Карие глаза вспыхнули, в черной бороде блеснула улыбка.

— Мерлин! Как я тебе рад! Добро пожаловать домой!

Эмрис обнял короля и оглядел крепость.

— Дворец не тот, что на Торе. — В его голосе мне почудилась легкая грусть.

— Да, — кивнул Аваллах, — но, поверь, я устал от Стеклянного Острова. Благочестивые братья с радостью забрали дворец, и он еще послужит доброму делу: там хотят устроить скрипторий и новую, более просторную богадельню. С каждым днем на Холм Святилища стекается все больше недужных. Во дворце им будет покойно. — Он немного помолчал и указал рукой на сверкающий дворец. — Идем же, Мерлин. Мой дом еще не обновлен песней: теперь, когда ты здесь, это упущение можно будет исправить. Идем, поднимем гостевой кубок.

— С превеликой охотой, — сказал Эмрис, — но прежде я должен поприветствовать матушку.

— Разумеется! — вскричал Аваллах. — Она в саду, руководит посадкой деревьев. Иди к ней и приведи ее сюда. Буду ждать в доме. Ступай!

И Король-рыболов махнул нам рукой.

Мы быстро вышли со двора, миновали ворота и направились вдоль стены к западной — морской — стороне. Здесь, на солнечном склоне над крутыми обрывами, Владычица озера разбила свой яблоневый сад. Саженцы привезли с Тора, и она, стоя на коленях, прикапывала один из них.

При нашем появлении она подняла голову, увидела сына и улыбнулась. У меня занялось сердце. Она казалась земной богиней, из тех, кого прославляет в песнях Ученое Братство. Однако друиды сами не знают, что говорят, ибо красота, явленная во плоти, превосходит их бледный вымысел.

Она встала с колен, отряхнула землю с ладоней и платья и быстро подошла к нам. Я не мог ни шевельнуться, ни отвести взгляд. Всю свою жизнь я слышал о Владычице озера и сейчас, глядя на нее, понимал, как бессильны слова описать все, выходящее за их круг. Локоны, подобные золоту или льну, глаза изумрудные, словно лесные поляны, кожа мягкая и белая, как... нет, все не то.

— Моя мать, Харита, — говорил Эмрис. Я, вздрогнув, очнулся и понял, что стою, как в столбняке, ошеломленный ее дивной красой.

— В-ваш слуга, — заикаясь, выговорил я и покраснел от собственной неловкости.

Харита подарила меня улыбкой и, взяв сына под руку, пошла с ним во двор. Благодарение Богу, за радостью от встречи обо мне попросту позабыли. Я, немного успокоенный, затрусил следом. До меня долетали обрывки их разговора.

— ...жаль покидать Тор, — говорила Харита, — но все к лучшему...

— ... трудно, знаю... гораздо ближе... чаще бывать вместе...

— … благодатное место. Нам будет здесь хорошо... Тор... слишком много... Аваллаху было тяжело... столько переменилось...

Мы подошли к воротам. Харита остановилась и обняла сына, на долгое мгновение задержав его у своей груди.

— Как хорошо, что ты приехал; для меня это самая большая радость. Артур очень добр к нам. Мы постараемся всемерно отплатить за его доверие и щедрость.

— В этом нет нужды.

Я говорил, Аваллах для Верховного короля — союзник, ему нужно, чтобы остров был в надежных руках. Это древнее и святое место — здесь должно стоять монастырю. При вас с дедом тут будет церковь и более того: монастырь, твоя библиотека, богадельня. Ваш труд принесет здесь богатые плоды.

Владычица озера поцеловала сына, и они прошли в ворота. Мы пересекли двор и направились в королевские палаты, где нам поднесли богатые серебряные кубки и роги со сладкой медовой брагой. Мне тоже поднесли кубок, я выпил, но сам не заметил что; с таким же успехом меня можно было угостить болотной жижей. Всю мою жажду поглотил дворец Короля-рыболова.

С высоким сводчатым потолком и множеством колонн он мог вместить три сотни воинов вместе с бардами, монахами, стольниками, кравчими, псами и всей свитой. В одном конце возвышался исполинский очаг, в другом золоченая телячья кожа отделяла королевские покои. Пол из белого камня устилал свежий тростник; колонны были составлены из цельных очищенных бревен, связанных вместе и покрытых спиральной резьбой.

Король приказал, чтобы поставили стулья, но мы не сели, а остались стоять, попивая мед и разговаривая; вернее, они разговаривали, а я только таращился вокруг. Очаг и колонны, мощеный пол, высокий потолок — ничего подобного я прежде не видел. Разумеется, ведь то было уменье Дивного Народа, сплетенное с живым художеством кельтов.

Позже, после вечерней трапезы, Великий Эмрис пел в чертогах Короля-рыболова для своей матери и всех собравшихся. Он пел «Видение Ронабви» — сказание, которого я не знал и никогда прежде не слышал. Полагаю, эта прекрасная и тревожная повесть рассказывает об истинных событиях, которые, впрочем, еще не произошли в мире людей; многое из того, о чем в ней говорится, относится к будущим временам. Хотя Верховный король не упоминается впрямую, намеки на него угадываются легко.

Вот что спел Мирддин.

— В первые дни Инис Придеина, когда роса творения была еще свежа на земле, Манавиддан ап Ллир правил Островом Могущественного, и вот как это было.

Манавиддан, первенец могучего Ллира, жил долго и своими отважными деяниями снискал себе великую славу. Был у него родич, двоюродный брат Медир, чье положение было не столь высоким; и он сильно печалился и завидовал, видя почет, доставшийся на долю его брата. И вот однажды ясным утром он вскочил и призвал соплеменников.

— Ллеу ведает, как мне тошно, — сказал он. — Целыми днями я пребываю в тоске, а есть ли до этого дело Манавиддану? Нет ему дела. Как бы нам это исправить?

Соплеменники переглянулись, но не смогли ответить. Медир затряс на них кулаком.

— Ну? Я слушаю, а слышу лишь завывание четырех ветров в ваших пустых башках.

Один из старейших соплеменников ответил:

— Владыка Медир, коли ты желаешь совета, дурно было бы не сказать, чтобы ты отправлялся к Черной ведьме Аннона, которая все видит и того, кто ее послушает, может сделать даже королем.

— Наконец-то! — вскричал Медир. — Ллеу ведает, долго пришлось ждать. Однако совет твой мне по душе.

Я сделаю, как ты сказал.

И тут же, вскочив на коня, отправился разыскивать Черную ведьму.

Она жила в кургане в березняке у речки. Медир нашел ее и вызвал из смрадного убежища. Мерзок был ее вид, еще более мерзок запах, ударивший в ноздри бедному Медиру. Однако он вознамерился вытерпеть все до конца и принял ее совет. А присоветовала она вот что — отправиться к Манавиддану и попроситься к нему в нахлебники.

Так Медир и поступил. Манавиддан, не чуя зла, ласково принял Медира и возвысил не по заслугам, поставив во главе дружины. Медир согласился и на какое-то время успокоился. Однако время шло, он притомился от ратных трудов и решил, что скорее обогатится грабежами. Поэтому он принялся чинить разбой, угонять скот и убивать всех, кто смел ему противиться.

Манавиддан не стерпел, что его народ обижают. Он призвал лучших людей и велел им выбрать среди своих самых отважных и благородных, чтобы те разыскали Медира и положили конец его беззакониям. И они избрали троих, и вот кто это были: Ронабви, Кинриг Веснушчатый и Кадоган Крепкий. Все согласились, что если они не одолеют разбойника, то не по недостатку доблести или воинского искусства и не от какого-нибудь своего изъяна, а единственно из-за черного коварства.

— Отлично, — сказал Манавиддан, когда они предстали пред его очами. — Вы знаете, что делать. Ступайте же с миром и возвращайтесь с победой.

И все трое немедля отправились в путь, без труда отыскивая дорогу: они просто ехали по выжженной земле, которую оставлял за собой Медир. Много дней они ехали и добрались до дома Хейлина Длинноногого. Уже вечерело, так что они решили остановиться здесь на ночлег. Подойдя к дому, они увидели, что это старая темная лачуга, пыльная и закопченная. Войдя же внутрь, они обнаружили в полу множество дыр; человек легко мог поскользнуться на этом полу из- за обилия коровьих лепешек и мочи, а попав ногой в дыру, по щиколотку проваливался в жидкую грязь, смешанную с навозом. По всему полу были рассыпаны крапива и ветки падуба, обглоданные коровами.