чтобы спасти вашу дочь от сатанинского чудовища, которое выдает себя за американский театр.

МИССИС НЕСБИТ (ей определенно не по себе в компании ГАРРИ). Премного вам благодарна, мистер Тоу, но, боюсь, моя дочь совсем не мечтает о том, что уехать в Вунсокет. Она хочет остаться на сцене.

ГАРРИ. Неужели это правда, мисс Несбит? Если мне будет дозволено спросить вас прямо, неужели это ваша мечта, проводить вечера, кружась полуголой по кухне Люцифера? Не предпочли бы вы потратить это время на изучение греческого, математики и педерастии? Нет, не педерастии, что я такое говорю? Таксидермии.

ЭВЕЛИН. Греческая таксидермия – это хорошо и пригодится в жизни, мистер Тоу, но на сцене я зарабатываю пятнадцать долларов в неделю, совсем немного для такого, как вы, но для нас с мамой это совсем не гроши. И моя заветная мечта – продолжать и дальше есть каждый день.

ГАРРИ. Я не против того, чтобы вы ели. Собственно, я и сам часто ем. За эти годы я много чего съел. Голубей, артишоки, эти грибы с юга Франции, похожие на маленькие груши… Как они называются? Трюфели? Яйца-пашот, устрицы, требуха… Я мог бы продолжать и продолжать, но я говорил о том… Я говорил… Я забыл, о чем говорил.

МИССИС НЕСБИТ. Мистер Тоу, моя дочь и я очень признательны вам за заботу, но в настоящий момент мы не нуждаемся в вашем содействии ни по части артишоков, ни по части таксидермии.

ГАРРИ. Миссис Несбит, позвольте мне говорить откровенно, как уроженцу Питтсбурга и как мужчине, который ел голубей. Правильно ли я понимаю, что на текущий момент вам содействует другой, не названный здесь мужчина?

МИССИС НЕСБИТ. Прошу нас извинить мистер Тоу, но мою дочь ждут в театре.

ГАРРИ (поднимаясь вслед за МИССИС НЕСБИТ). Ох, дорогая. Я потерял счет времени. Оставил мои карманные часы в кармане кого-то еще в 1896 году. И однако, я буду безмерно счастлив, если мне будет дозволено сопроводить вашу дочь в театр.

МИССИС НЕСБИТ (толкает ГАРРИ к двери слева). В этом нет никакой необходимости, мистер Тоу, потому что театр, как вы, я надеюсь, успели заметить, на другой стороне улицы. Мы искренне благодарны вам за то, что навестили нас.

ГАРРИ (пока МИССИС НЕСБИТ выталкивает его за дверь). Прошу вас отметить, что я, как верблюд, способен долго терпеть жажду, запасая влагу в горбу.

МИССИС НЕСБИТ. Это очень важная информация. Хорошего вас дня. Прощайте.