— Нинева?
— О, она не просто назвалась другим именем. Она была сама невинность. Как порок сумел одеться в такую прекрасную и чистую оболочку? Это, — заключил он, — и есть мера власти Морганы. То, что она может полностью преобразиться, — воистину жутко. О, великий Мерлин! — издевался он над собой. — Такой могучий и мудрый! Мерлин неуязвимый! Неужто не видишь, Пеллеас? Моргана действует нагло, в открытую, а мы против нее бессильны. Теперь ее не остановить.
Мне стало страшно. Я никогда не видел его в таком состоянии.
— Есть Грааль, — сказал я, хватаясь за соломинку.
Мерлин перестал ходить. Он повернулся и взглянул на меня. Его золотистые глаза вспыхнули.
— Да, — медленно произнес он, прикладывая палец к губам. — Есть Грааль. Про это забывать нельзя. — Он пристально взглянул на меня. — Я ведь видел его однажды, но никому не сказал. Думаю, видел и Аваллах. А теперь и ты, и Элфодд, и другие.
— Да, но что это? — спросил я. — Никто еще мне не объяснил.
— Это, — отвечал Мерлин, медленно подбирая слова, — чаша, из которой наш Спаситель пил на Тайной вечере. Ее привез сюда торговец оловом Иосиф Аримафейский, тот самый, что основал церковь на Храмовом холме и первым проповедал учение Христа на Острове Могущественного.
Та чаша, которую Иисус благословил, сказав: "Сие есть Кровь Моя, за многих изливаемая во оставление грехов". В ту ночь, когда Он был предан, двенадцать апостолов передавали чашу из рук в руки. Из нее пил наш Господь!
Трапезу в тот вечер устроил на свои деньги Иосиф. После смерти и воскресения Христа, когда ученики Его отправились проповедовать Евангелие, Иосиф пришел сюда. И принес с собой чашу.
Я никогда не слышал этой истории, о чем и сказал.
— Неужто? — удивился Мерлин. — Впрочем, немудрено. История старая, и говорят о ней редко. Те, кто видел чашу, по большей части молчат. Здесь действует загадочная и мощная сила...
— Не совсем так!
— Так или не так, но Грааль настолько свят, что не хочется поминать его всуе.
И впрямь, Мерлин больше не стал говорить о виденном.
На следующий день, помолившись и благословив Мерлина, монахи разошлись. Мерлин поблагодарил их за любовь и помощь и наделил подарками. Элфодд задержался: проводив братьев, он остался поговорить с Мерлином.
— Я не спрашиваю, как ты попал под действие чар, — сказал настоятель, — но вижу, что в мире действуют могучие и страшные силы. Мне будет спокойнее, если я узнаю, что у тебя с колдовством.
Мерлин склонил голову набок.
— Ты что, думаешь, я какими-то темными волхвованиями сам навлек на себя беду?
Элфодд нахмурился.
— Я не укоряю тебя, друг мой, однако мы в храме знаем, как хитры бесы. Мы почти в осаде. — Чело его нахмурилось еще больше. — И мы много слышим о друидах...
— А поскольку я бард, ты счел...
— Ты же не отрицаешь, что учился у друидов?
— Ничего я не отрицаю! И ради нашей дружбы, аббат Элфодд, я готов немедля забыть твои слова.
— Я сказал их как раз из дружбы!
Мерлин помолчал и медленно набрал в грудь воздуха.
— Ты прав. Прости меня.
Элфодд только отмахнулся.
— Я не обиделся на твои слова, не обижайся и ты на мои.
— Я забыл, что Ученое Братство нынче не то, что встарь, — печально признался Мерлин.
— Да, — настоятель с чувством сжал руки. — Мне горестно видеть тебя в смятении. Пойми, нельзя сражаться с врагом его же оружием, даже если защищаешь добро.
— Знаю, — вздохнул Мерлин. — Не бойся за меня.
— Чародейство губительно для души...
— И не сомневайся во мне, — добавил Мерлин. Он говорил тихо, но в голосе его слышалась сталь. — Я поступлю, как нужно.
Аббат мгновение смотрел на Мерлина, потом кивнул и повернулся, чтобы идти.
— Прощай, Мерлин, — сказал он. — Будешь уезжать, зайди в храм за благословением.
— Прощай, Элфодд. — Мерлин смотрел вслед настоятелю, пока тот не пересек двор и не исчез в воротах, и лишь потом повернулся ко мне. — Он думает, я занимаюсь колдовством; все так думают. Господи, они что, помешались? Почему они мне не верят?
— Потому что плохо тебя знают, — отвечал я, хотя ответа не требовалось.
— Неужто я так долго служил Истине только для того, чтобы выслушивать упреки? Пеллеас, они считают меня отступником!
— Они сбиты с толку. Они не знают.
— Они не думают! — простонал он.
Говорить с ним было без толку, я бы только пуще распалил его, если б попробовал урезонить. Он ничего не желал слышать.
Впрочем, я и не знал, что ему возразить. Сердце мое было с Мерлином, и люди верующие могли бы больше верить в него. Все его мысли были отданы Истине, и Британии, и служению людям. Как сказал кто-то: "Мерлин — душа Британии".
Да, он обладал силой. Великой силой.
Однако скажу вам правду: Мерлин никогда не использовал эту силу ради себя. Небеса свидетели! Ведь он, если б только захотел, мог стать Верховным королем. Да что там королем, императором!
В это трудное и горькое для себя время Мерлин искал спасения в одиночестве. Он бродил вдоль озера, средь налитых золотой спелостью яблок, и целительное спокойствие Стеклянного Острова проникало в его душу. Думаю, будь его воля, он охотно остался бы здесь до конца дней.
Однако, когда дни стали пасмурней и холодные ветры напомнили о наступающей зиме, Мерлин внял их предупреждению.
— Время бежит, мы нужны в другом месте, — сказал он как-то дождливым утром. — Артур, наверное, гадает, что с нами сталось.
По этим словам я понял, что Стеклянный Остров его исцелил и Мерлин вновь готов к встрече с миром людей. Аваллах и Харита горевали, что мы уезжаем так быстро, но и словом не выказали неудовольствия. Я весь день собирал провиант, а Мерлин поехал в храм помолиться и взять у Элфодда обещанное благословение.
Я закончил сборы под вечер, но Мерлин еще не вернулся. Я ждал. Пришла Харита, мы поговорили о том, о сем, но взгляд ее вновь и вновь устремлялся к двери. Она тоже тревожилась о Мерлине.
Наконец, когда небо на западе погасло, она сказала:
— С ним что-то случилось. Едем.
Я согласился. Мы спустились по крутой и узкой дороге к дамбе, пересекли болото и направились вдоль озера к маленькому аббатству, выстроенному у подножия храма.
Навстречу нам попались несколько монахов, которые сказали, что Мерлин действительно ушел в храм и попросил оставить его в одиночестве. Никто его с тех пор не видел. Никто не посмел его беспокоить.
Харита поблагодарила братьев, и мы начали подъем по крутой тропке.
Храм стоит на пригорке у самого подножия Тора. Место это свято, ибо именно здесь учение Христа было впервые проповедано на Острове Могущественного. И отсюда пошло на нашей земле почитание Истинного Бога.
Само святилище маленькое, круглое, стены его сплетены из прутьев, заполнены землей и побелены. Голый земляной пол метут каждый день, соломенную крышу каждый год обновляют, и церковка всегда как новая.
Не так давно у основания холма выросла монашеская обитель, так что о храме постоянно заботятся. Сам же монастырь попечением Хариты превратился в место врачевания недужных. Владычица озера — как зовет Хариту простой люд — славится даром исцеления.
Мы поднялись на холм и подошли к храму. Оттуда не доносилось ни звука. Ветер утих, все было неподвижно, и даже птицы замолкли.
Мгновение мы прислушивались, потом шагнули в низкий дверной проем. Внутри уже сгустились сумерки.
Сначала мы ничего не увидели, кроме темной кучи перед алтарем — словно нерадивый монах забыл на полу кипу тряпья. Мы подошли, и Харита опустилась на колени.
— Мерлин? — Она коснулась кучи рукой, и та шевельнулась от ее прикосновения. Зашуршала ткань, из-под ее края выкатился Мерлин.
— Мерлин?
— Ой, мама... — Лицо его бледно поблескивало в угасающем свете. — Я... кажется, я заснул.
— Идем, — промолвила Харита, наклоняясь над ним, — мы заберем тебя домой.
— Мама, — сказал Мерлин, поднимаясь на колени и разматывая с себя алтарный покров. Лицо его было изможденным, как будто во сне он сражался с демонами. — Прости. Я собирался провести последний день с тобой, а сам...
