Гвардии майор Фёдор Тетерин не понял, что наступил на мину, просто вдруг оказался в чёрной воронке. Он трудно, с боями выводил свой полк из окружения, был дважды ранен, но не утратил надежды и командования не сдал. Да и кому сдавать, если от офицерского состава остались одни необстрелянные лейтенанты? Мальчишки, чуть постарше его сыновей. И вчера наконец разведка донесла, что впереди линия фронта. До своих оставалось совсем чуть-чуть.
Приподняв вверх, жёсткая сила закружила его тело отдельно от разума и отбросила в сторону. В уши громыхнуло звуком разрыва, который заполнил собой всю голову и вытек наружу алой горловой кровью. Несколько последних мгновений майор смотрел в небо с клубами дыма, что нещадно размазывал по небу ветер. Вдалеке за лесом стрекотали зенитки и совсем рядом натужно и жарко гудели танки. В воронку, где он лежал, свешивалась чья-то нога в разбитом солдатском сапоге. И внезапно вместо вони и танковой гари над ним легко поплыл давно забытый запах ладана. Перекрывая грохот боя, в ушах заблаговестил чистый и ясный голос большого колокола: «Динь-дон, динь-дон, все сюда, сюда, сюда!» Звон укутывал и успокаивал то, что осталось от тела, истерзанного осколками мины.
Неподвижный взгляд Тетерина внезапно натолкнулся на взор священника в потрёпанной рясе, которого отряд чоновцев расстрелял в Гражданскую. Только тогда у стенки старого овина священник смотрел люто и непрощающе, а теперь глядит с ласковым состраданием, как со старой иконы в порушенной церкви, и медленно произносит давно знакомое: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих[61].
— Прости, отче, — немеющими губами попытался сказать Фёдор, но вместо слов у рта надулся кровавый пузырь, и из той дали, куда он сейчас шёл, навстречу ему шагнула человеческая фигура и распахнула по сторонам руки, будто хотела обнять.
* * *
В ночь перед последним экзаменом Капитолине снились мины: противотанковые и противопехотные, советские, французские, немецкие, бельгийские. Мины натяжного и нажимного действия, срабатывающие мгновенно и с замедлением. Мины с элементами неизвлекаемости и проржавевшие от старости и потому непредсказуемые. Мины, мины, мины, миллионы мин с миллионами смертей, потому что каждая мина калечила и убивала сразу нескольких. На подступах к Ленинграду минные поля тянулись на сотни километров.
Когда в шесть утра сыграли побудку, в казарме никто из девушек не спал. Кто-то тихо разговаривал, кто-то сосредоточенно молчал, но взгляды у всех выдавали напряжение — шутка ли, принимать экзамен приедут лучшие минёры Ленинградского фронта во главе с генералом — начальником инженерных войск сорок второй армии!
Стоя в строю, Капитолина исподволь оглядела спокойные лица девушек и поразилась — неужели она одна волнуется?
— Везёт тебе, Капа, ты такая хладнокровная, — шепнула ей Оля Коробкова, стоящая слева, — а у меня поджилки трясутся.
От Олиных слов Капитолине стало немного веселее, и она покосилась на Настю справа. Та еле заметно кивнула и показала глазами на собаку, мол, бери пример со своего Курта и не нервничай.
Когда прозвучала команда «смирно», Капитолина была, по выражению папы, «спокойна, как кусок мыла» — их с Настей и Володей всегда до слёз смешило это его выражение.
Воспоминания о брате придали ей смелости, наверное, Володенька, сейчас смотрит на них с Настей с небес и чувствует гордость за сестрёнок, которые завтра отправятся на передовую. Конечно, если сдадут экзамен. Тихон сейчас за неё тоже волнуется. На прошлой неделе она отправила ему письмо, и позавчера незнакомый лётчик передал записку с несколькими бегущими строчками о том, что воевать должны мужчины и что он с ума сойдёт, если она допустит ошибку.
«Не волнуйся, не допущу», — мысленно пообещала ему Капитолина и почувствовала, как рядом напрягся Курт, словно умел улавливать мысли хозяйки.
— Детский сад. Зря теряем время, — довольно громко сказал один из приёмной комиссии с капитанскими ромбами в петлицах. — Чтобы поглядеть на собачек, мы лучше в мирное время в цирк сходим.
— Подождём с выводами, товарищи, — негромко остановил его председатель комиссии в генеральском чине. Достав платок, он вытер лоб под фуражкой и дал команду начать испытание.
Комбат одёрнул гимнастёрку и обратился к экзаменаторам:
— Мы сейчас отсюда уйдём, а вы, товарищи офицеры, минируйте, где хотите, любыми типами мин. — Он посмотрел на девушек. — Товарищи бойцы, кругом, шагом марш!
— Мы вам такие загадки загадаем — ни один бобик не разнюхает, — весело потёр руки неугомонный майор.
* * *
Вытянувшись в струнку, Настя смотрела, как собаки привычно прочёсывают «челноком» по минному полю: три метра в одну сторону, три метра в другую. Шли бодро, весело, лишь изредка оглядываясь на хозяев и ловя чуткими носами запахи свежей травы и вывороченного дёрна, набухшего летними дождями. Внезапно то одна, то другая собака обнаруживала взрывчатку и садилась охранять место, а Настин Бром всё шёл и шёл вперёд, словно заведённый.
От волнения Настя судорожно сжала в кулаке щуп и напрягла мышцы. Неужели он ничего не чует? Не может быть! Ведь на тренировках её дворняга была в числе лучших.
Добежав до кромки минного поля, Бром повернул назад и снова приник носом к земле.
— Ищи, Бром, ищи! — взмолилась Настя. — Ты можешь, постарайся!
Остальные девушки уже приступили к разминированию своих участков, а она всё ещё стояла и смотрела, как Бром безуспешно отрабатывает задание. Краем глаза Настя перехватила недоуменной взгляд комбата и кривую ухмылочку шутника-майора.
— Ищи, Бром, ищи, пожалуйста!
Хвост Брома описал дугу и вдруг радостно заходил ходуном. Есть! Стараясь ступать осторожно, Настя подошла к сидящей собаке и протянула кусочек вяленого мяса.
— Молодец, не подвёл, а теперь не мешай.
Вдалеке она увидела согнутую спину Капитолины, которая старательно вывинчивала взрыватель мины и начала планомерно прокалывать щупом землю в радиусе полуметра от Брома. Мимо. Мимо. Снова мимо. Щуп упёрся в твёрдый предмет, и на Настю сразу снизошла сдержанная уверенность в своих силах.
На учёбе курсантов заставляли определять типы мин на ощупь, разряжать с завязанными глазами, ставили мину за щит с отверстием для рук, чтоб приучить пальцы действовать автоматически, без напряжения. «Минёр должен заметить каждый бугорок, каждую ямку, — вбивали им в головы тонкости мастерства, — отметить, где трава сочнее, потому что возле старых мин она растёт лучше, а вокруг новых может пожелтеть и скукожиться. Любая ниточка или проволочка, любой обрывок обёрточной бумаги может привести к мине. Но когда вы её нашли, всё остальное должно перестать существовать — теперь в мире вас двое: вы и мина».
В высокой траве лицо и руки тучей облепили комары. Но лишних движений делать нельзя — мина требует полной сосредоточенности.
Аккуратно работая ножом, Настя послойно сняла верхний слой земли и ладонями размела землю вокруг самой ненавистной для всех сапёров немецкой шрапнельной мины-попрыгушки. Когда срабатывал воспламенитель, то перед взрывом мина успевала подпрыгнуть вверх на полтора метра. Один стакан мины был вставлен в другой. Внешний оставался на месте, а внутренний взрывался в воздухе, разбрасывая вокруг три сотни смертоносных пуль и осколков.
Заканчивала Настя в звонкой тишине за спиной самая последняя, когда строй девушек уже построился перед экзаменационной комиссией. От мысли, что подвела команду, на душе было тяжко и муторно. Время шло к вечеру, и июльская жара начала понемногу спадать. Но то ли от нервов, то ли от нарождающейся грозы Настя чувствовала, что ей не хватает воздуха.
Перед подведением итогов экзамена генерал спросил что-то у комбата, потом посовещался с ехидным майором, чиркнул карандашом в блокноте и строго сказал:
— Могу поздравить вас, товарищи бойцы, испытание вы выдержали на отлично, хотя наши минёры постарались создать вам всяческие сложности. Честно скажу — не ожидал таких блестящих результатов. Молодцы! Буду просить верховное командование придать ваш девичий батальон своей службе. — Он посмотрел в блокнот на свою запись и перевёл взгляд на Настю. — Отдельно хочу отметить проводника Сабурову. Ей пришлось труднее всех, потому что заложенную мину один из экзаменаторов присыпал табаком, чтоб собака не учуяла. И несмотря на маскировку, мина была найдена и обезврежена. Товарищ Сабурова, можете считать это первым поощрением.