Я смутился.

— Это был пустяк. Ничего не случилось. Он оставил еду и ушел. Больше я его не видел. А что? Я поступил неправильно?

— Ты не виноват, потому что не мог знать.

— Что знать? — обиженно выговорил я. — Что я натворил?

— Тебе не пришло в голову, что Жители холмов не принесли бы еду, если бы знали, что тебя нет?

Вопрос сразил меня наповал. Кровь прихлынула к лицу. Спасибо алым отблескам костра — они скрыли мой стыд.

— Ну?

— Наверное, да, — угрюмо процедил я. Мирддин сказал правду, и я это сразу понял.

— Верно, не принесли бы. Раз принесли, значит, знали, что ты здесь. А в таком случае они бы тебе не показались. — Эмрис помолчал, затем смягчился. — Ладно, скорее всего это и впрямь пустяк.

Сердце мое билось о ребра. Я понимал, что это не пустяк. Мирддин не сказал самого главного.

— Если это был не Житель холмов, — спросил я, — то кто же?

— Не знаю. — Мирддин резко отвернулся.

— Моргана? — спросил я, едва ли понимая, что говорю.

Эмрис резко повернулся ко мне.

— Зачем ты произнес это имя?

Я отпрянул в ужасе.

— Прости меня! Не знаю, что на меня нашло!

То была истинная правда — имя само сорвалось с языка.

Золотистые глаза Эмриса сузились.

— Может быть, — сказал он медленно. — А может, на то есть иная причина.

Голос его был грозен.

— О чем ты, Мудрый Эмрис? — спросил я, страшась ответа.

Он смотрел в огонь, в малиновые дышащие жаром угли. То, что он в них видел, его не радовало.

— О том, — промолвил он наконец, — что ты, боюсь, угадал, если это всего лишь догадка.

Больше мы в тот вечер не разговаривали. Легли спать, утром проснулись под моросящий дождь, который закончился только к вечеру. Мы с Эмрисом продолжали работать и вышли из ротонды уже в сумерках, когда облака разошлись и солнце позолотило холмы и море.

— Анейрин! — крикнул с холма Мирддин. (Я у ручья наполнял водою кувшины.) — Хочешь увидеть банши? Иди сюда.

Я, быстрей зачерпнув воды, бегом поднялся на холм.

— Заходи в святилище и не выходи, пока я тебя не позову.

Я повиновался. Эмрис поднес ладонь ко рту и издал крик, больше похожий на звук катящейся гальки. Позвав второй раз, он застыл неподвижно и принялся ждать. Через мгновение я услышал такой же ответный зов. Мирддин Эмрис что-то ответил. Из зарослей у ручья выступили два мальчика, стройные и коричневые, как ивовые прутики. Они несли сверток с едой.

Они, словно тень, взлетели на холм и подошли к святилищу. Первый, крадучись, приблизился к ступеням и положил сверток на землю; потом двумя руками взял правую руку Эмриса и поцеловал.

Другой сделал то же самое, и они заговорили. Я не понял ни слова — речь их меньше всего походила на человеческую. В ней были свист ветра и шелест листьев, шипение змеи и жужжание пчел, звук падающей воды.

Когда они немного поговорили, Эмрис повернулся и указал рукой на святилище. Жители холмов переглянулись и кивнули.

— Можешь выйти, Анейрин, — крикнул Эмрис. — Они согласны тебе показаться.

Я медленно выступил из арки и пошел вниз по ступеням. Только встав рядом с Эмрисом, я понял, что наши гости — не дети, а взрослые. Вполне возмужалые, но при этом меньше меня ростом!

Мы разглядывали друг друга с живым любопытством. На них были короткие безрукавки из кожи и птичьих крыльев, штаны и обувь из мягкой кожи. У каждого за спиной висел маленький деревянный лук, а на поясе — колчан с короткими стрелами. На шее у обоих красовалось по ожерелью из желтых ракушек, выше локтя — по золотому браслету. Крохотные синие насечки на щеке — родовые метки — указывали на принадлежность к фейну Лосося. Глаза и волосы у них были черные-пречерные, а кожа — коричневая и сморщенная.

Эмрис что-то сказал, и я различил свое имя. Первый из гостей ударил себя по груди и сказал: "Рей". Он говорил это до тех пор, пока мне не удалось повторить, после чего представился и второй, сказав: "Вранат".

Я назвал им свое имя. Они повторили "Нии-рин" и засмеялись, словно это великолепная шутка. Потом сразу посерьезнели и снова заговорили с Эмрисом — жарко и торопливо. Разговор длился несколько мгновений. Мирддин что-то ответил, и банши, поцеловав ему руку, умчались прочь. В следующий миг они исчезли.

— Вот, — сказал Мирддин Эмрис, — ты видел Подземных жителей. Есть ли сомнения?

Я понял, что он имеет в виду.

— Нет, — отвечал я, — я бы и в темноте увидел. Мой посетитель был не из них.

Эмрис повернулся и пошел с холма к морю. Довольно долго мы шли вместе. У воды было прохладнее, пахло водорослями и морской солью. Плеск воды на песке успокаивал смятенную душу.

— Что будем делать? — спросил я.

— Что должно.

— А как мы узнаем, что должно?

— Всему свое время. Все нужное дастся. Надо только просить, и, если наши сердца имеют нужду, они получат искомое.

— Всегда?

— Ты задаешь слишком много вопросов, малыш, — хохотнул Мирддин Эмрис. — Нет, не всегда. Мы служим Благому Богу. В Нем мы движемся и обретаем бытие, в нем мы живем здесь и в будущем мире. Если нам в чем-то отказано, то ради большего блага.

— Всегда?

На этот раз Эмрис был непреклонен.

— О да! Всегда. Добро — всегда добро, и Всевидящий Господь всегда благ. Через Него обретает смысл благо.

— Значит, когда нас одолевает зло, это ради большего блага, — сказал я, силясь понять его философию.

Эмрис принял мой глупый ответ, но легонько его подправил.

— Можно сказать и так, но это будет не совсем верно. Видеть зло и называть его благом — хулить Бога. Хуже того, это лишает благо всякого смысла. Бессмысленное слово отвратительно, ибо, когда ело- ва теряют значение, то, чему они соответствовали, безвозвратно уходит из мира. Это великая и сложная истина, Анейрин. Думай о ней.

Я задумался, но все равно ничего не уразумел.

— И все-таки, — сказал я, — если Пресвятой Бог благ, а дурное все равно случается, что мне говорить?

— Говори просто: "Случилось дурное". Господь не желал этого, но, будучи Богом, может обратить само зло к благой цели. Это Его и наш труд в этом мире — поднимать упавших и обращать дурное ко благу. — Он коснулся рукой лица. — Даже моя слепота в конечном счете обернулась добром.

— Потому что ты прозрел? — удивился я.

— Нет, — отвечал он, — потому что долго не прозревал.

Теперь я окончательно запутался. Эмрис, видя это, сказал:

— Ты не понимаешь, потому что не веришь мне.

— Ноя хочу понять!

— Тогда слушай: Господь благ, Его дары даются каждому во благовремении в соответствии с Его замыслом. Я претерпел слепоту, дабы лучше постичь козни тьмы и сильнее ценить свет. Когда я осознал эту истину, Богу было угодно вернуть мне зрение.

Я понимал, что все это как-то связано с Морганой, но не мог проникнуть в загадку. Эмрис говорил, как священник с амвона. Я чувствовал, что слова его истинны, однако истина эта была слишком глубока для меня. Или я сам был слишком мелким сосудом, чтобы ее вместить. Не знаю.

В тот вечер, когда мы вместе ели у костра, Мирддин Эмрис рассказывал мне о своей жизни с Обитателями холмов: как он заблудился, как его подобрали банши из фейна Сокола и едва не принесли в жертву, как он учился их искусству у Герн-и-фейн, мудрой старухи племени.

Он рассказывал про свою жизнь, и я наконец понял, что означали его слова: "Сколько всего уходит безвозвратно". Я видел, как отличается нынешний мир от того, который описывал Эмрис, и как быстро он продолжает меняться.

Смотри! Летнее Царство в расцвете и старый мир должен освобождать место!

Аминь!

Несколько дней спустя мы оставили святилище и вернулись в Каер Лиал. Теперь с возвращением Пендрагона двор оживился. Властители Британии нескончаемой чередой шли через его покои.

Духовенство являлось с просьбами. Верховный король строил церкви, учреждал обители, раздавал земли монастырям. Королева Гвенвифар ревностно делила его труды. Из своих собственных средств она сеяла зерна благочестия и всячески содействовала добрым делам. Она была истово добродетельна, неукротимо набожна и бесстрашна в любви. Воительница, ни в чем не уступающая Артуру, она беспощадно сражалась против зла и невежества.