Медраут опрометью кинулся к лошадям. Лленллеуг выхватил из ножен меч и бросился за ним. Медраут кинжалом перерезал узду, которой был привязан его конь, в один миг вскочил в седло и галопом понесся прочь, раньше чем ирландец его настиг.

— Догнать его? — крикнул Лленллеуг.

— Нет, — отвечал Верховный король. — Оставь его. Скоро стемнеет, далеко он не ускачет.

Ах, Артур, зачем ты так сказал?

Я смотрел вслед быстро удаляющему всаднику, пораженный тем, что сейчас увидел. Когда я обернулся, Мирддин уже опустил покрывало на лицо Морганы.

Он медленно встал и положил руку на плечо Гвальхмаи.

— Тебе нет здесь бесчестья, — сказал он. — Знай: Моргана сама навлекла на себя такую смерть. Через тебя лишь осуществилось то, что она заслужила тысячу раз.

— То, что она говорила, — пробормотал Гвальхмаи, — все это правда...

— Не верьте, — строго отвечал Мудрый Эмрис, оборачиваясь к тем, кто стоял над телом. — Слушайте меня все! То, что сказала перед вами Моргана, — ложь. Ложь, к которой подмешано ровно столько правды, чтобы сделать ее ядовитой. Она проиграла и видела, что обречена; она рассчитывала отравить и вас своим тлением. Друзья мои, не дайте ей преуспеть.

Я видел, что он говорит правду, но все равно мне было тяжело. Насколько ж тяжелее было тем, кого ранила своими словами Моргана!

Мы закопали ее в песок выше самой высокой приливной отметки. Когда мы закончили, светила луна, всем хотелось есть. Ужинали у костра, разговаривали сбивчиво, вполголоса. Потом один за другим начали расходиться по шатрам: сперва Артур с Гвенвифар, потом остальные, и под конец остались лишь мы с Эмрисом.

— Не думай о сегодняшнем, — после долгого молчания сказал он. Я поднял глаза и увидел, что он смотрит на меня поверх догорающего огня. — Вернуть ничего нельзя. Господь разберется.

— Рад бы не думать, — сказал я, — да не могу. И сейчас слышу ее голос, когда она выкрикивала эти... эту ложь.

— Ты ей поверил, — заметил он, и я со стыдом осознал, что это правда. — Что ж, в этом и состоит ее мастерство. Не стыдно угодить в ловушку, которую расставил искуснейший неприятель. Но, поняв, что ты в западне, из нее надо выбираться.

— Моргана — первая мастерица лгать, — продолжал он. — Не укоряй себя, что поверил. Главное, чтобы ты перестал ей верить. Понял, о чем я?

Я кивнул, хотя не совсем понял. Мудрый Эмрис, видя это, сказал:

— Ты знаешь Аваллаха, Короля-рыболова, и знаешь, что он страдает от раны, полученной много лет назад. А знаешь, как это было?

— Нет, — отвечал я. — Но при чем здесь рана Аваллаха?

— Я тебе расскажу. Аваллах был царем Сарраса, земли, лежащей далеко от Острова Могущественного. Началась война, и он мужественно сражался с врагами, но однажды ночью, спеша на выручку сыну, он угодил в засаду.

Уже стемнело, на нем был простой, не царский доспех, так что никто его не узнал. Враги изобрели для пленных пытку: связали живых с мертвыми. Так случилось, что Аваллаха связали рукой к руке, ногой к ноге, лицом к лицу с телом его сына.

Неприятель ушел, оставив Аваллаха умирать в смрадных объятиях его любимого сына.

Я никогда не слышал о столь чудовищном злодеянии, о чем и сказал Мирддину.

— Да, — согласился он. — Чудовищном и гнусном — след его Аваллах несет до сего дня. — Он посмотрел мне прямо в глаза, чтобы я лучше его понял. — Вот что хотела Моргана: связать нас полуправдой с тлетворною ложью. Подобно Аваллаху и его воинам, мы должны биться в смертельных объятиях, пока не погибнем.

— Спасения нет?

— Уповай на Бога, Анейрин. Уповай на Благого Бога. Мы согрешили, да, это так. Но Христос обещал нам прощение. Проси, и дастся тебе. Так мы освободимся от проклятия Морганы.

Наконец-то я начал понимать, что он говорит.

— А Медраут?

Эмрис медленно покачал головой и устремил взор в угли, словно надеясь увидеть в них отблеск грядущего.

— Медраут для меня темен, пути его расплывчаты и скрыты во мгле. Одно, впрочем, могу сказать точно: Медраута мы еще увидим.

Миновали семь светлых весен и семь мягких зим. Королевство Лета находилось в лучшей своей поре. Цвело все, над чем простирал руку Верховный король, мир царил на Острове Могущественного и Семи Благодатных Островах. Варварские набеги прекратились, саксы хранили верность Артуру. О битве при горе Бадоне говорили теперь как о величайшей победе за всю историю Британии. Пендрагона Артура называли величайшим королем всех стран и эпох.

Из-за морей — из Ирландии, Дании, Саксонии, Ютландии, Норвегии, Готландии, Фландрии, Галлии, Арморики, области русинов и франков — приезжали короли и правители поклониться Артуру и поучиться у него справедливости. Не было подобного с той поры, когда Бран Благословенный избавил Инис Придеин от войн. Святая Церковь Христова глубоко укоренилась в британской почве и распростерла свою тенистую крону над всей страной.

Корабли уходили в бескрайние пенные моря и возвращались из чужеземных стран с дорогим товаром: вином в запечатанных амфорах, многоцветной парчой, великолепными скакунами, выделанной кожей, золотыми, серебряными, стеклянными чашами, кубками и подносами. Из самой Британии везли сталь, свинец, серебро, шерсть, мясо и охотничьих псов.

Прекраснейший остров мира процветал, распространяя небесное благоухание. Британия выстояла в горькую годину, и ныне изобиловала всяческим благом. Остров Могущественного вознесся выше, чем поднимались во время оно римские императоры.

Вот почему решили, что Артуру пристала высочайшая честь. На Троицу двадцать первого года правления он должен был возложить на себя новый венец — лавровый венок Римской империи. Отныне ему предстояло именоваться Ир Амхераудир Артир, Император Арторий,

Артур, Император Западной Империи и Верховный Дракон Острова Могущественного. Последние остатки империи переходили под его руку.

Так широко гремела слава Артура, что весть о предстоящем торжестве разнеслась по всему свету. Знатнейшие люди своего времени отправились в Британию, дабы приветствовать нового императора. Короли, князья и архиереи — те, чьему слову повиновались целые страны, — все они явились почтить Артура и своими глазами увидеть его триумф.

Их собралось столько, что Артуру пришлось оставить любимый Каер Лиал и перебраться в Город Легионов на юге. Он был хоть и не так красив, как Каер Лиал, зато много просторнее — здесь могли разместиться все заморские гости. А в глубоководной реке Оске могли бросить якорь все корабли, которые начали прибывать по два-три, а то и по пять-десять, как только улеглись шторма.

Так древний Город Легионов вновь стал имперской столицей и познал толику древней славы. Карлеон, как называли его теперь, гордился и другой достопримечательностью: парными церквями во имя мученика Юлия и сподвижника его святого Аарона. Служил здесь друг Артура, Иллтид, недавно ставший архиепископом.

Приготовления к коронации начались сразу после Рождества. Мы с Эмрисом, Бедивером и сотней кимброгов смело вышли в зимнее море и отправились на юг. Мне пришлось главным образом заново крыть старые житницы: им предстояло принять дань зерном, салом, вином и элем, которая начала стекаться в город, как только сошел снег.

Другим досталось восстанавливать палаты, дома, улицы и стены. И впрямь, плотники и каменщики оглашали город таким гулом, что его стали называть Каер Терфсигом — Городом Грома. Я трудился без устали от рассвета до темноты. Руки мои загрубели, мышцы окрепли. Я руководил людьми и распоряжался работами. Когда Эмрис увидел, что мне многое удается, он поручил мне еще больше. Так я стал одним из начальников Артура, хотя ни разу не вел людей в бой.

Мы работали до конца зимы, и древний город преобразился. Стены починили, улицы вымостили заново, фундаменты укрепили, крыши залатали и покрыли свинцом, ворота навесили, акведуки прочистили, болота к югу от города осушили, дабы разбить на них мириады шатров — так что даже пустошь покрылась полевыми цветами. Жители Карлеона рьяно помогали восстанавливать город, и никто из наших работников не испытывал недостатка в еде и питье.