Через миг всё затихло.

– Поздно уже, – сказал друид, поднимаясь на ноги. – Пойдём, юный де Креньян, родители тебя, поди, хватились уже.

– Пойдём, – покладисто согласился тот, всё ещё взъерошенный от пережитого страха. – Но ты же расскажешь ещё по дороге?

– Расскажу, – успокоил его друид, и они отправились в путь.

…Триединый пришёл гораздо позднее и как всё новое – из Литалийской империи.

Сначала появились его провозвестники, пилигримы, – странные люди в длинных серых хламидах. В руках они несли посохи с крестообразным навершием, а в устах – Слово о единственно верном Боге и его сыновьях. В глазах «серых» полыхал фанатичный огонь, но они это умело скрывали в складках глубоких капюшонов. До поры скрывали.

Речи их были тягучи, как древесная смола в жаркий день, обещания сладки, как липовый мёд. Они сулили вечный рай на небесах тем, кто примет нового Бога и станет жить по заветам его. Тем же, кто воспротивится, грозили муками ада. Ну как грозили… так, намекали пока что.

Гостеприимные вельты их привечали, благожелательно слушали и… отправляли восвояси с миром. Единственный Бог… Скажут же тоже. Как он один за всем уследит? Даже если он триединый и с сыновьями. Людей-то вон сколько, и у каждого прорва забот. Нет, один точно не управится, по старинке привычнее. Да и надёжнее, чего уж греха таить.

Но пилигримы не отступались, ходили по городам и весям, стучались в каждую дверь. И сыскивались те, до кого «серые» смогли достучаться. Не то чтобы вельты отказались от веры предков, но задобрить нового Бога им показалось нелишним. Там делов-то – свечку поставить, глядишь, и поможет.

Когда провозвестники Триединого завоевали первые души, они испросили монаршего разрешения строить в поселениях храмы для своего Бога. Верховный друид передал просьбу тогдашнему королю Хугуесу Грубому, но выбрал не самое подходящее время. Да и место не годилось для важных разговоров – званый пир в честь совершеннолетия наследного принца. Поэтому монарх вникать особо не стал: от прошения отмахнулся, а на озабоченный вид мудреца и вовсе не обратил внимания.

– Пусть их строят, – заявил он, влив в себя десятую кварту тёмного эля. – У нас этих богов – как навоза за конюшней. Одним больше, одним меньше – хуже не будет.

Будет или нет – в те счастливые времена ещё не знали, но королевское слово – закон, и с той поры в Бельтерне появились церкви Триединого. С молельными залами, колокольнями и крестами на остроконечных крышах.

Хугуес же на следующий день поехал на охоту, и его пришибло упавшее дерево. Тогда всё списали на случайность, но знающие увидели в происшествии недовольство богов. Через неделю от кровавого поноса помер его наследник, бесславно завершив королевскую династию. Но Грубый всё же оставил в истории след. С той поры всякое неумное, необдуманное и крайне поспешное решение стали называть Хугуевым…

– Каким-каким? – переспросил Ренард.

– Хугуевым, – повторил старец. – Не слышал такого выражения?

– Да нет вроде, – помотал головой Ренард. – А почему Триединый допустил такое? Хугуес же разрешил храмы строить.

– Да кто ж его знает, – усмехнулся Вейлир, – про то нужно спрашивать жрецов его. Серорясых.

– И всё-таки, – не унимался любознательный мальчишка, – что тут такого? Ну, прибавился ещё один Бог, ну, понастроили в его честь храмов. Что поменялось?

– Что поменялось? На первый взгляд почти ничего. Алтарь другой и ритуал поклонения. Молитвы вместо песен и свечка взамен жертвенного петуха. И всё бы было как прежде, если бы не… Если бы Триединый не желал стать даже не первым средь многих, не старшим Богом – единственным. Всё остальное – ересь и подлежит уничтожению. А его жрецы жаждали человеческих жертв. Но они до времени скрывали намерения за благочестивым видом и сладкими словами, поджидая удачного момента. И они дождались. Это случилось недавно, лет за двадцать до твоего рождения.

…Хлотарю Первому из династии Меровехов понадобились деньги, чтобы укрепить свою власть. Слуги Триединого предложили ему и то и другое. Тогда из Литалийской империи приехала целая делегация верховных сановников. Уж какие они привели резоны, оставалось только догадываться, но Хлотарь покрестился сам и объявил Триединого единственно верным Богом. А когда такое заявляет король – мало кто захочет оспорить.

Литалийцы уехали довольные, а в государстве появился новый налог – церковная десятина.

И как любой народ не любит, когда на него давят, так и вельты сплотились вокруг древних богов. Повсеместно вспыхивали бунты, служителей Триединого побивали палками, его храмы сжигали. Но святую церковь уже было сложно остановить, и служители Триединого открыли своё подлинное лицо. Бунтовщиков нещадно карали. Резали, вешали, сжигали целыми деревнями во славу истинного Бога. И вешали не святые отцы, а такие же вельты, только что обращённые в новую веру…

Ренард притих, поражённый не столько самой историей, сколько тем, что это происходит вот – практически на его памяти. Происходит и, похоже, не думает заканчиваться. А в голосе друида появился целый букет эмоций – горечь, злость и гнев на церковников.

…Друиды ушли в леса, ведьмы затихарились, ведуньи попрятались. Старым богам теперь поклонялись тайком. На сокрытых капищах, тех, что ещё не разрушили поборники новой веры. А культ Триединого набирал силу, разрастаясь по стране злоедучей плесенью. Церковь уже боролась не за души людей, целью стало другое. Власть. Право миловать и карать на своё усмотрение.

И чем больше святые отцы старались искоренить веру в древних богов, тем больше ожесточались их последователи. Им уже не хватало жертвенного агнца, и белыми петухами дело не обходилось. Теперь во имя Тевтата топили, для Эзуса вешали на деревьях, а ради Тараниса сжигали живьём. А во славу старших богов лили кровь прямо на землю, там, где заставали инаковерцев.

Ведьмы теперь не отваживали иных, наоборот, призывали. И натравливали их на слуг Триединого. А как уж там получалось, никому и не ведомо. Некому было рассказывать после такого.

Вдобавок ко всем бедам церковь Триединого принесла в наш мир новых иных. Только они называют их иначе. Демонами, бесами и чертями. Но происки их приписывали древним богам и карали за это вельтов.

Страшные пришли времена. Кровавые.

Тёмные.

Пока всё утихло, но это ненадолго. И помяни моё слово, скоро всё изменится к лучшему. Очень скоро…

Они вышли к опушке. Друид закончил рассказывать, умолк и остановился. Уже совсем стемнело, в небе зажглись первые звёзды, в траве надрывались сверчки и цикады.

– А что изменится, Вейлир? – осторожно, словно боясь его спугнуть, спросил Ренард.

– Узнаешь, когда придёт срок. Ну всё, беги, отрок. И спасибо тебе за твою доброту. – Старец подтолкнул спутника в спину, развернулся и пошёл обратно в чащу.

– Может, у нас переночуешь? – крикнул ему вслед Ренард.

– Я друид, что со мной будет в лесу? – донеслось из темноты. – И никому не говори, что меня видел.

– Ладно, не скажу, – пообещал Ренард, пожал плечами и припустил к дому.

За деревьями показались огни. Много огней. И они приближались, раскинувшись в длинную цепь.

Что за невидаль?

Стало понятно, когда Ренард пересёк кромку леса и вышел на открытое пространство.

– Нашёл! Нашёл! Здесь он, господин де Креньян, бегите сюда! – крикнул кто-то из темноты.

Послышались возбуждённые голоса, усилился хруст травы под ногами, неровный ряд факелов дрогнул и выгнулся по направлению к Ренарду.

Кого нашёл? Кто потерялся? Почему кличут отца?

И Ренард поспешил навстречу.

Лучше бы не спешил…

Ответы на недавние вопросы оказались простыми – это его потеряли. На поиски подняли мужиков из ближайшей деревни и собрались уже прочёсывать лес, но тут пропажа сама объявилась. Ренарда обступил народ, осветив мальчика пляшущим огнём факелов. Подбежавший отец схватил сына за плечи, покрутил, и в его глазах промелькнуло облегчение. Только на миг. Потом его лицо застыло, взгляд налился тяжестью, губы сжались в тонкую полоску.