– Ну! – Эдик не унимался, его конкретно подбешивало, что подруга с интересом разглядывает мазню этого дрыща. – И чего нет в диджитале?
Новенький прошелестел губами:
– Волшебства нет.
– Чего-о? – хохотнул Эдик.
Класс гоготал, а новичок даже не улыбался.
«Ну вот и началось!» – с досадой подумала Алла, вслух занялась переключением внимания.
– Ребята, займите свои места. Скоро звонок.
Хихикая, побрели за парты. Эдик потянул Олю, та медлила:
– Тихон, можно я скетчбук после урока отдам?
За новенького ответил Эдик:
– Оль, верни Гарри Поттеру его рисульки.
– Я посмотреть хочу.
– Не на что там смотреть!
– У нас ещё будет время хорошо узнать друг друга, – Алла Львовна взяла альбом, чтобы ничего не отвлекало от занятий.
Приводя в порядок стол в конце рабочего дня, Алла заметила альбом.
Вот ведь, забыла вернуть. И сам не забрал, тоже забыл или постеснялся. Тихон – Тихон и есть. Интересно, что там.
Алла хотела быстро пролистать страницы, но, как говорят «её» дети, «залипла» надолго. Рисунки читались, как книга. Каждый – история на границе реальности и сказки… Алла словно видела чьи-то сны.
Стайка ласточек кружит над крышами стареньких двухэтажных домов. Среди птиц, раскинув руки подобно крыльям, парит девочка-подросток. Что-то странное на ноге… Какой-то ортопедический аппарат. Рисунок был полон воздуха. Ей даже показалось, что порыв ветра вырвался за пределы и перелистнул страницу.
На следующей в хрупкой девичьей ладони плещется море. На гребне волны – корабль. Паруса, разумеется, алые.
Какими им быть, когда художнику четырнадцать.
Забыв о времени, Алла неотрывно глядела в морскую даль, слушала шум прибоя, пока брызги…
Что за наваждение?!
Она сняла очки, стекла покрыты мелкими каплями. Протирая линзы, пыталась найти логическое объяснение, но ничего, кроме «разыгралось воображение», на ум не приходило.
Надела очки, перелистнула страницу и чуть не захлопнула альбом: резко потянуло могильным холодом.
Из темноты ямы в поисках спасения тянутся непомерно огромные руки. Крохотный мальчик, похожий на Тихона, стоя на краю обрыва, бросает им конец верёвки.
Не такой уж и тихоня.
А это… Оля?!
На портрете первая красавица класса, зажмурившись от нежности, прижимала к щеке пушистого щенка. Ничего необычного в рисунке не было, кроме того, что и у Оли не было никакой собаки. Это Алла знала точно: Оленька часто с грустью говорила о своей мечте.
Но когда он успел это нарисовать? Альбом весь день пролежал у неё на столе, а познакомились они только сегодня.
– Алла Львовна…
Алла вздрогнула от неожиданности. Точно Тихон! Она не услышала, как он вошёл.
– Извините, можно забрать?..
– Да, конечно. Я посмотрела без спросу, ничего?
– Смотрите, пожалуйста! Рисунки для того, чтобы смотреть. И как вам?
– Волшебно, – улыбнулась Алла.
Глаза мальчишки засияли.
– Я вас нарисую, можно?
– Буду рада! Олин портрет мне очень понравился.
Сказала она это, конечно, не только ради одобрения, а с намёком на разговор, но художник намёк не понял, поблагодарил и собрался уходить. Алла задержала вопросом:
– Кстати, как ты это сделал?
– Что?
– Портрет. Вы с Олей были знакомы?
– Нет. Мне на прошлой неделе так… увиделось: «Портрет Оли». Я ещё думал, что за Оля такая? А сегодня смотрю, а она вот. Даже угадал, как зовут.
– Волшебство, – подытожила Алла с улыбкой.
– Ага, – кивнул как ни в чём не бывало.
Ощущение чудесного не покидало Аллу до самого вечера, пока не села за проверку тетрадей.
* * *
– Поз-драв-ля-ем! Поз-драв-ля-ем!
Оленька сияла. Класс шуршал обёртками Choco Pie, девочки подбегали, дарили безделушки, получали приглашения. Из мальчиков первым подошёл Тихон.
– Это тебе.
На парту лег «Портрет Оли».
– Ты… Издеваешься?! – в голосе именинницы зазвенели слёзы. – Я… Я так просила, желание загадывала, а мне… Телефон подарили! А ты… Дразнишь, да?
Слёзы отразились и в глазах Тихона, он закрыл их.
Алла поспешила подойти, положила руку на вздрагивающее плечо мальчика, не стала останавливать прорывающуюся к выходу девочку.
Всем нужно время.
Покинуть класс Оле не удалось, в дверях столкнулась с опоздавшим Эдиком.
– Ты куда?
– Пусти!
– Плачешь от счастья? Рановато. На вот! Теперь можешь рыдать.
Эдик достал из-за полы пиджака пушистый комочек, точь-в-точь как на рисунке, и передал в руки подруге. Щенок тут же принялся слизывать слёзы с мокрых щек девочки. Оля зажмурилась, её счастливое «о-ой!» подхватили в классе.
– Волшебство?! – не сдерживая восторга, Алла Львовна уже двумя руками встряхивала плечи Тихона. Тот наскоро вытер слёзы и подмигнул.
* * *
– Друзья! Нам сегодня радостно и немного грустно. Радостно, потому что наш Тихон получил приглашение в Центр искусств для одарённых детей, а грустно… потому что покидает наш класс.
– Мне тоже грустно, только всех по именам запомнил и…
«У-у-у!» – загудели в классе.
Прощались тепло, желали удачи, записывали номер телефона.
Оля шепнула:
– Извини, что тогда накричала.
– Пока, Поттер! – Эдик пожал руку.
Под журналом Алла нашла большой конверт:
«Алле Львовне. Открыть через год. Только чесно!»
«Эх, волшебник, – усмехнулась Алла. – «Т» потерял». Руки чесались распечатать, но уговор есть уговор.
* * *
Обычно он не отвечал на незнакомые номера. Реклама напрягала, ему тяжело давались отказы. Даже простое «нет, спасибо!» выговаривалось с трудом.
Цифры номера на экране смартфона вдруг выстроились ступенями. Понурая единица выпала из общего строя, тут же стала карабкаться по этой лестнице наверх. Он слушал рингтон Nokia и наблюдал: вальсовая мажорность диссонировала с трудным подъёмом. Нестерпимо захотелось прекратить «единичные» мучения.
– Слушаю.
– Тихон, ты?
– Да… А кто спрашивает?
– Эдуард. Эдик. Помнишь такого?
– Эм-м…
– Восьмой «б».
– Ты называл меня Гарри.
Эдик рассмеялся, Тихон улыбнулся.
– Вспомнил, значит? Ты рисовать не бросил?
– Нет, конечно, вот выставку готовлю.
– Ну круто, чё! Можешь на заказ портрет нарисовать?
«Уж лучше б реклама», – вздохнул про себя. Но такие предложения поступали часто, и Тихон на автомате выдал заготовленное:
– Извини, я на заказ не пишу.
– Да я ж не бесплатно. Заплачу, сколько скажешь.
– Прости, но…
– Это не только для меня. Это для Оли. Свадебный подарок.
Единица раскачивалась на последней ступени, рискуя упасть в бездну.
Тихону показалось, что он вполне успешно изобразил радость, пусть притворную, но вполне естественно, и даже более-менее внятно поздравил будущих новобрачных, но тут Эдик нетерпеливо буркнул:
– Ну?! Ты там? Ответь уже что-нибудь!
– Хорошо, давай встретимся, обсудим.
Он не выделывался, не набивал цену. Он знал, что не получится. И не получалось.
Выходило похоже, разумеется. Ещё б оно не вышло по фотографии! Делов-то!
Что за мода – фотосессия за месяц до свадьбы? Мало ли, что ещё произойдёт.
Хотя зачем он вообще про это думает?
Да потому что жених сияет во все тридцать два, а невеста… Улыбается, конечно, но глаза…
А глаза и велено перерисовать.
Это что ж получается, Эдик дразнил, смеялся, а сам ещё тогда смекнул? И объяснять не пришлось, что мечты мечтами, а чтобы сбывались – это уже искусство. Или волшебство, как он в детстве думал. А может, и то, и другое.
Да только не идёт оно. Гиперреализм и всё тут. Вплоть до пор на коже. Каждый волосок, ресничка, все переливы оттенков в хрусталике… По итогу тот же диджитал, только маслом. Ловкость рук и никаких чудес.
Высветился входящий от «Единицы».
– Привет, Гудвин!
– Привет, почему Гудвин?