— Гудит, гудит, языкастый! — усмехнулся Серяпин, прислушиваясь к далекому набатному раскату. — И по мне, брат, случалось, гудел. Уведу, к примеру, коняшку из села, хозяин хватится, бежит к звонарю, тот на колокольню... И завертелась катавасия. Но «нас не выдадут черные кони, никому нас теперь не догнать...» Песня такая есть...
Вскоре этап обогнал вестовой второй части — Сергей Иванов. Он пронесся мимо в медной блестящей каске на белоснежном жеребце, не задерживаясь ни на секунду.
— Пожар! Пожар! — раздались удивленные возгласы в колонне арестантов. — Здесь пожар, где-то на тракте!..
Старший офицер придержал своего коня и, подняв над головой нагайку, чтобы привлечь внимание, скомандовал:
— Сдвигайтесь к левой обочине!
— Мать честная! — перекрестился Серяпин. — Чего же тут загорелось? Сосны, что ли?..
— Тра-та-та-та-та-та! — приближались в это время звуки трубы, и у кочегара забилось сердце: да, сдержали слово друзья-пожарные, не оставили в беде ни его, ни других товарищей. И где-то рядом с трактом, в лесу, Корытко с боевой группой. Лишь бы получилось, как они задумали! Лишь бы не сорвалось!
У пожарных пока все шло по плану. Стяжкин по тревоге не поднялся, продолжал храпеть, и во главе обоза поехал Фалеев. Двенадцать касок и брезентовых курток, нужные для маскировки, были припрятаны на линейках с вечера, «слабаки» оставлены дежурными в части, Киприян назначен на каланчу, а Леха — к главному входу.
Замыкал обоз Мишка. Ведь Галина Ксенофонтовна после нынешней бессонной ночи лично выдала ему как бы увольнительную, и парень мог распоряжаться утренними часами как хотел.
Правда, Геннадий Сидорович, приметив, что «Босяков-меньшой» выводит из конюшни Мантилио, собрался было сердито крикнуть: «Только тебя здесь не хватало», но раздумал и поправляя ослабевший ремешок у каски, решил: «Ладно, пусть и малец участвует в общем деле».
Под трубные сигналы и звон бубенцов обоз быстрее, чем обычно, промчался по городу. Кучера старались как могли, и кони, роняя с удил белую горячую пену, летели так, словно их направляли в неудержимую кавалерийскую атаку...
Корытко уже поджидал и этап, и пожарных недалеко от пересечения Сибирского тракта с дорогой. Вместе с членами своей группы он притаился в молодом ельнике. У всех под пальто были припрятаны наганы. У лучшего в группе стрелка Половникова имелся маузер. Лева Похлебаев ежеминутно посматривал на часы.
— Амба! — наконец радостно прошептал он и захлопнул крышку часов. — Дача загорелась!
— Ну, товарищи, сюда! — распорядился Корытко. — Напоминаю: действуем решительно, в первую очередь снимаем офицеров...
— А, может, просто пугнем, — раздался чей-то тихий голос — лучше, если наши руки кровью не обагрятся...
— Эх, Леонид Борисович! — остановил противника решительных действий высокий блондин Половников. Кого вы жалеете? Этап ведет поручик Холкин... Вот у Холкина руки действительно в крови. Вы уверены, что он на полпути не пристрелит некоторых при так называемой попытке к бегству?.. Эти истории, я знаю, за ним водятся.
— Подтверждаю, — сказал, в свою очередь, и Лева.
— Да нет... Я ничего... Я просто не подумал, — начал оправдываться Леонид Борисович, но его оборвал Корытко:
— Ну, хватит спорить! Разные мнения теперь исключаются...
Не забыли, что после того, как наши товарищи побегут, мы врассыпную отходим к городу, отвлекаем внимание на себя?.. Ни сегодня, ни завтра друг с другом не встречаемся... Оружие спрятать... Товарищ Прыткова, вновь напоминаю, если будут раненые, надежда только на вас.
Молодая женщина, к которой обратился Корытко, была операционной медсестрой у известного хирурга Лисицкого. Она смущенно кивнула головой.
— Ну, вот, пожалуй, и все, — сказал Корытко и, доставая из широкого кармана наган, негромко приказал:
— Каждый занимает свое место...
Когда пожарные линейки и бочки прогромыхали мимо этапа и скрылись в облаках поднявшейся пыли, поручик Холкин, увидев, что арестанты, пропуская обоз, слишком сжались к лесу, начал ругаться:
— Выходи, мерзавцы! — раздавая удары направо и налево, крутился он вокруг. — Выходи и выстраивайся в четыре шеренги!
Второй офицер, тоже орудуя нагайкой, следовал за ним как тень. Конвойные штыками гнали арестантов на середину тракта.
— Вперед... Шагом ма-а-рш! — скомандовал Холкин, убедившись после пересчета, что все налицо...
...Пожарные, как и было условлено, свернув с тракта, остановились. Там их поджидал Сергей Иванов. Его отправили вперед, наказав «заговорить» любого встречного, который пойдет или поедет с разъезда. Все нервничали: над верхушками сосен полз хорошо знакомый сероватый дымок. Надо было спешить.
А этап продолжал двигаться. Противная осенняя сырость по-прежнему лезла за воротник, проникала под ветхую одежду, но Васильев совершенно нс чувствовал ее.
«Сейчас... Сейчас», — возбужденно шептал он про себя и даже не прислушивался к тому, о чем трещал идущий рядом Серяпин.
Но тем не менее и для кочегара залп, раздавшийся из ельника, па какую-то секунду показался неожиданным. Он считал, что это должно случиться еще минут через десять. Однако, увидев, как Холкин медленно повалился из седла и как взвился его конь, Васильев крикнул своим:
— Скорее! — и повернул к лесу. За ним бросились и остальные политические.
Группа Корытко, не давая конвоирам опомниться, усилила огонь.
Вскоре и конвоиры открыли беспорядочную ответную стрельбу. Уцелевший офицер, оправившись от испуга, с клинком в руке поскакал в сторону Александровского проспекта. Пули, посланные ему вдогонку, не достигли цели.
— Отходим! — послышался спокойный голос Корытко...
Васильев и его товарищи в эти минуты были уже далеко от тракта. Кочегар, бежавший первым, до боли в глазах всматривался в показавшийся впереди просвет. Но разобрать, к сожалению, ничего не мог. Беспокойство нарастало все сильнее и сильнее: во рту пересохло, под ногами трещал валежник.
«Выстрелы давно стихли... и времени прошло достаточно, чтобы добраться до проселочной дороги, — мелькнуло в голове у Васильева. — Неужели заблудились?»
И вдруг совсем рядом раздался робкий звон бубенчика. Это, по-видимому, мотнула головой какая-то лошадь. Значит, обоз близко?!. Собрав последние силы, Васильев перемахнул через «овраг и сквозь поредевшие сосны приметил и Фалеева в брандмейстерской пролетке, и линейку с топорниками, и Мишку на одноконной бочке.
Не хватало только паровой машины. Но ее после ареста Васильева на пожар не вывозили.
Вытирая вспотевший лоб, кочегар остановился и стал ждать остальных. Пожарные, увидев его, соскочили с повозок и, радостные, бросились навстречу.
— Федорыч!?.. Ты ли это!?. — неслось со всех сторон. — Живехонек?..
Но дядя Коля и Геннадий Сидорович были начеку.
— По коням! — не сговариваясь, крикнули они одновременно.
И обоз под дробный перестук хорошо смазанных колес стремительно полетел по направлению к разъезду. Недавние арестанты прямо на скаку надевали на себя брезентовые куртки и каски, превращаясь в заправских пожарных.
Мишка в сдвинутой на затылок фуражке, как всегда, был замыкающим. Подхлестывая Мантилио концами вожжей, парень думал, как все гладко получилось: дяденька Федорыч на свободе, белогвардейские начальники, наверно, бесятся от злости...
— Эй, стой! — неожиданно прервал его мысли чей-то истошный вопль.
Обоз в этот момент как раз скрылся за поворотом, и Мишка оказался на дороге один.
— Стой! — послышалось снова.
Мишка, оглянувшись, попридержал Мантилио и увидел незнакомого человека в арестантской одежде, выбежавшего из леса и отчаянно махавшего руками.
— Наше вам с кисточкой! — представился ему незнакомец и, отдышавшись, полез без всякого приглашения на бочку. — Почему меня забыли? А?.. Ну, трогай, трогай!.. Зенки хватит пялить!
Мишка, решив, что его нагнал кто-то из спутников Васильева, гикнул на Мантилио и, чуть отодвинувшись вправо, чтобы освободить место рядом с собой, серьезно сказал: