За Фирром привели еще одного заключенного, и в итоге нас стало двенадцать, а затем отворилась небольшая дверь, искусно сокрытая в стене за столом, и появился человек, которого ни один из нас не знал до того, как очутился здесь и которого теперь знали все. Его звали Лаун Толз, он был начальником тюрьмы Сонг.

Лично мне довелось видеть Толза всего раз, но и этого раза оказалось достаточно, чтобы возненавидеть его. Толз был ярко выраженным мизантропом с замашками садиста. Он умел ненавидеть ничуть не меньше, чем самые отъявленные головорезы, заключенные в одиночных казематах, и выказывал свою ненависть со сладострастием. Он не смог бы жить среди нормальных людей, и потому Совет подобрал для Толза самое подходящее место, какое только можно было придумать для такого выродка, — тюрьму. Толз добровольно заключил себя в керамобетонное подземелье, сделавшись его повелителем. Ненависть была главным и единственным его чувством. Ненависть определяла его поступки, ненависть определяла его натуру, ненависть определяла саму его внешность. Вообразите себе человека шести футов ростом, неестественно худого, с желтым плоским лицом, накрепко стиснутыми губами и немигающими, по-змеиному круглыми глазами — и вы поймете, что представлял собой Толз.

При появлении начальника тюрьмы все мы разом умолкли, насторожившись. Я поймал себя на том, что хочу встать, и не без труда подавил в себе это желание. Толз моментально оценил, какое впечатление произвел на нас, и растянул тонкие бледные губы в подобии улыбки. Ему нравилось, что его боятся. Не сводя с нас немигающих глаз, начальник тюрьмы придвинул кресло и устроился в нем. Вошедший следом толстяк из Корпорации Иллюзий уселся рядом. На какое-то время установилось молчание. Толз неторопливо ощупал своих подопечных глазами, причем его взгляд надолго застывал на каждом, после чего соизволил, наконец, разлепить губы:

— Ну здравствуйте, подонки!

— Здравствуйте, господин начальник Толз! — нестройно выкрикнули наши глотки положенные слова приветствия.

— Не скажу, что рад встрече, но мне приятно видеть вас здесь, а не на свободе!

Мы придерживались иного мнения, однако по вполне понятным причинам возразить никто не осмелился. Мы попытались отмолчаться, и это, похоже, задело Толза.

— Ну что молчите, подонки?! Вам что, нечего мне сказать?

— А что говорить, начальник? — лениво процедил сидящий передо мной Фирр.

Дерзкий был немедленно вознагражден пристальным взглядом, в орбиту которого невольно попал и я.

— Правильно! — согласился Толз. — Правильно, Фирр! Вам нечего сказать! Вас сунули сюда, чтобы вы молчали. И я надеялся, что вам не удастся сказать ни слова до самой вашей смерти, но кое-кто из умников в Совете думает иначе. Они готовы дать вам шанс увидеть солнце. Что скажете на это, мерзавцы?

— Мы уже сказали, начальник! — крикнул все тот же Фирр. — Какого хрена тебе нужно еще? Сапог в задницу?

Начальник тюрьмы позеленел от злобы:

— Шутим? Ты у меня сейчас дошутишься, Фирр! Я засуну тебя так глубоко, что ты оттуда никогда не выберешься!

Толз хотел прибавить еще что-то, но тут вмешался толстяк Версус:

— Не стоит принимать так близко к сердцу невинную реплику, господин Толз! Разрешите мне поговорить с ними самому!

Недовольно покосившись на толстяка, начальник тюрьмы уступил, но с видимой неохотой:

— Пожалуйста.

Получив столь милостивое дозволение, представитель Корпорации поднялся. Вновь бросилось в глаза, какой он толстый и маленький, — диспропорция, особенно уродливая в глазах тех, кто походил скорей на исхудалых собак, нежели на людей. На тюремном пайке жирок не нагуляешь. Расплывшись в самой широкой улыбке, какую только можно было вообразить, Версус обратил на нас свое благосклонное внимание.

Для начала он весьма напыщенно поздравил своих слушателей с «отважно принятым решением», после чего завел долгую, нудную речь насчет великого дела, какое нам предстоит свершить, старательно напирая на то обстоятельство, что мы будем истреблять друг друга ради высокой цели и потому нас должна переполнять радость от осознания, осмысления и тому подобное.

Не думаю, что хоть кто-то из игроков слушал эту навевающую скуку галиматью. Каждый ждал, когда же толстяк перейдет к делу, и, пока была такая возможность, изучал своих соседей — украдкой или явно оценивая их уже не как предполагаемых, а как реальных противников. Нельзя сказать, чтобы увиденное настроило меня на оптимистичный лад. Не считая двух-трех человек, все остальные были сложены покрепче, чем я, и, надо полагать, обладали недюжинной силой. Этих молодчиков содержали в общих камерах, где и кормежка была получше, да и можно было позволить себе поразмяться. Очкастый доктор не соврал — мои шансы победить этих здоровяков были призрачны. Оставалось надеяться лишь на ловкость да на удачу. К сожалению, первой я не обладал, а вторая мне частенько изменяла. Но всем прочим игрокам вовсе необязательно было знать об этом. Для них я был Дипом Бонуэром, бывшим заключенным категории «А», номер «Н». Подобное сочетание символов было лучше любой рекомендации.

— …вы должны осознать, что игра, в которой вам предстоит принять участие… — с упоением продолжал вещать толстяк.

Ему, вне сомнения, довелось немало повитийствовать на трибунах. Мы со скукой позевывали, отрыгивая воспоминания, оставшиеся от завтрака. Я уже мельком упоминал о нем. Так вот, должен заметить, что впервые за десять лет мне подали приличный завтрак из натуральных продуктов. Еда была сытной и до умопомрачения вкусной, но теперь я ощущал некоторый дискомфорт. Отвыкший от серьезной работы желудок готов был взбунтоваться. Дабы утихомирить его, я усиленно удалял скапливающийся внутри воздух. Подобная проблема, по-видимому, волновала не только меня, потому что запашок в нашем остекленном закутке был далеко не самый приятный.

Пока толстяк Версус вещал, начальник тюрьмы гипнотизировал своих бывших подопечных. Холодная омерзительная морда, украшенная неподвижными точками глаз. И все же после испытаний, выпавших на мою долю накануне, данное было сущим пустяком. Я не только выдержал магнетический взгляд Толза, но и самым наглым образом ухмыльнулся в ответ. Надеюсь, остальные поступили точно так же. Начальник тюрьмы помрачнел. Было видно, что он готов выплеснуть ярость, но нам не было до этого дела, мы уже считались свободными людьми. Почувствовав легкий толчок локтем, я покосился на Лоренса. Тот подмигнул мне, я оскалился в ответ. Все шло как надо!

Как раз в этот момент представитель Корпорации наконец соизволил закончить свою тронную речь и перешел к делу. Всем своим видом излучая радость от общения с нами, он заявил:

— Теперь, господа, нам предстоит познакомиться друг с другом, после чего вы сможете удовлетворить свое любопытство и узнаете о правилах игры. Заранее предупреждаю, знакомство будет предельно кратким, ни к чему терять время, у вас еще будет возможность узнать друг друга получше во время подготовки к игре. Толстяк нажал на кнопку, и одна из панелей над его головой плавно ушла вниз, обнажая матовую поверхность сфероэкрана. — Итак, номер первый в нашем списке знаменитый Дип Бонуэр!

Да-да-да! Вы, верно, удивлены, что номером первым значился — по праву значился! — ваш покорный слуга. Я не потрошил свои жертвы ножом и не насиловал. Просто на моей совести было полторы сотни трупов — больше, чем у кого-либо. Таким лицевым счетом не мог похвастаться ни один из моих конкурентов. Чувствуя обращенные со всех сторон взгляды, я улыбнулся. Надеюсь, улыбка вышла бодрой. Надеюсь…

Тем временем прозрачные панели над головой помутнели, погрузив помещение в полумрак. На экране появилась моя многократно увеличенная физиономия, зверским образом оскаленная. Голос, синтезированный под мой речевым анализатором, произнес:

— Я — Дип Бонуэр, террорист и убийца. Мне тридцать восемь лет. Я полон злобы и сил. Я — кровожадное чудовище, во мне нет ничего человеческого. Я собственноручно умертвил свою жену и дочь и еще сто пятьдесят семь двуногих тварей, именующих себя людьми. Ради свободы я готов разорвать на клочки всех вас! Я мастерски владею всеми видами оружия, какие изобрел человек. Я — номер первый и навсегда останусь им! И вам придется смириться с этим, ублюдки!