И хоть время было позднее, Прохор, забрав с собой для солидности целое отделение улан, поскакал на Водочную улицу...

В ту ночь в фотографии встретились Корытко, Половников и Лева Похлебаев. Разговор шел о Прытковой, которая почему-то не возвращалась из Перми, хотя контрольные сроки давно уже истекли...

В первые недели белогвардейского правления среди тех, кто остался в городе для подпольной работы, должной связи не было. Чувствовалась какая-то неуверенность в действиях скованность. Но через полтора месяца появился Корытко. Его с документами коммерсанта направили в город товарищи из бюро Уралобкома. Однако в доме по Матренинской улице, где должна была находиться явка, «коммерсанту» открыл дверь седой мужчина с воспаленными веками и на вопрос:

— Как чувствует себя Иван Николаевич?

Недоуменно пожал плечами и, дыша перегаром самогона грубо отрезал:

— Проходи, проходи... Не Ивана Николаевича, не Николая Ивановича тут сроду не прописывали...

Корытко долго думал, как ему поступить, как отыскать верных людей, и решил идти к Константиновскому кладбищу, к тюрьме. У тюремных ворот днем всегда стояли женщины с передачей для арестованных. Там Корытко и познакомился с Прытковой, которая принесла передачу для своего дяди. Через Прыткову он быстро установил связь с Левой Похлебаевым и Леонидом Борисовичем, а затем и с другими подпольщиками.

Сначала Корытко и его помощники занимались лишь устной агитацией среди населения и белогвардейских солдат потом перешли к печатанию прокламаций и к диверсионным актам, а когда приехал Маре-Расковалов — и к сбору военной информации.

У Прытковой за Пермью в деревне жила старуха мать, и медицинской сестре было удобнее всех остальных отлучаться на несколько дней из города. Правда, хирург Лисицкий догадывался, что она ведет какую-то двойную жизнь, но делал вид, что это его не касается.

Уже три раза Прыткова, доставив информацию по нужному адресу (откуда она затем переправлялась через линию фронта)', благополучно возвращалась назад. Но сегодня...

— Ну? — спрашивал Корытко Леву Похлебаева, Маре-Расковалова и Половникова. — Газету свежую читали? Нет?.. Ну, слушайте, что там пишут:

«Доблестные уланы поклялись перед богом и родиной, что они хоть из-под земли раздобудут людей, которым не дороги интересы единой и неделимой России и которые занимаются подрывной деятельностью в пользу всеобщего врага…»

— Что ты желаешь этим сказать? — прервал его Маре-Расковалов. — Что Прыткова арестована уланами? Почему так ду маешь?

— Я не хочу так думать, — возразил Корытко, ну, не хочу...

— А зачем про уланские клятвы читаешь?

Ответить Корытко не успел: на улице зацокали копыта.

— Не просвечивает ли через ставни? забеспокоился Половников.

Только Лева Похлебаев успел повернуть выключатель, как в двери забарабанили.

— Открывайте! — послышался чей-то резкий незнакомый голос. — Проверка документов.

— Ты спокойно показывай свои бумаги,— шепнул Корытко Маре-Расковалову, — Мы скроемся через черный ход.

— Лады! — кивнул фотограф.

А голос за дверью продолжал:

— Кому говорят, открывайте!

— Сию минуту, сию минуту! — заторопился Маре-Расковалов. — Дозвольте лишь лампочку засветить...

Когда уланы, раскрасневшиеся от мороза, ввалились в ателье, Маре-Расковалов с искусно разыгранным недоумением спросил:

— Чем обязан, господа, такому сверхпозднему визиту?.. Документы?.. Ах, да... Пожалуйста!.. Мои документы в полнейшем порядке!

— Нам виднее, господин Маре-Расковалов, в порядке ваши документы или нет, — ответил Прохор, откидывая башлык и распахивая шинель. — Нас они не интересуют.

— Не интересуют, господин офицер? — уже по-настоящему изумился фотограф. — А что вы кричали за дверью?

Вместо ответа Прохор достал карточку и поманил пальцем Маре-Расковалова.

— Эта красивая женщина вам знакома?

Маре-Расковалов сразу узнал Прыткову, но, чтобы скрыть тревогу и придумать ответ, стал искать в тумбочке футляр с очками.

— Так известна ли вам эта женщина? — продолжал Прохор.— Отвечайте.

— Сию минуту, господин офицер, сию минуту,-—говорил фотограф, надевая очки. — Дозвольте получше разглядеть.

—  Будьте так любезны...

В то время Корытко, Половников и Лева стояли в сенях у черного хода. Дверь была захлопнута на замок. Впопыхах они забыли взять у Маре-Расковалова ключ.

—  Взломаем,— шепнул Лева и нажал дверь плечом.

Раздался скрип.

—  Отставить!— также шепотом приказал Корытко.

—  Как тогда быть?

—  Ну переждем здесь... Только тихо...

А в ателье Маре-Расковалов, разведя руками, вернул фотографию Прохору.

— К великому прискорбию, господин офицер, лицо этой дамы мне незнакомо.

— Проверьте ваши записи,— посоветовал Прохор. — Данная особа фотографировалась именно здесь. Надеюсь, этот факт вы подтвердите?

— Совершенно справедливо, господин офицер, снимок сделан мной... Но от клиентов нет отбоя, всех запомнить трудно, — ответил Маре-Расковалов, а в голове была лишь одна мысль: «Неужели Прыткова схвачена?»

— Покажите ваш гроссбух с записями, покажите негативы, — распорядился Прохор.

— Господин офицер, утром я все проверю,— ответил Маре-Расковалов. — Куда изволите приказать сообщить вам?

— Мне нужны сведения не утром, а сейчас! — нетерпеливо заявил Прохор.— Вы что, не хотите выполнить мое требование?

— Что вы, господин офицер! — с притворным испугом заверил фотограф.— Я обязан все исполнить... Но некоторые записи и негативы хранятся у меня в особом чулане — в сенях...

Маре-Расковалов был уверен, что его товарищи давно уже скрылись, поэтому он смело повел Прохора и нескольких улан к черному ходу.

«Постараюсь сочинить какой-нибудь адрес,— решил он про себя, — пусть ищут... Только бы избавиться от незваных гостей.

А мне придется распрощаться с фотоателье... Жаль!» — с этими мыслями Маре-Расковалов распахнул дверь в сени...

XXII. КОЛЧАКА ЖДУТ!

В который уже раз перечитывал Мишка измятую газетную полосу, где все было выучено наизусть. Но почему-то хотелось вновь и вновь вглядываться в те строки, хотя Мишка прекрасно понимал, что написаны они пером продажных колчаковских журналистов. Захлебываясь от восторга, журналисты подробно сообщали, что «голубые уланы» обезопасили город от сторонников Совдепии.

Половина статьи посвящалась «истинному сыну многострадальной земли русской подпоручику Побирскому», арестовавшему в фотографии на Водочной улице целую большевистскую группу. Несмотря на вооруженное сопротивление, оказанное членами этой группы, во время которого один из уланов был убит и три ранены...

То, что Лева долго не заходил в домик Похлебаевых, вначале не особенно тревожило его обитателей. Железнодорожник и раньше куда-то исчезал или жил у других родственников. Поэтому газетное сообщение об аресте группы, где упоминался и помощник паровозного машиниста Лев Похлебаев, свалилось на них, точно снег на голову. А спустя два дня близким предложили взять ночью из тюремной катаверной труп Левы и в течение часа без всяких церемоний похоронить в конце Константиновского кладбища.

Мишка тоже было собрался идти вместе с Лидией Ивановной, но Лисицкий не пустил его.

А утром заплаканная Люся рассказала ему подробности о похоронах брата. Кроме родственников, гроб с телом Левы провожал еще целый взвод «голубых улан» под командованием подпоручика Побирского. Белогвардейцы опасались беспорядков и поэтому дали такой «почетный эскорт».

— Не могли Лева и его товарищи решиться на побег из тюрьмы, — едва сдерживая рыдания, шептала Люся. — Не могли... Ночь-то тогда шибко лунная была, светлая... Не глупые же они?.. И волосы у Левы на затылке опалены... Даже один из тюремных смотрителей сказал мамане, что стреляли по ним в упор.