– Проходи, я заперла их в маминой комнате.

Бесена опасливо заглянула в квартиру:

– Они четырехглазые?

– С бровками, имеешь в виду?

Цвета, как истинная дочь кинолога, в детстве читала в первую очередь книжки о собаках, поэтому она знала о «четырехглазых» – с контрастными пятнышками-бровками. Такие собаки, считалось, видели то, что не могли разглядеть их хозяева.

Цветана невольно хмыкнула, глянув на Бесену. Кажется, здесь четырехглазой собакой была она, раз видела свою спутницу. Но если и лабрадоры учуяли гостью, значит, та не воображаемый друг – уже хорошо.

– Заходи, они не четырехглазые, а обыкновенные. И заперты теперь.

– Таких я не боюсь, – с облегчением выдохнула рогатая и переступила порог.

Девушки сразу прошли в комнату Цветы. Бесена удивленно огляделась:

– Ого, как у тебя тут зефирно!

Комнату захлестнули розовый с фиолетовым, и она казалась мультяшной. На окне не ютилось ни одного растения в горшке, мебель была в основном белой, шторы лавандовые. Сюда словно боялись пустить зеленый, или теплый коричневый, или мягкий серый.

Но Бесене у Цветы понравилось. Она с удовольствием отметила на столике тюбик розового блеска для губ с картинкой лесных ягод в капельках воды. Уже скоро он будет ее.

Затем она перевела взгляд на полку, где расположились мишки, сжимающие в плюшевых лапках блестящие сердечки. Один из них сидел на «Сказках» Андерсена. Книга была ветхой, потрепанной и не раз заклеенной скотчем – видно, маленькая Цвета не на шутку увлекалась этими сказками.

Бесена улыбнулась. Она тоже знала эти истории, вернее, их знали люди, чьи души Бесена щипала. И с украденными ниточками душ к ней переходили человеческие знания. В сказках было много правды.

Рогатая снова посмотрела на Цвету. Та сидела на кровати, заправленной покрывалом оттенка ядреной фуксии, и не сводила с нее глаз.

Вот гадкий утенок, гадкий не потому, что с ним что-то не так, а потому что он лебедь, а не утка, – другого рода-племени.

Вот единственный его изъян. И такой же – у Цветы. Но Бесене он оказался на руку.

Цвета, наблюдая, как гостья изучает ее комнату, извинилась:

– Да, я уже выросла из этой зефирности, но ремонт пока не предвидится. Тут мама всё обустроила, когда я еще маленькой была. Совсем девчачья комната. Я другое люблю.

– Ладно, перейдем к делу, – кивнула Бесена. – Я же не в гости пришла. Иголка есть?

Цвета достала с полки маленькую шкатулку:

– Какую тебе? Подлиннее, потолще?

– Поострее.

Цвета протянула Бесене всю шкатулку:

– Выбери сама.

Та спрятала руки за спину и покачала головой.

– Не-не, тебе же колоть. Палец.

Ну вот, они снова дошли до этого.

– Но мне страшно, – хныкнула Цвета и поглядела на беззащитные подушечки пальцев. У нее снова задрожали от волнения руки.

– Ты должна сама, – упрямо повторила Бесена.

Она больше не хихикала, не кривлялась и даже не улыбалась. Теперь она была серьезна. Шутки закончились.

– Значит, ты все-таки бес, – мрачно проговорила Цвета, не отрывая взгляда от своих пальцев.

Сейчас она взаправду сделает это, как в книжках, проткнет палец и… Что дальше? Распишется кровью?

– Я и не скрывала, – отозвалась Бесена.

– А я, значит, одержимая бесом?

– Пока нет, – все так же серьезно проговорила рогатая, не отрывая взгляда от иглы. – Одержимой будешь, когда в тебе поселится разумная сущность. Я то есть. Хотя вы, люди, бесами кого только не зовете. Я из той породы, которые подселенцы.

– Слушай, – спросила Цвета, оттягивая неприятный момент, – а если тебя вижу только я, то как ты заключаешь договоры с другими людьми? Э-э-э… подселяешься?

– Омут, – ответила Бесена, и Цвета вспомнила, что случайная знакомая уже о нем упоминала. – Он там, где сердце, похож на черную дыру в груди. Через эту дыру я и проникаю внутрь.

Цветана, высматривая омут, машинально склонила голову, почти уткнувшись подбородком в ямку между ключиц. Вспомнились картинки из интернета с сентиментальными фразами о несчастной любви – там как раз изображались человечки с черными дырами вместо сердец. Да, она сейчас тоже так себя ощущала. Конечно, Бесена выражалась образно, но если учесть, что Цвета сейчас болтает с девушкой-невидимкой, которая пришла делать ей приворот, то можно поверить в любую чертовщину.

– Люди говорят, что бесы пробираются в человека через рот, – продолжила рогатая. – Поэтому и прикрывают его рукой, когда зевают, а то и крестят, загораживая вход к душе. Но это неверно. Бесы попадают в тело через омут – тягучее озеро из тоски, разочарования и других темных, тяжелых чувств. У некоторых омут так велик, что войти туда можно легко, как в ворота. И поговорка есть: «Пришла беда, отворяй ворота».

У других это узкий лаз, а у третьих омут не больше ушка иголки в твоих руках, и проще в него войти верблюду, чем бесу.

– Я, видимо, не из последних, – не удержавшись, заметила Цвета.

Бесена кивнула.

– Когда ты испытываешь то, что люди зовут плохими чувствами, по омуту идут волны, как по реке от теплохода. Волны опускаются сверху вниз, наполняют тяжестью, поэтому и говорят «раздавлен горем». Если наполняешься хорошими чувствами, то по омуту идут круги, как от брошенного камушка, но в обратную сторону, к центру, и омут уменьшается, словно ты засыпаешь его позитивом.

Цвета криво улыбнулась. Позитив – глупое интернетное слово, приторное, как шоколадный батончик.

– И что я чувствую сейчас? – спросила она.

Бесена опустила глаза.

Черное озеро было спокойно и в эту минуту как раз походило на дыру.

– Надежду. Ты доверяешь мне и надеешься, что я помогу, – сказала Бесена, не отрывая от омута взгляда.

По черному озеру пошли круги, и рогатая облегченно улыбнулась.

– Да, иногда нужно просто поверить, – добавила она и снова посмотрела Цвете в глаза. – Я тоже боюсь. По меркам бесов я еще совсем зеленая и ни разу не заключала договор. Ты у меня первая.

Цвета грустно улыбнулась:

– Запомнишь меня, как первую любовь.

Она глубоко вздохнула, зажмурилась и ткнула иголкой в подушечку пальца.

Капля крови упала на ламинат, и Цвета инстинктивно подняла палец вверх. От вида собственной крови на нее нахлынула паника.

А вот Бесена оставалась спокойной.

– Ты спрашивала о плате, – сказала она. – Договор такой: ты одалживаешь мне тело на три дня, а я за это помогу тебе.

– Э-э-э… Чего? – возмутилась Цвета.

Зачем ей приворот, если тело у нее отберут? Да и зачем тогда вообще все это нужно? Рогатая не говорила об отсрочке.

Ну вот, сейчас сказала.

– А вдруг ты по барам будешь шататься? – Цвета попыталась прикрыть испуг шуткой.

– Нет, ничего такого, я буду бережно обращаться с этим телом! – заверила Бесена. – Я просто хочу немного обычных радостей. Знаешь, у бесплотного состояния есть свои минусы, иногда я тоже мечтаю о шоколадке.

– Ладно, – обреченно кивнула Цвета.

Ей нечего было терять. Она не видела своего будущего, вернее, она чувствовала, что его просто нет.

А это был шанс. Возможно.

И она ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

– Мне надо расписаться кровью? Где? Бумага нужна? – затараторила Цветана. – Кровь не бесконечна!

Ей хотелось, чтобы это все побыстрее закончилось.

Бесена положила руку на сердце девушки, но на самом деле обмакнула ладонь в омут. Сначала Цвета не почувствовала ничего, а потом явственно ощутила тяжесть ладони беса.

– Мне нужно печать поставить? – продолжала нервно бормотать она, словно в бреду.

– Поставь, – улыбнулась Бесена.

Взяла ее окровавленный палец и приложила к своим губам.

И Цвета провалилась в темноту.

Девушка в обмороке упала на кровать. Бесена с красным мазком на бледных губах смотрела на нее сверху вниз.

Первый договор, первое тело. И сразу не душа, а дух. Но слишком уж нечисть была похожа на человека, вела себя как человек, даже пахла почти как человек. Еле-еле угадывались влажноватые нотки мха, сырой коры, земли, корней.