И трубач, и кузнец, узнав, что от них требуется, на все согласились. А Ермоловича это даже заинтересовало. Правда, дядя Коля основательно предупредил, что болтать о ночном свидании пока никому не следует.

— Могила буду! — заверил Мишка.

В условленную пору Геннадий Сидорович и дядя Коля были па месте. Мишка отыскал в заборе нужную доску.

— Есть кто? — несмело произнес он и вдруг, не сдержавшись,

— Тише, — раздался где-то совсем рядом шепот Левы. Кто надо - есть, не беспокойся. Как выполнил мою просьбу?

— Договорились же...

— Тогда подайся в сторонку. Разговор пойдет обстоятельный.

Мишка, обиженно пожав плечами, отошел. К заборной дыре придвинулся Геннадий Сидорович.

— Что за люди? — нарочито безразличным тоном спросил он, пытаясь в темноте разглядеть Леву.

— Я с товарищем Корытко, — ответил Лева.

Услышав слово «товарищ», старший топорник инстинктивно отпрянул назад. При теперешних порядках за это слово легко можно было поплатиться головой.

— Ну, не волнуйтесь, — мягко и певуче, с едва заметным украинским акцентом, успокоил Геннадия Сидоровича человек, названный Корытко. — Товарищ — прекрасное слово...

— Не заговаривай зубы! — грубо оборвал его дядя Коля.— Что прекрасно, а что не прекрасно, мы и самолично, слышь, сами разбираем...

— Тогда без предисловий к делу... Вопрос есть, товарищи пожарные, к вам.

— Смотря какой!

— Серьезный...

Пока Геннадий Сидорович шептал что-то другу, Корытко жестом подозвал ближе Леву. У Левы был фонарь с кольцом, которым обычно пользовались обходчики железнодорожных путей. Прикрыв фонарь полой тужурки, он быстро зажег вставленный в нем огарок свечи.

— На вашу сторону такое кадило передать опасно, пояснил Корытко и достал белый клочок бумаги. Думаю, этот почерк вы сумеете разобрать и вспомнить.

Стараясь, чтобы свет не проникал сквозь заборную щель, Лева поднес фонарь к бумаге. И дядя Коля с Геннадием Сидоровичем медленно прочли про себя:

«Доверьтесь тем, кто назовет мою фамилию».

— Федорыча, слышь, рука, — удивленно протянул дядя Коля пытливо всматриваясь в строки, написанные Васильевым — Как Сидорыч?

Подкручивая привычным жестом усы, Геннадий Сидорович наклонился к дяде Коле и вместо ответа шепнул:

— Ребятам я скомандую, чтобы уходили.

— Точно, — спохватился дядя Коля, — скомандуй. Надобности в них нет. Да и Михайла пусть спать идет...

…Как ни мечтало белогвардейское уральское правительство скорее выкорчевать до конца все то, что напоминало бы недавнюю Советскую власть, сделать это не удавалось. Если в первые месяцы в городе было «относительно спокойно», как писалось в газетах, то осенью о спокойствии и речи не было.

С фронтов шли тревожные вести. Отборные бригады «дорогой освободительницы — народной армии» несли потери в районе Перми. На западных участках Красная Армия, оправившись от летних поражений, вновь заняла Казань, Симбирск и угрожала Самаре.

По уезду, вертясь, носились под холодными дождями подразделения полка «голубых улан» и сгоняли мужчин на «добровольные» мобилизационные пункты. Старые хозяева, вернувшиеся в город, жаловались военному коменданту на мастеровых, которые работают плохо, больше саботируют.

Призывы к населению от имени местного епископа Иринарха о том, что белая дружина борется за христианство и что ее борьба на фронте и в тылу считается церковью крестовым походом и все в нем равны: и генералы, и солдаты, и фабриканты и рабочие, и селяне — успеха не имели.

По ночам на заборах и на афишных тумбах все чаще начали появляться свежие листовки с антиправительственными лозунгами, около города в одну неделю под откос слетели эшелон с боеприпасами и бронепоезд «Есаул Иван Кольцо». Газеты и церковь обрушивались на злодеев, продавшихся большевикам и на самих большевиков, засылавших, очевидно, из Москвы тайных агентов...

...Полушепотом Корытко доверительно говорил дяде Коле и Геннадию Сидоровичу:

— С тюрьмой, хоть с великим трудом, связь наладить нам удалось...

Пожарные не перебивали его, не переспрашивали, кого он подразумевал под словом «нам», стало ясно после Васильевской записки.

А Корытко продолжал:

—      Товарищей наших погибло там много. Спасти их, к сожалению, не сумели. Но на днях...

Администрация городской тюрьмы не раз рапортовала высшему начальству о том, что все корпуса в тюрьме давно переполнены, и начальство после совещаний и консультации, чтобы разгрузить немного камеры, решило отправить группу уголовников в Камышлов, в старинный пересыльной острог. Вместе с уголовниками в список попало и несколько политических, среди которых оказался и Васильев.

Корытко пояснил дяде Коле и Геннадию Сидоровичу, что кочегара забрали по доносу офицера, приезжавшего вместе с военным комендантом во вторую пожарную часть. Весной доносчик находился в Ирбите, среди контрреволюционеров, поднявших мятеж против Советской власти, и Васильев чуть не задержал его тогда, но он, отстреливаясь, сумел улизнуть.

—       Ну как, пожарные, поможете? — нетерпеливо спросил Корытко. — Надо освободить товарищей.

—       Или по-прежнему станете гнуть спины перед золотопогонниками? — добавил с чуть заметной иронией Лева.

— Гнуть спины? — обиделся дядя Коля. — Почему, слышь, гнуть? Да мы, мил человек, давно бы разбежались кто куда… Дисциплина наша пожарная не дозволяет. Город-то, жителей на кого бросим? Ты, что ли, самолично с огнем-то воевать станешь.

— Ну, точка! — вмешался Корытко. — Пост свой вам впрямь никак бросать нельзя... Но ваша помощь нам обязательно требуется. Без нее худо будет... Решайте!

X. А ЧТО ПОЖАРНЫМ ДЕЛАТЬ НА РАЗЪЕЗДЕ?

Неласковое осеннее утро только еще вступило в свои права, на улицах было пустынно. Из распахнувшихся железных ворот городской тюрьмы выехали два всадника с офицерскими погонами, в длинных кавалерийских шинелях. Вслед за ними показались серые колонны арестантов, рядом с той и другой стороны шагали конвоиры.

Провожаемый сочувственными взглядами редких прохожих этап нестройными рядами двинулся вниз по Покровскому проспекту к Каменному мосту.

В казарме второй пожарной части в это время уже никто не спал. После беседы с Корытко дядя Коля и Геннадии Сидорович передали Ермоловичу, Киприяну, Лехе, Шевичу и Мишке весь разговор.

Услышав подробности ареста Васильева, Мишка ударил себя по лбу и, чуть не плача, запричитал:

— И как это я, дубина, забыл?.. Ведь под окошком стоял, когда Прошка хвалился собственному тятьке про поездку в Ирбит…

Корытко от одного из тюремных писарей, сочувствующего большевикам, узнал день отправки этапа и разработал смелый план освобождения своих товарищей.

В былые годы по Сибирскому тракту гнали на каторгу большие партии арестантов, перевозили различные товары. Но, когда через Урал и Сибирь протянулась железнодорожная магистраль тракт потерял свое прежнее значение и стал обычной проселочной дорогой.

Сейчас же тюремное начальство прикинуло, что из-за перебоев на железнодорожном транспорте будет вернее и выгоднее если этап последует пешим ходом. Корытко и об этом узнал от верного человека. Он тут же решил воспользоваться тайным складом оружия, который еще в июле был оставлен для подпольных групп отступившими отрядами Красной Армии, и около какого-нибудь крутого поворота неожиданно напасть на конвой.

А потом разгорелись споры. Корытко и остальные подпольщики прекрасно понимали, что вести о происшествии на тракте молниеносно долетят до города. Начнутся обыски, прочесывание окрестностей, допросы подозреваемых. Неизбежно, что вместе с политическими кинутся бежать и уголовники. Но из двух зол: подождать, пока все дойдут до Камышлова, или всех освободить, приходилось выбирать меньшее. Третьего пути не существовало.