— А! — Клинтан укоризненно погрозил ему указательным пальцем. — Я же сказал тебе, что всё ещё работаю над ним. Он ещё не такой, какой бы я уже назвал действительно законченным, и даже если бы и был, все любят свои маленькие сюрпризы. Я думаю, что ты будешь впечатлён, но я пока не совсем готов поделиться этим.
Трайнейр хмуро поглядел на него, но Клинтан только усмехнулся и снова потянулся за бутылкой вина.
* * *
Тем же вечером, значительно позже, Клинтан вошёл в свои собственные покои с приятным ощущением теплоты.
Из всей «Группы Четырёх» только винный погреб Трайнейра по-настоящему соответствовал винному погребу Клинтана, а Великий Инквизитор всегда получал больше удовольствия от распития чужих вин и виски, чем от разделения с кем-то своих собственных. Кроме того, попытки Трайнейра уговорить его поделиться своими планами по смягчению последствий возможного поражения Гектора чрезвычайно позабавили его, особенно после того, как он был вынужден унижаться из-за Фирейда. И поэтому, возвращаясь домой, он пребывал в приподнятом настроении.
— Добрый вечер, Ваша Светлость, — сказал его камердинер, кланяясь.
— Добрый, — ответил Клинтан.
— Простите, Ваша Светлость, но к вам посетитель, — продолжил камердинер.
— Посетитель? В такой час? — Клинтан нахмурился, а камердинер поморщился.
— Я указал на поздний час, Ваша Светлость, и спросил, не может ли он вернуться в более подходящее время. Однако он сообщил мне, что ему очень важно поговорить с вами. На самом деле, он казался очень настойчивым.
— И кто же этот посетитель?
— Это архиепископ Никлас, Ваша Светлость.
Глаза Клинтана сузились. Никлас Стантин был архиепископом Хэнки, в Деснерийской Империи, но он едва ли был одним из близких друзей Клинтана. На самом деле, Великий Инквизитор никогда не был слишком высокого мнения о базовом интеллекте этого человека. Кроме того, Стантин был одним из тех, кто поддерживал Сэмила Уилсинна в борьбе между Уилсинном и Клинтаном за пост Великого Инквизитора. Голосовать, конечно, разрешалось только викариям, но предвыборная кампания была энергичной, и Стантину пришлось немало побегать для Уилсинна. Это была одна из причин, по которой он всё ещё оставался простым архиепископом, а не был возведён в сан викария, несмотря на своё происхождение из хорошей семьи и выслугу лет.
— Он сказал, чем это так важно?
— Боюсь, что нет, Ваша Светлость. Его Преосвященство сообщил мне, что это дело только для ваших ушей.
— В самом деле? — Клинтан на мгновение нахмурился, потом пожал плечами. — Полагаю, он ждёт в библиотеке?
— Да, Ваша Светлость.
— Очень хорошо. Если то, что он хочет сказать, так важно, думаю, мне лучше его выслушать. И если это только для моих ушей, я полагаю, тебе лучше оставить нас наедине. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
— Конечно, Ваша Светлость.
Камердинер исчез с хорошо натренированным проворством, а Клинтан направился в библиотеку. Стантин сидел в кресле, глядя в снежную ночь, и лицо Клинтана разгладилось, превратившись в маску бесстрастия, когда он увидел напряжённые плечи архиепископа и заметил, как тот нервно барабанит пальцами.
Стантин вздрогнув, отвернулся от окна и резко замер, увидев Клинтана.
— Ваше Высокопреосвященство, — сказал Клинтан, войдя в библиотеку и протягивая своё кольцо. — Что привело вас сюда в столь поздний час?
— Прошу прощения за то, что побеспокоил вас так поздно вечером, Ваша Светлость, — сказал Стантин, выпрямляясь после поцелуя протянутого кольца. — Я понимаю, что это крайне необычно, но у меня возникла большую потребность поговорить с вами. Лично.
Голос деснерийца мог бы показаться спокойным для чьих-то других ушей, но уши Клинтана были ушами Великого Инквизитора. Люди часто старались говорить спокойно, когда разговаривали с ним — особенно, когда на самом деле они чувствовали что-то совсем другое. И это, как он решил, был один из таких случаев.
— Моя дверь всегда открыта для любого дитя Божьего, которое чувствует потребность поговорить со мной, Ваше Преосвященство. И если это верно для всех детей Божьих, то насколько же более верно это должно быть для моих собственных братьев в епископате? Пожалуйста, скажите мне, чем я могу служить вам.
— На самом деле, Ваша Светлость… — голос Стантина затих, а сам он выглядел как человек, который внезапно задумался, что же он делает. Но к этому Клинтан тоже привык.
— Давайте, Ваше Преосвященство, — сказал он укоризненно. — Мы оба знаем, что вы не пришли бы сюда в столь поздний час, если только вы не почувствовали бы, что нам необходимо поговорить. И я боюсь, что должность, которую я занимаю, сделала меня несколько… чувствительным к нерешительности, когда я вижу её. Слишком поздно для вас притворяться, что вы не чувствовали себя обязанным прийти сюда.
Стантин посмотрел на него, и лицо его, казалось, съёжилось. Что-то произошло внутри него… что-то такое, что Клинтан видел больше раз, чем мог бы сосчитать.
— Вы правы, Ваша Светлость, — почти прошептал архиепископ. — Я действительно чувствовал себя обязанным. Я… я боюсь. Слишком много всего происходит. Послание Великого Викария, то, что случилось в Фирейде, неповиновение черисийцев… Всё это меняет почву у нас под ногами, и то, что казалось таким ясным раньше, больше не ясно.
— Например, что… Никлас? — мягко спросил Клинтан, и Стантин глубоко вздохнул.
— В течение последних нескольких лет, Ваша Светлость, я был… связан с некоторыми другими людьми здесь, в Храме. Сначала, и в течение долгого времени, я был уверен, что поступаю правильно. Эти люди, которых я знаю и уважаю в течение многих-многих лет, и то, что они говорили, казалось мне исполненным глубокого смысла. Но теперь, когда этот раскол изменяет всё вокруг, я больше не уверен. Я боюсь, что то, что как мне казалось имело смысл, было чем-то совершенно иным.
Он умоляюще посмотрел в глаза Клинтана, и тому потребовались все десятилетия опыта Великого Инквизитора, чтобы сохранить в своих глазах мягкое сочувствие вместо того, чтобы сузить их во внезапном, напряжённом размышлении. Он слишком хорошо знал па этого танца. Стантин хотел, чтобы Инквизиция пообещала ему неприкосновенность, прежде чем он продолжит говорить о том, что привело его сюда. И тот факт, что архиепископ его величины считал, что ему нужна неприкосновенность, наводил на мысль, что то, что привело его сюда, по крайней мере потенциально имело огромное значение.
— Садитесь обратно, Никлас, — успокаивающе сказал Клинтан. — Я знаю, что моменты подобные этому всегда трудны. И я знаю, что бывает пугающе признать возможность того, что кто-то мог впасть в заблуждение. Но Мать-Церковь — это любящий слуга Божий. Даже те, кто впал в заблуждение, всегда могут быть приняты обратно в её гостеприимные объятия, если они осознают свою ошибку и обратятся к ней с истинным духом раскаяния.
— Спасибо, Ваша Светлость. — Голос Стантина был едва слышен, и на мгновение Клинтан подумал, что тот сейчас действительно расплачется. — Спасибо.
— А теперь, — продолжал Клинтан, усаживаясь в своё кресло, когда Стантин снова сел, — почему бы тебе не начать с самого начала?
— Это было несколько лет назад, — начал Стантин. — Вскоре после того, как вы сами стали Великим Инквизитором, ко мне обратился архиепископ Жасин. Я знал его не так хорошо, как многих других членов епископата, но уважал и восхищался им. Когда он пригласил меня обсудить наши общие обязанности архиепископов Матери-Церкви, я был одновременно удивлён и, полагаю, польщён. Однако, в ходе этих бесед, он начал мягко направлять разговор в русло церковной политики, а не в русло обсуждения пастырских задач, с которых мы начали.
Деснериец замолчал, крепко сжав руки на коленях, а затем снова встретился с сочувственным взглядом Клинтана.
— В конце концов, Ваша Светлость, я выяснил, что архиепископ Жасин был членом большой группы, круга, здесь, в Храме. И этот круг был озабочен тем, что он считал церковной коррупцией. Его члены… не желали доводить свои опасения до сведения Управления Инквизиции, и поэтому они собирали собственные доказательства. Что именно они намеревались делать с этими доказательствами, мне не сразу стало ясно, но архиепископ Жасин ясно дал понять, что они хотят привлечь меня в качестве ещё одного сторонника реформ, и попросил меня начать обращать внимание на любые признаки коррупции, которые я мог бы увидеть. На тот момент…