От неожиданности Настя онемела, и только когда Капитолина исподволь подтолкнула её локтем в бок, скороговоркой выпалила:

— Служу Советскому Союзу!

Отделившись от группы экзаменаторов, высокий седой генерал медленно прошёл вдоль ряда блокадных девочек с собаками и сердечно, по-отечески вполголоса произнёс крамольное:

— С Богом, дочки. Постарайтесь остаться в живых.

Январь 1943 г.

«Тишенька, муж мой, радость моя!

Я постоянно думаю о тебе, и каждый самолёт со звёздами на боках — как привет от тебя. С каждым днём их становится всё больше и больше, и сердце наполняется предчувствием скорой победы, в которой будет доля и нашей семьи!

Могу с гордостью сказать, что за несколько месяцев счёт мин, снятых нашим девичьим батальоном, перевалил за семьдесят тысяч. Смешно, но майор из отдела заграждений не поверил нашему отчёту и затребовал у дивизионных инженеров акт сдачи. А когда убедился, то вынес нам благодарность в приказе, а собакам велел выделить по дополнительному куску сахара. Для них это в сто раз лучше всякой медали!

За меня не беспокойся — работа минёра оказалась очень спокойной и безопасной, главное тут собранность и верный друг на поводке. Кстати, мой Курт передаёт тебе привет и машет хвостом».

Капитолина сунула перо в чернильницу и смахнула слёзы. Вчера их батальон хоронил двадцатилетнюю Валю Морозову, озорную хохотушку и певунью. Валя была одним из самых опытных сапёров в полку. В тот день она работала одна, без собаки, потому что поле разведали накануне, и земля буквально вскипала от сигнальных флажков на месте обозначения мин. От мины к мине приходилось ползать коленями по мёрзлой земле. Руки коченели от мороза, но варежки не наденешь, иначе пальцы потеряют чувствительность.

На этот раз мины попались сложные, с легковзрывчатым веществом гризутином. Их называли гробиками, потому что гризутин закладывался в деревянный ящичек из подручных материалов. Ящичек, куда вошёл Валин щуп, прогнил насквозь и не выдержал даже лёгкого прикосновения. Взрыв, рассчитанный на танк, был слышен на всю округу. Дневальная Наташа рассказала, что Валин пёс Шарик в этот момент вытянул морду вверх и завыл протяжно и горестно.

И снова весна. Затяжная, дождливая и пасмурная, но такая счастливая и полная надежд! Блокада прорвана, в Ленинград поступает продовольствие, люди не умирают, Красная армия твёрдо стоит на своих позициях и начинает медленно, но верно оттеснять фашистов от края города. Дорогу армии для продвижения расчищают минёры. Уходя, немцы минировали всё что могли, начиная мостами и строениями и заканчивая стогами сена и колодцами.

Днём девушки работали на зачистке территории, а по ночам выходили на нейтральную полосу, чтобы разминировать путь для наступления на позиции противника. От нашего края до немецких траншей — где пятьсот, а где и сто метров, нафаршированных минами и опутанных колючей проволокой со рвами и завалами. Каждую ночь строчат пулемёты по ничейной земле, но сапёры упорно ползут вперёд и тащат за собой или толкают впереди себя смертоносные заряды. Локти, колени, живот в грязи, за спиной автомат, в руках щуп и поводок, в кармане нож с широким лезвием.

С вечера уходящая зима натужно отплёвывалась тяжёлыми хлопьями липкого снега. Низкая облачность украла последние капли лунного света, поэтому работать приходилось впотьмах, на ощупь. Резкое движение — и попадёшь под прицел ночного снайпера.

Под утро, перевалившись через бруствер в родной окоп, Настя настолько продрогла, что могла думать только о горячем чае и сухих валенках, а ещё предстояло отчитаться за разряженные мины и написать короткий рапорт о проделанной работе. В тепле землянки ободранные в кровь пальцы больно заныли. Она подула на костяшки и налила стакан кипятка из чайника на буржуйке, сделанной из железной бочки. Дневальная Марина споро раскладывала по мискам перловку с тушёнкой, и скоро в землянке слышались только стук ложек и вялые переговоры, потому что от усталости язык не ворочался. Капитолина подсела рядом:

— Посмотрела на буржуйку и вспомнила, как папа подарил мне игрушечную буржуйку.

— Я тебе завидовала, пока он мне тоже такую не сделал, — призналась Настя, вычищая тарелку кусочком хлеба. — А ведь папа где-то здесь неподалёку. В письме он намекал на Колпино, а мы всего в пятидесяти километрах оттуда.

— Пятьдесят километров! — вздохнула Капитолина. — Представляешь, сколько мин на каждом километре, и все на нашу голову. Наверное, мне ещё сто лет после войны будут сниться мины и запалы. Но я согласна работать сутками без перерыва, если в конце пути нас ждут папа, мама, мой Тихон и твой Илья.

— Какие мы всё-таки, счастливые, что вместе, даже если бываем порознь, правда, Капа?

Договаривала Настя уже в полусне, мимолётно почувствовав, как Капитолина вынула у неё из рук пустую миску, но почти сразу в землянку ворвалась посыльная Маша — курносая девчушка с косичками под пилоткой, и дурным голосом прокричала:

— Сабурову с собакой к командиру батальона.

— Не ори так, — пробурчал кто-то из девушек, — дай поспать.

— А я контуженная. У меня ухи заложены! — проорала посыльная ещё громче и умчалась.

«Сабурову к командиру», — вяло подумала Настя и вскочила: так это же я Сабурова!

Оказалось, что она забыла снять один сапог. Она быстро обулась и побежала к вольерам с собаками, вынесенными в глубь прифронтовой полосы в крепкий сарай, чудом уцелевший под взрывами. Бром приветствовал её радостным тявканьем. Ему любая прогулка только в радость.

— Товарищ майор, рядовая Сабурова по вашему приказанию прибыла!

Комбат оторвал глаза от карты, исчерченной красно-синими метками, и тяжело закашлялся, потом махнул рукой, мол, погоди, я сейчас. Он с трудом отдышался:

— Никак болезнь проклятущая не отпускает, а лечиться некогда, сама понимаешь. — Рукавом гимнастёрки он вытер выступившие слёзы. — В общем, соседнее соединение просит прислать минёра на всякий случай проверить один дом, он в деревне единственный остался. Ехать недалеко, двенадцать километров от переднего края. Ждут высокое командование, — комбат воздел палец к потолку, — поэтому надо, чтобы обошлось без сюрпризов. Дел вам с Бромом максимум на час. Знаю, что устала, но выбора нет.

— Есть проверить дом, товарищ майор! — сказала Настя.

Он поднял на неё глаза с красными прожилками от усталости:

— Иди найди моего ординарца, он посадит тебя на полуторку, что идёт к месту назначения. Потом доложишь о выполнении.

Пожилой шофёр курил, прислонясь к борту полуторки. При виде собаки он опасливо моргнул и посмотрел на ординарца:

— Это и есть тот важный груз?

— Так точно, — подтвердил ординарец Лёша Шахматов, — приказано доставить в целости и сохранности.

— Так-то оно так, — шофёр с протяжным вздохом загасил самокрутку о колесо машины и прищурился, — но есть там одно опасное местечко, наподобие бутылочного горлышка. Немец его давно пристрелял — постараюсь проскочить! Эх, где наша не пропадала! Но собачку в кабину не возьму, и не просите.

— Мы в кузове поедем, — сказала Настя. — Нам не привыкать.

— Вот и хорошо, вот и договорились, — обрадовался шофёр, — а то боюсь я всяких зубастых-хвостастых. Поди знай, что у них на уме.

«Есть картина “Дама с горностаем” Леонардо да Винчи, есть томные дамы Маргариты Джерард, ученицы Фрагонара с котиками и собаками, есть “Всадница” Брюллова, есть умилительные пасторали Эмиля Мюнье с детьми и животными, а когда-нибудь какой-нибудь художник напишет картину “Девушка с собакой и щупом”, — подумала Настя, забираясь на откинутый борт грузовика. — Или нет, лучше не картину, а памятник всем тем девчатам, что спасли тысячи жизней, но сами уже никогда не станут взрослыми женщинами и никогда не состарятся».

В кузове она села на кучу из скомканного брезента, ткнулась головой в тёплый собачий бок, пахнущий мокрой шерстью, и немедленно заснула.