– пропел Паштет, имитируя игру на воображаемой гитаре. – Или, по-твоему, у нас вообще нет выхода?

– Выход есть всегда. Даже если тебя съели, – их целых два, – и Лялин жестом указал собеседнику на оба. Тот заржал дурным смехом. Следом зашелся и белорус. Вскоре смех последнего перешел в кашель, а затем и в лай.

– Хроническое воспаление легких, – пояснил он новеньким. – Стоит здесь простудиться и – считай калека. Согреться можно, только сидя на трубах. При этом одному месту горячо, другое леденеет. У меня от этого – целый букет болячек: простатит, гайморит, нефрит и еще добрый десяток всяких «-итов». А что делать? Нет у нас ни спирта, ни меда, ни травяных сборов, ни теплой одежды, ни даже одеял. Про антибиотики я вообще молчу.

– Херасе… я в шоке! – зябко передернул плечами Тетух. – У вас же таблеток целые бочки!

Поставив фонарь на пол, Бурак устало присел на корточки.

– В бочках не антибиотики. И вообще не лекарства. Фальшак. Его джигиты гонят из Китая. Контрабандой. А мы упаковываем в бутылочки, коробочки и блистеры. После этого таблетки превращаются в средства от аллергии, отравлений, стенокардии и т. д. Внешне все выглядит довольно солидно: упаковка и инструкции по применению – прямо из типографии, все пузырьки и коробочки имеют специальную голограмму. На деле же, это – мел, которым можно писать на трубах. Еще таблетки можно растирать в порошок, чистить им зубы и присыпать раны… А больных, покупающих это дерьмо, нам, конечно, жалко, но жить-то охота.

На скулах Юрия заиграли желваки.

– Только за это чуркобесам светит от пяти до восьми лет. А по совокупности огребут по самое «не балуй».

– «Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется – ни мне, ни тебе», – процитировал Бурак Некрасова.

– Не ссы, отобьемся! – похлопал его по плечу Паштет. – Мы на их похоронах еще не одну гармошку порвем.

В луч света, испускаемый стоящим на полу фонарем, попала какая-то крупная движущаяся точка. Ползла она прямо на мужчин со стороны технического зала.

– Япона мать! – едва слышно прошептал Лялин. – Это что еще за явление?

– Че, мент, дристанул чуток? Это тебе не сокамерников в муке валять.

– Нет, правда, что это? – вжался в стену белорус.

Со словами «щасс познакомимся» Тетух двинул навстречу неведомому существу. Последнее предусмотрительно замерло на месте, прикинувшись камешком.

– заголосил вдруг Пашка, вскидывая ноги высоко вверх. Исполнительницы канкана могли бы ему сейчас позавидовать.

– Еще один артист в звании народного, – хмыкнул опер. – Принимай его, Иван, в свою труппу. Будет у тебя на подтанцовке.

Существо тем временем продолжило движение, неспешно перебирая своими мохнатыми лапками. Оно и впрямь оказалось огромным усатым тараканищем, ярко-фиолетовым и блестящим, как спелая слива.

– Между прочим, это – тропический вид, – Павел поднял вверх указательный палец. – Я по зомбоящику передачу про него смотрел. Там профессор Букашкин втирал, что размножаются они молниеносно, поэтому плотно оккупировали подвалы домов и тоннели метро. Но москвичам не стоит впадать в отчаяние. Если тропиканы уже завелись, все другие виды тут же сливаются. Потому как с ними соседствовать – себе дороже. Это называется эээ… видовой нетерпимостью. Ну, как у нас с муровским правохрЕнителем!

Лялин подошел к таракану и с хрустом размазал по бетонному полу его пятисантиметровую тушку. Белорус вздрогнул. Сам он и муху убить не мог. Потому как та – живое существо. Даже в детстве, когда его ровесники привязывали к хвостам кошек консервные банки и стреляли по воробьям из рогаток, он часами загонял в сачок залетевшую в квартиру пчелу, чтобы потом выпустить ее на улицу. Носил к речке заблудившихся лягушек, уговаривал пауков уходить к соседям, хоронил раздавленных червяков.

– Плохая примета, – прохрипел Иван. – Нельзя так обходиться с хозяином подземелья. Будет мстить.

– Кончай бредить. Нам дела нет до чужих тараканов. У нас собственные строем маршируют, – почесал Юрий висок, глядя на Пашку.

Тот недовольно засопел, но от реплики воздержался.

Следующая дверь, пятнистая от осыпавшейся краски, тоже оказалась закрытой. И опять заржавевший штурвал нельзя было сдвинуть с места. Когда Лялин окончательно выбился из сил, на смену ему пришел Паштет. Минут через пятнадцать коллективными усилиями мужчины добились проворота. И только. Штурвал бестолково вращался на круглом штыре, а дверь все не открывалась. Тетух вытер со лба пот, выматерился. Потом достал из кармана свои астрагалы, подбросил их вверх: 6/5 – скорее всего, желание сбудется. «Интересно, каким образом, – произнес он вслух. – Гранату, что ли, под дверь швырнуть…».

– В эту дырочку, под штурвалом, нужно засадить гвоздь, шпильку или кусок проволоки, – догадался опер. – У вас есть что-нибудь похожее?

Артист отрицательно замотал головой. Павел же завел руку за спину и, как фокусник, достал из-за пояса джинсов стальную канцелярскую скрепку. Затем выпрямил ее верхнюю часть, присел на корточки и вставил острие в нужное отверстие. «Вошла, как свечка в попку», – потер он руки, услышав щелчок.

С лязгом и скрежетом дверь отворилась. Новый объект дохнул на узников сыростью, затхлостью и … резиной. Света в помещении не оказалось. То ли лампочки перегорели, то ли их там и не было.

– Прометей, твой выход! Публика с нетерпением ждет! – подтолкнул Лялин Ивана в спину. Тот поднял фонарь вверх и без особого энтузиазма нырнул в темноту.

– А че табло такое скорбное? – «участливо» поинтересовался Паштет. – Ты ж у нас – служитель Мельпомены, призванный улучшать окружающим настроение.

– Вы перепутали, – насупился белорус. – Мельпомена – это муза трагедии. А музу комедии зовут Талия.

– Извиняюсь, виноват.

Из деревни – быковат.

– Лирик, блин! Ни дня без куплета, – чихнул Юрий, вдохнув висящую в воздухе взвесь из пылинок и микрочастиц осыпавшейся побелки.

– Лирик-не лирик, а на конкурсе рэп-исполнителей мой трек в свое время занял третье место. Если б не обстоятельства, я б уже… Не срослось, короче.

– Дали мешалкой под зад? Понятное дело, это тебе не мелочь по карманам тырить.

– Во тебя плющит! – оскалился Тетух. – Ты что, меня за руку ловил?

– Да у тебя диагноз – поперек лица. Я таких столько насмотрелся, что ни с кем никогда не перепутаю.

– Шел бы ты, мусорюга, в пешее эротическое, пока я тебе скрепкой гляделки не выколол.

– Не по Хуану сомбреро! – раскатисто рассмеялся. Лялин. – Чтобы что-то кому-то выколоть, надо бицепс полировать, а не пивасик сосать да на харю давить.

Пашка удивился прозорливости мента, ведь он, действительно, обожал пиво и поспать часиков десять-двенадцать. А почему нет? На работу ходить не надо. Он – свободный предприниматель, хозяин трех киосков, торгующих подержанными телефонами. Один колотит ему копейку на рынке «Южные ворота», другой – на Козе[4], третий – на Абельмановской, возле кафе «Академия». «Это – зависть, – успокоил себя мужчина. – На пивбары у мента нет денег, а на сон – времени. Впахивает, как конь педальный, зарабатывая себе орден Сутулова».

Помещение оказалось мусорной свалкой. Оно было доверху набито старыми автомобильными покрышками, металлоломом, пустыми деревянными ящиками и поддонами. Порывшись в кучах хлама, опер обнаружил там массу полезных вещей: моток электрокабеля, шесть защитных строительных касок, несколько металлических прутов, десятка два рогожных мешков, набитых технической ватой, два мотка проволоки, тридцатисантиметровый огрызок собачьей цепи, невероятное количество пластиковых полуторалитровых бутылок, тучу хозяйственных полипропиленовых мешков, частично изгрызенных крысами.