— Ты зовешь меня справедливым и милостивым, о король, и все же пошел на меня войной. Как это может быть?

— Не солгу, я беден. Некогда имя Фергуса Мак Гиллормара звучало громко, но дань, которой обложил мой край бретвальда, вконец нас разорила. Ныне земли мои бедны, зерно не родится, среди скота падеж. Мы умираем с голоду, а дань не уменьшается ни на зернышко. Бальдульф обещал снизить дань, если я пойду с ним. Обещал богатую добычу. — Фергус повесил голову. — Прошу, господин, если не пощадишь меня, то пощади моих воинов, которые всего лишь следовали за своим королем.

Артур потер подбородок, потом сделал мне знак подойти ближе.

— Что скажешь, Бедивер?

— По мне, похоже на выдумку.

— Но может в ней быть какая-то доля правды?

Я на миг задумался.

— Ну, — медленно начал я, — ирландцев не надо долго уговаривать в набег. Они и в лучшие-то времена живут впроголодь.

— Да. Что еще?

— Насчет подати Бальдульфу — похоже на правду. Это многое объясняет.

— Согласен. А что делать с ним? — Артур указал подбородком на ждущего Фергуса.

— Спроси Мирддина. Он твой мудрый советчик.

— Я спрашиваю тебя. Что сделал бы ты, Бедивер?

— Не знаю, Артос. Наверное, убил бы. Пусть алчные язычники знают, что нельзя безнаказанно пойти войной на Британию. Сила — единственное, что они уважают.

Артур положил мне руку на плечо.

— Ответ твой — душа премудрости, брат. Лишь глупец поступит иначе. Но именно так я и сделаю.

— Ты хочешь отпустить его?

— Да.

— Тогда зачем спрашивать, что я думаю? Что это меняет?

— Мне нужно было это услышать, Бедивер, вот и все. Ты изрек суровый закон войны. Но мы применим высший закон.

— Какой это?

— Когда человек просит о жизни, ее надо даровать, даже если для тебя лучше, чтобы этот человек умер.

Он быстро повернулся и велел Фергусу встать на колени. Собравшиеся кимры загудели, гадая, что же решил Артур.

— Клянешься ли, о король, под страхом смерти никогда больше не ходить войной на Британию? Клянешься ли любой клятвой, какую сам изберешь, хранить мне верность и платить подать, доколе жив?

Фергус поднял лицо к Артуру, и я увидел зрелище, которое нечасто встречается в этом мире. Я увидел, как зажглась надежда в обреченном, утратившем право надеяться. Надежду это заронило милосердие. И я, глядя на ирландского короля, понял, что Артур получил верного друга на всю жизнь. Фергус принес клятвы, вручающие его жизнь Артуру, и встал с колен счастливым.

Вопреки всякому разуму Артур накормил пленных и отослал их домой без охраны. Ничто не мешало им вероломно повернуть назад в тот же миг, как мы потеряли их из виду. Многие в нашем лагере роптали на Артура за это решение, но когда Медведя Британии поколебали чужие упреки?

Мы некоторое время отдыхали на зеленом берегу Твида, набирались сил и врачевали раны. Погода стояла солнечная и теплая, долгие северные дни расстилались перед нами золотые и ласковые. Артур ел, пил и распевал песни с кимброгами. Он одарил их за доблесть серебряными кубками, золотыми кольцами и браслетами. Он щедро раздал свою долю, ничего не оставив себе.

И вот как-то раз, поужинав похлебкой из порея, жареным мясом, жестким походным хлебом и сыром, Мирддин Эмрис взял арфу. Весь лагерь собрался на берегу реки, сбившись в кучу так плотно, что нельзя было даже двинуться. Никто не замечал тесноты, так хотелось всем услышать песню Эмриса.

Мирддин возвышался перед нами на плоском валуне, под ним струился Твид. Прямой и высокий, он стоял перед воинством Британии, трогая струны, опустив незрячие глаза, и перебирал в памяти множество известных ему сказаний. Так бывало.всегда: Мирддин всякий раз выискивал такую песню, чтобы ее слова легли на сердце слушателям и запечатлелись в нем на веки вечные.

Его длинные пальцы летали по струнам, извлекая из певучего сердца арфы мелодию так легко, как девушка вызывает улыбку у возлюбленного. Потом, подняв голову к небу, он начал свою повесть. И вот что он спел:

— В первые дни людей, когда роса творения была еще свежа на земле, Бран Благословенный, сын Ллира, был королем Гвинедда, Ллогрии и всего Инис Придеина вдобавок. Он был справедлив и добр, как солнечный свет, льющийся с небес, и не видал еще Остров Могущественного лучшего короля, и вот как все это было...

Однажды Бран сидел на вершине Харддлех над морем с родичами и множеством знатных, как приличествует великому королю, и увидел тринадцать ирландских кораблей, идущих по морю к берегу, и они скользили с попутным ветром легко и красиво, как чайки.

Те, кто был с Браном, снарядились и пошли вниз поджидать ирландские корабли.

— Ллеу меня разрази, — воскликнул один из них, когда те подошли ближе, — если я когда-нибудь видел корабли прекраснее этих.

И все с ним согласились, что корабли и впрямь хороши.

И один корабль вышел вперед прочих, и на палубе его они заметили знак мира — лежащий щит. Корабли остановились недалеко от берега, и люди с кораблей спустили лодки и подошли к берегу.

— Ллеу да будет добр к вам, — приветствовал со скалы Бран, когда первый из них вышел на сушу, — и добро пожаловать, коли пришли с миром. Чьи эти корабли, и кто у вас главный?

— Наш господин, — отвечали они, — Сехлайнн, король Ибернии, ему принадлежат эти корабли и много других в придачу, коли уж ты спросил.

— Чего ему здесь нужно? — спросил Бран, который на собственном горьком опыте научился не доверять гостям из-за моря. — Сойдет ли он на берег?

— Нет, господин, — отвечал посланец, — у него к тебе просьба, и он не ступит на берег, покуда не получит ответа.

— И какова же его просьба? — спросил Бран.

— Великий властитель, — учтиво промолвил посланец, — король Сехлайнн хочет заключить с тобой союз и просит в знак дружбы отдать за него Бронвен, дочь Ллира, дабы связать ваши дома узами крови и чести. Так Иберния и Остров Могущественного станут еще сильнее.

— Тогда пусть твой господин придет в мою крепость, чтобы все как следует обсудить.

Король Сехлайнн услышал это и тут же сошел на берег вместе со своими слугами и советниками. И великое множество народу собралось в тот вечер в чертогах Брана.

И на другой день, чуть рассвело, люди Острова Могущественного собрались на совет и рассудили, что пора положить конец постоянным войнам с Ибернией и чем скорее, тем лучше. Однако горько им было отдавать Бронвен, одну из трех Величайших королев острова и прекраснейшую девушку в мире.

Тем не менее порешили отдать ее Сехлайнну для общего блага. И объявили, что будет пир в честь союза двух сильнейших родов на свете.

Король Сехлайнн, со своей стороны, подвел к берегу семь кораблей и начал их разгружать.

— Кто это плывет к нам? — дивились бритты. — Скажите, молим, потому что мы прежде не видели таких созданий.

— Эти животные зовутся лошадьми, — отвечали ирландцы. — Не зря вы на них дивитесь, ведь их подарил нам сам Луг Крепкой Руки, а происходят они прямиком из Иного Мира.

Бритты в изумлении глядели, как прекрасные звери выходят из воды и пены, блестя на солнце, словно в небесной позолоте. Лошадей и конюхов приняли с честью и тут же отправили в лучшие луга и лощины, которыми владел Бран.

А Бронвен, его сестра, в тот же день вышла за Сехлайнна, короля Ибернии, и ночь они провели вместе, и так породнились благородные королевства Иберния и Инис Придеин.

Праздничный пир продолжался столько дней, что люди утратили им счет. И вот в один из дней Эвниссиэн, брат Брана по матери, муж вздорный, вернулся из странствий и увидел коней.

— Кто эти уродливые твари? — вопросил он. — И кто привез их сюда топтать нашу землю?

— Это выкуп за Бронвен, которая стала женой Сехлайнна, короля Ибернии, — отвечали конюхи.

Злобный Эвниссиэн по обыкновению нахмурился и зарычал на конюха.

— Что? Такую замечательную девушку выдали замуж без моего согласия? Да захоти двоюродный брат нанести мне большее оскорбление, ему бы это не удалось. Наверняка он нарочно хотел причинить мне обиду.