— Слышал, мы через три дня трогаемся, — сказал я Каю, когда мы оба направились к дому. — Не знаешь, куда?

— На Саксонский берег.

Я остановился, взял его за плечи и развернул к себе.

— Опять твои дурацкие шуточки?

— Да не шучу я. — Зеленые глаза на краснощеком лице и впрямь были серьезны. — Именно это он мне сказал, и ни слова больше. Теперь ты знаешь не меньше моего.

— Ты заметил, как он улыбался? — продолжал я. — Дважды мне доводилось видеть такую улыбку: первый раз у деревенского придурка, который украл отцовскую свинью и был пойман на базаре при попытке ее продать, второй — у старого Геронтия, который умер во время молитвы.

Кай громко расхохотался.

— Не думаю, что Артур воровал свиней, хотя чем черт не шутит.

— Правду говорю, Кай, не нравится он мне. Попомни мои слова — ничего путного из этого не выйдет.

— Из чего?

— Из этого! Ты понял, о чем я.

Он снова рассмеялся и хлопнул меня по спине.

— Ты слишком много думаешь, Бедивер. Тебе бы друидом быть. Брось, все образуется.

Мы прошли через зал в покои Артура и сели ждать. Вошел Пел- леас и приветствовал нас ласково — на свой необычный манер.

Дивный Народ всегда меня поражал. Они ничуть на нас не похожи. Гордые и недоступные, они всегда словно немного в стороне от окружающей жизни. С виду писаные красавцы, они тем не менее замкнуты и никогда не показывают своих чувств. По мне, так это заносчивость.

У Мирддина этого меньше, но ведь он только наполовину их родич... Хотя кто он на другую половину — и вовсе неведомо.

— Есть новости от короля Аваллаха? — спросил я Пеллеаса. Сам я никогда не бывал у Короля-рыболова, но столько слышал о нем от Мирддина, что легко мог представить себе и дворец, и его обитателей.

— Мы прекрасно провели зиму, королевич Бедивер, — отвечал он. По-видимому, это были все подробности, которые он намеревался мне сообщить. Я знаю Пеллеаса сызмальства, и он всегда говорит со мной так.

— Правда, что на Стеклянном Острове никогда не идет снег? — Кай говорил будто бы всерьез, но я видел, как подрагивают кончики его губ.

— Эх ты, ума палата, ну конечно, там идет снег! — Это сказал Мирддин, входя в покой на полшага впереди Артура. — Привет вам, Кай и Бедивер.

— Мирддин! — Я повернулся и крепко обнял его.

— Оголодал за зиму, отощал к весне? — хохотнул он, сжимая меня за локти и заглядывая мне в глаза, будто хотел прочесть в них ответ. Он всегда так смотрит. Говорят, некоторых это пугает.

— Как Бог свят, отощал! — объявил я. — А вот ты, видать, всю зиму уписывал жареных уток да медовые пироги. Только посмотри на себя!

И впрямь, он выглядел таким же крепким и ладным, как и до отъезда, — впрочем, он вообще не меняется.

— Садитесь все, — сказал Артур, указывая на скамьи возле стола Совета. — Надо поговорить.

Он придвинул стул — походный стул Утера. Мне так и не удалось выяснить, откуда он у Артура, разве что Теодриг каким-то образом раздобыл.

Упершись ладонями в стол, Артур принялся разглядывать свои пальцы, будто решая, который из десяти ему более люб.

— Я намерен три дня спустя выехать к Саксонскому берегу.

Я обвел взглядом остальных. Никто и бровью не повел. Может быть, я ослышался, и Артур сказал: "Я намерен поужинать бараниной"?

Но поскольку никто никак не отозвался, то я спросил:

— Прости, брат, следует ли понимать, что мы через три дня идем войной на Саксонский берег?

Артур снова улыбнулся своей непонятной улыбочкой и мотнул подбородком.

— Не войной. Я хочу предложить им мир.

— Мир? — Я остолбенел. — Ну, Артур, теперь ясно, что у тебя вместо мозгов солома. Мало того, что это не тебе решать, с чего ты взял, что они не нарушат этот твой договор?

— Я — предводитель Британии, боевой вождь. Кто, если не я, вправе предлагать мир?

— Но это саксы! Ты забыл, какую бойню они учинили четыре года назад?

— Не забыл, но готов простить, если они будут жить с нами в мире.

— А если нет?

— Тогда мы исполним свой долг, — сказал он и в этот миг стал чуть больше похож на прежнего Артура. — Но мы не будем христианами, если не предложим мир, прежде чем поднять меч.

— Так. А что помешает им снести тебе голову с плеч еще до того, как твой язык перестанет болтать? Они же саксы!

— И все же они люди, как и мы. А я не буду объявлять войну человеку — будь то сакс или бритт, — не предложив прежде мира. — Он говорил с нерушимой убежденностью.

— И никак иначе?

— И никак иначе. — Легче было бы сдвинуть скалу, чем Артура. Уж если он что-то вбил в голову, его не переубедить, хоть кол на голове теши. Не зря он прозывался Медведем Британии.

— Я пошлю гонцов ко всем королям, приглашу их поехать с нами, — продолжал Артур. — Молю Бога, чтобы хоть кто-нибудь согласился. Но с ними или без них, мы выезжаем из Каер Мелина через три дня.

— И да хранит нас Бог, — сказал я.

Мы заговорили о том, как снарядить дружину, — двинуть в путь такое множество народа всегда непросто. О сумасбродном плане Артура больше не вспоминали. Когда закончили, Артур потребовал пива. Мы выпили и разошлись по своим делам.

Так что возможность поговорить с Мирддином появилась у меня только за ужином.

— Скажи мне, мудрый Эмрис, — воскликнул я, подсаживаясь к нему, — что стряслось с нашим обожаемым предводителем?

Он устремил на меня золотистые глаза.

— Он вошел в силу.

— Это не ответ. В какую силу? Откуда она взялась? Кто дал? И почему от нее случилось размягчение мозга?

— Изменился не мозг его, но сердце.

— Мозг, сердце — да я его не узнаю!

Мирддин понимающе улыбнулся.

— Дай срок, он снова станет собой.

— Рад твоей уверенности. Только к этому сроку мы все будем мертвы. Саксам не нужен мир, им нужны наши земли и скот.

— Артур познал более великую истину. Его царство будет строиться на справедливости и милосердии к каждому, кого приютил этот остров.

— Даже к саксам?

— Да, Бедивер, даже к саксам. Так должно быть.

— Это не истина, а безумие.

— Уж кому б, как не мне, ненавидеть саксов, — мягко промолвил Мерлин. — Знаешь, что говорил мой друг Хафган?

Я знал, что Хафганом звали друида, у которого Мерлин учился. Теперь его помнили как одного из Трех Истинных Бардов Острова Могущественного.

— Нет, Мудрый Эмрис, просвети меня. Что говорил тебе Хафган?

— Он говорил, что однажды люди копали колодец и уперлись в большой плоский камень. Оказалось, это краеугольный камень нашего мира. И вот они решили его поднять, чтоб посмотреть, что же лежит внизу. Подняли и, знаешь, что обнаружили?

— Не знаю. Что?

— Любовь, — просто отвечал Мирддин.

— Любовь? И все? — Я досадовал, что купился на детскую сказочку Мирддина.

— А ничего другого и нет, Бедивер. Все держится на любви. Артур это увидел. Его царство будет стоять на единственном прочном основании.

Я ушел, качая головой. Не то чтобы я не верил. Как Бог свят, если б сан давали за одну веру, я был бы Римским Папой! Но кое-что я про саксов знаю. И трудно проповедовать любовь Христову человеку, который всадил тебе в голову топор!

Удивительная доброта этого плана могла сравниться только с его несусветной глупостью!

Однако, коли уж Мирддин поддержал Артура, ничего не изменить. Борс, наверное, еще поспорил бы, но он в Бенвике и вернется не раньше, чем улягутся весенние ветры. Кая на свою сторону не перетянуть — он, прости его, Господи, ничего не желает слушать против Артура. Его преданность не знает границ, любовь не ведает удержу. Он отдал себя целиком, без остатка. Прав Артур или ошибается — для Кая это неважно.

Причина, полагаю, в каком-то давнем случае. Однажды я слышал этот рассказ от Пеллеаса — как они вместе лезли на какую-то гору. Колченогому Каю это было, наверное, нелегко. Так или иначе, после того случая Кай проникся к Артуру невероятной любовью — ревнивой, глубокой, самоотверженной, сильнее и крепче смерти.