– Капитан дело говорит, – оживился Бурак, отдирая от дозатора приклеенную вверх ногами этикетку.

– Ну, и целуй его в десны, а хачиков – в задницу, – выкрикнул Тетух, и его рука снова потянулась к шраму. То, что недавний поклонник так быстро переметнулся во вражеский стан, взбесило мужчину, и он еще долго бубнил себе под нос различные ругательства, самым приличным из которых было «гастролер из Бульбостана».

Бурак был совершенно невозмутим. Коленца, которые выбрасывал новенький, его уже не пугали, а развлекали.

– Художника должен обидеть каждый, – картинно поправил он сползшие с носа очки. – Таков удел творца!

В трудах праведных день промелькнул удивительно быстро. После ужина, состоящего из консервной банки кошачьего корма и двух кусков хлеба, на душе у Павла было особенно тяжело. Нет, к паштету, оказавшемуся внутри емкости, у него претензий не было. Вполне себе съедобная намазка и просрочена-то всего на неделю, но то, что он дожил до положения домашнего животного, не давало покоя уязвленному самолюбию. В его, полной авантюр, жизни бывали ситуации и похлеще. Чего только стоила параша в общей камере СИЗО, где на глазах у всех нужно было справлять нужду. А соседство с туберкулезниками и ВИЧ-инфицированными, отбывающими наказание вместе со здоровыми? А закрытая жестянка с консервами на завтрак, когда нет ни ножа, ни открывалки? Сидишь на корточках и трешь банку о бетонный пол, пока не стешешь жестяной край. Как говорится, бывало и хуже, но реже…

Но самое обидное то, что до уровня животного его низводят какие-то лезгиночники. В местах заключения «детям гор» сразу разъясняют их место в подлунном мире, а на воле они берегов не видят. Понаехали в столицу и давай барагозить: из ружей палят, наркотой торгуют, людей воруют, на Курбан-байрам режут своих баранов прямо на детских площадках. Была б его, Павла, воля, он бы всю эту дикую орду загрузил на ледокол и вывез бы куда-нибудь в Антарктиду. Пусть бы перед пингвинами распальцовывались.

Лялин сейчас раздумывал над тем же.

– Мужики, – обратился он к старожилам, – расскажите мне о бандитах все, что знаете: сколько их, как кого зовут, кто из них главный, как себя ведут…

– Видим мы их дважды в неделю. Приезжают на машине ближе к ночи или ранним утром, – начал, прокашлявшись, Бурак, больше года ведущий «персональную картотеку» на трубах подземелья. – Главный у них – Аслан. Мы его ни разу не видели, но неоднократно слышали, как эти черти упоминали между собой его имя. С почтением таким, с придыханием, как говорят о строгом, но справедливом начальнике. Галдели, конечно, по-своему, но по интонации было понятно, что они пугают им друг друга. Мол, если Аслан узнает, на нитки расплетет.

Являются они, как правило, тройками – один входную дверь стережет, пока два других продукцию к машине выносят. Состав банды таков: Муса, Иса, Нияз, Умар и Заман. Да, есть еще один – безымянный. Он у них – на побегушках. Между собой мы зовем его ППП – подай-принеси-пшел вон. За все время мужик не издал ни звука. Скорее всего, немой. Бригадир этого зверинца – Муса. Он и по-русски сносно говорит, и соображает лучше других, и выглядит цивилизованно. Симпатичен, высок, накачан, руки постоянно согнуты в локтях – поза драчуна, готового к нападению. Одевается элегантно: кашемировое пальто, шелковое кашне, твидовый костюм.

Нияз и Умар по-русски говорят чуть хуже, но мы их и так понимаем. Выучили уже, что бид – это дерьмо, хак – свинья, тхо диц ма де – закрой рот. Самый добрый из них – Заман, он не ругается, не угрожает, не штрафует. За него это делает Иса. Этот жесток до крокодильства и примитивен до крайности. Любит издеваться. Покажет что-то съедобное в ящике – кусок колбасы, рыбий хвост, пирожок с ливером – и со словами «лучче сабака на улица пакармлю» забирает обратно. К тому же, он редкий урод: невысокий, кривоногий, с ручищами, достающими до колен. В любое время года – в белых кроссовках, кожаной куртке и спортивных штанах с лампасами.

Заман тоже не красавец: плотный, лысая башка прямоугольной формы, иссиня-черная борода, в коротких толстых пальчиках все время теребит четки. К нам относится нейтрально, в отличие от брызжущего слюной Нияза. Тот – сильно дерганный, вечно всем недовольный, постоянно жует жвачку…

– Насвай[9], – вырвалось у Паштета, хорошо ориентирующегося в подобных вещах.

– Может, и «цвай», – пожал плечами белорус, – я в жвачках не разбираюсь. Так вот, Нияз этот высок, угловат, неуклюж. Черные волосы ниспадают на лоб, полностью закрывая левый глаз. Шею пересекает безобразный лиловый шрам. Руки дергаются, как у нервнобольного. Зол, как бездомный пес, и вонюч, как скунс. У нас тут тоже не розарий, но после его визита – хоть кислородную маску надевай.

Паштет нервно забарабанил пальцами по столу.

– Весело у вас в колхозе… Да ты продолжай, продолжай.

– Его напарник Умар та еще пачвара[10]: стеклянные отмороженные глаза, толстый мясистый нос с вывороченными ноздрями, мощные выпирающие челюсти, покрытая веревками вен шея, вечно взъерошенные волосы. Большой любитель китайских спортивных костюмов и толстых золотых цепей.

Да, чуть не забыл: у всех у них, кроме Мусы, во рту – золотые коронки.

– Так это чичи или даги?

– Хрен их поймет. Я кавказцев вообще не различаю.

Какое-то время Юрий молчал, обдумывая услышанное.

– Стало быть, самое слабое звено – толстяк Заман. С ним и будем работать.

– Работать?! – дернулся Тетух, как ужаленный. – Завалить всех в ухнарь, и все будет в елочку!

– Ну да… – задумчиво протянул Лялин, постукивая по столу пустой кружкой. – Война – фигня, главное – маневры.

– Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию, – едва слышно произнес

Русич.

– Глохни, сектант! И ты, мент упоротый! И ты, лицедей самодеятельный, тоже глохни! Можете и дальше смотреть на этих ублюдков, как бараны на забойщика скота, мне с вами не по пути, микроцефалы вы тупорылые! – вскочил он на ноги и скрылся за углом.

– Если оппонент переходит на личности, значит, он плохо владеет предметом дискуссии, – спокойно заметил отец Георгий.

– Скажу больше, – добавил Бурак. – Если у Боба – проблемы со всеми, то проблема – сам Боб.

– Плюсую. Жаль, что мы больше не увидим нашего друга Паштета! – с серьезным видом произнес Лялин, и все дружно засмеялись.

Из-за угла тут же показалась рука Тетуха с выставленным вперед средним пальцем. Убойный аргумент! Оно и понятно: драться – себе дороже, а покинуть «подводную лодку» нельзя – все люки задраены.

Отца Георгия трудно было вывести из себя. Он отличался спокойствием и библейским терпением, какое бывает в генах только у обладателей многовековой культурной матрицы.

– Не судите его, братья, да не судимы будете, – прошелестел монах сухими губами. – Душа Павла мается, без веры ей опереться не на что. Ему бы открыть сердце Господу да посмотреть на мир без злости… Вера – это внутренний стержень, помогающий людям пережить глубокие потрясения. Об этом, кстати, и Солженицын писал в своем «Архипелаге», и Гроссман в романе

«Жизнь и судьба».

– Блажен, кто верует – тепло ему на свете, – с ироничной улыбкой процитировал Чацкого Бурак.

– Господь любит атеистов. Они не грузят его своими проблемами, – хмыкнул опер.

– В окопах атеистов нет, – философски заметил Русич. – Когда беда случается, человек ищет точку опоры. Ежели у него все ладно, он в церковь не ходит, посты не соблюдает, не молится, не исповедуется, не причащается, Закона Божьего не знает, Библию не читает, а потом удивляется, что Господь ему не помогает.

Что же до Павла, то парню просто не хватает любви. Человек – арена борьбы добра и зла. Сам по себе он ни хорош, ни плох, и принимать его надо таким, как есть.

– Принять мужчину таким, каков он есть, может только военкомат! У остальных есть требования. Да и кому сейчас любви хватает? Тебе, Иван? Тебе, Владик? Или, может, мне? Времена нынче не шибко вегетарианские. Так что ж нам теперь… кидаться друг на дружку? Зарывающемуся человеку необходимо указывать границы дозволенного.