Когда он, сделав круг по залу, снова пошёл в её сторону, Вера вспыхнула и побежала вверх по лестнице, откуда был проход в другое крыло здания. Она не артистка, чтобы позволять себя так бесцеремонно разглядывать.

До окончания вечера Вера просидела в пустом классе, зажимая руками уши, чтобы не слышать звуки музыки. Она внушала себе, что серьёзные девушки относятся к танцам отрицательно, предпочитая развлечениям содержательную книгу, и она совершила большую ошибку, когда поддалась на уговоры однокурсниц. Больше такой легкомысленный поступок не повторится. Чтобы закрепить победу над собой, Вера пообещала к концу следующей недели законспектировать работу Ленина о субботнике «Великий почин».

Два дня после бала она ходила как в воду опущенная, терзаясь от собственного несовершенства, а на третий день после лекций путь стайке девушек преградил военный с букетом роз в руках. Среди заснеженной аллеи бордовые розы выглядели предвестником чуда.

Как сейчас помнится, красавица Галина зарделась и горделиво выпрямилась. На лице её читалось скрытое торжество.

– Ой, мамочки, – восторженно охнул кто-то из подруг, – везёт же Галке!

Но командир выбрал глазами Веру:

– Это вам.

От растерянности, восхищения и ещё чего-то возвышенного, залившего её краской с ног до головы, Вера не могла вымолвить ни слова.

Совсем недавно она прочитала книжку «Алые паруса», целую ночь промечтав о капитане Грее, а сегодня перед ней стоит не какой-нибудь курсант, а командир, и она чувствует себя самой настоящей Ассолью.

Поженились они в начале лета, когда ветер разносил пух с тополей. Пуху было столько, что из ЗАГСа они ступали, как по перине.

– Мягкая и лёгкая жизнь вас ждёт, – шутили подруги.

Да уж, лёгкая… Сначала Испания, затем Хасан, потом Западная Украина, затем Финская война. Вася воевал в Седьмой армии под командованием Мерецкова.

Как-то раз приехал ночью на побывку, сел у Ваниной кроватки усталый, небритый, с красными от бессонницы глазами. Борясь со сном, он беспрестанно тёр веки руками, а Вера, опустившись на колени, плакала и снимала с него сапоги.

Но прежние войны, в которых участвовал муж, хотя и прошли через Верино сердце, но гремели где-то далеко, на периферии, и не стучались в дверь, где жили их дети.

Подумав о детях, Вера крепко поцеловала их растрёпанные волосёнки. Только бы продержаться до конца войны, не заболеть и не опустить руки, иначе куда они без неё?

В этот час дежурить на крыше должна была тётя Женя, но её как на грех разбил радикулит и она стукнула в дверь Кате:

– Слышь, Катюха, выручай, неможется мне – крючком согнуло. Не то что на чердак взобраться, а и до туалета доползти не могу.

Вид тёти Жени в ночной рубахе, опоясанной шерстяным платком, вызывал сочувствие. Подхватив соседку под руку, Катя помогла ей улечься в кровать:

– Не волнуйтесь, тётя Женя, отдежурю с удовольствием.

Она и вправду любила сидеть на крыше, позволяя мыслям свободно витать в любом направлении и даже касаться Сергея, о котором вспоминалось всё чаще и чаще. Большая крыша дома была разделена на сектора, и Кате достался самый отдалённый сектор, козырьком спускавшийся в сторону проспекта. С крыши ей хорошо виделось, как над городом висят аэростаты. В ветреную погоду их серебристые туши мотались из сторону в сторону, словно огромные рыбы, заплывшие в небесный океан. Егор Андреевич объяснил, что аэростаты – огромные воздушные шары – мешают самолётам опуститься вниз и зайти на прицельное бомбометание.

Достав из кармана кочерыжку, Катя уселась на лавочке рядом с ящиком песка и стала думать, как удивительно быстро в обиход вошли новые слова, вытесняя из речи мирную жизнь: бомбоубежище, заграждение, линия обороны, наступательная операция, призывной пункт.

Хотя кочерыжка хрустко скрипела на зубах, в животе от неё становилось пусто и есть хотелось ещё больше. Хлебца бы сейчас с горчичкой, а лучше – с кусочком сала. А сверху сальцо покруче посолить и натереть чесночком. Интересно, Сергей любит сало? Жаль, что они больше никогда не увидятся. У него такие красивые глаза. Катя вспомнила, как Сергей предложил ей наступить на своё колено, и покраснела до ушей, несмотря на то, что кроме неё на крыше сидел только кот, который точно не умел читать мысли глупых девчонок.

Дежурный с соседней крыши дружески помахал ей рукой, и она в ответ подняла руку:

– Добрый вечер!

Странно, что люди по привычке продолжают произносить: «добрый вечер, доброе утро». О каком добре можно рассуждать, когда вокруг царит зло?

Спокойное дежурство оборвалось самолётным гулом и воем сирен. От нарастающего шума задрожали стёкла, и Кате показалось, что крыша под ногами заходила ходуном. Вдали, в ясном небе появилась армада самолётов. Они летели строем, на разной высоте, как стая стервятников. Кругом взрывались зенитные снаряды, звучно лопаясь новогодними хлопушками. Артиллерия била суматошно, беспорядочно, не причиняя вреда самолётам. Они даже не маневрировали, не меняли строй и, словно не замечая пальбы, летели к намеченной цели. Четко видны были жёлтые концы крыльев и чёрные кресты на фюзеляжах.

Небо над городом вдруг полыхнуло чудовищной зарницей, которую загасила следующая вспышка, за ней другая, третья. Разрозненные вначале взрывы слились в сплошной грохот, разрывающий уши. Там, где только что махал рукой дежурный, взметнулся вверх столб дыма и пламени. Горело справа, слева, спереди, сзади – везде.

И вдруг, словно дождь с неба, посыпались зажигательные снаряды. Через несколько секунд после удара о крышу зажигалка выплёвывала из сопла столбик искр, будто бы загоралась сухая береста.

Удары взрывной волны били наотмашь, и сохранять равновесие удавалось с трудом. Схватив щипцы, Катя металась от зажигалки к зажигалке и совала их в ящик с песком. Она не чувствовала, как из носа течёт кровь, а ноги жжет от попадания огненных брызг.

Перепоясанное множеством вспышек, небо медленно становилось красным, словно раскалялась огромная топка.

Поток зажигалок казался нескончаемым. Бегая из конца в конец крыши, Катя столкнулась с какой-то девушкой, которая тоже несла в щипцах зажигалку. От секундного перекрестья взглядов на душе полегчало. Руки ходили ходуном. Подбирая завалившуюся за жёлоб зажигалку, Катя едва не сорвалась, но тут же почувствовала сильный рывок вверх.

– Держись!

Убедившись, что Катя твёрдо стоит на ногах, девушка легко перепрыгнула через короб вентиляции, успев затоптать ногами пятно костерка.

Бомбы продолжали сыпаться, искры фонтанами взрывались под ногами, из рухнувшей крыши соседнего дома вырвался огненный столб, застлавшей воздух черным, едким дымом.

К Кате и девушке прибавилось ещё несколько человек.

«Господи, будет ли этому конец?», – билась в голове единственная чёткая мысль, потому что руки и ноги механически действовали сами по себе. Если бы Катя остановилась и дала себе роздых, то наверняка рухнула бы без памяти.

Фашистские самолёты улетели внезапно, оставив после себя шлейф грязно-красного зарева.

Когда погасла последняя зажигалка, Катя бессильно распласталась на крыше, подумав, что сейчас ей безразлично – жить или умереть. Из оцепенения её вывело тихое всхлипывание. Повернув голову, Катя увидела, что плачет девушка, которая ей помогала. В колышущемся свете пожара её каштановые волосы казались ярко-рыжими. Невысокая, худенькая, с остреньким носом и большими заплаканными глазами цвета крепкого чая. Она сидела с вытянутыми ногами, опираясь руками о крышу, и по щекам безостановочно катились слёзы. Под Катиным взглядом девушка попыталась улыбнуться:

– Я боюсь высоты.

– Как боишься? – поразилась Катя. – Ты же бегала и прыгала по крыше, как циркачка.

– Прыгала, а всё равно боюсь. Я вообще трусиха. Меня Лера зовут.

– А меня Катя.

Лера утёрла слёзы:

– Я знаю, ты к управхозу приехала.

В знак утешения Катя слегка сжала ей пальцы, как часто поддерживала подружку Олю, и некоторое время они обе молчали, глядя на набирающее силу кровавое зарево.