— Правильная тактика.

— Какая?

— Активная.

— В чём же она выражается?

— Нападаем. Инициативу захватываем.

Московец не сразу пустил Фрунзе в бой. Вначале он поручал ему патрулирование собственного аэродрома, когда нужно кружиться, словно на привязи, над одной точкой. Некоторые молодые лётчики не любят этого патрулирования, считая его скучным занятием, и требуют «войны», а не «прогулок».

Но лейтенант Фрунзе безропотно нёс эту вахту и ни разу не запротестовал, когда его снова и снова назначали «воздушным дневальным».

Тимур летал ведомым. Несколько раз в паре с ним отправлялся сам Московец. Подполковник убедился, что молодой Фрунзе не сидит, уткнувшись в приборы, а уже научился видеть небо и землю. Он крепко держится за ведущим, не отрываясь при всех его неожиданных рывках и поворотах.

Значит, можно попробовать его и в бою. Московец назначил Фрунзе ведомым к командиру эскадрильи старшему лейтенанту Шутову.

Этот скромный задумчивый молодой человек умел командовать, не повышая голоса. Лётчики слушались его беспрекословно. Его сила таилась в верности глаза, умевшего, не сморгнув, посмотреть в лицо смерти, в крепости рук и бесстрашии сердца.

Однажды какой-то фашист пошёл на него в лобовую атаку. Шутов не дрогнул, и машины летели со страшной скоростью, готовые столкнуться винтами и моторами. Однако фашист не выдержал, отвернул в последние секунды. Шутов распорол его самолёт кинжальным огнём своих пушек и пулемётов и крикнул вдогонку падающему самолёту:

— На кого ты полез, дурак, на ивановского комсомольца! Мы, шуйские, у Чапая опорой были!..

Когда Московец их знакомил, он сказал Фрунзе:

— Вот земляк вашего отца. Насколько помнится, из всех городов российских Михаил Васильевич больше всего любил Шую…

— Я никогда там не был, — ответил Фрунзе.

— Ну что же, побываем после войны. Знаете, с какой радостью нас рабочие примут! — сказал Шутов. — Мой старик помнит Фрунзе ещё юношей Арсением, который организовал шуйских ткачей на борьбу с самодержавием.

Московец посмотрел на них и решил: «Хорошая будет пара!»

Обстановка на фронте была, что называется, «скучная». После тяжёлых оборонительных боёв немцев задержали на рубеже Новгород — Ильмень-озеро.

Но фашистам удалось вклиниться в наши позиции, захватив городок Демянск. Их шестнадцатая армия, одна из лучших у Гитлера, заняв холмы Валдайской возвышенности, теперь пополнялась, залечивала раны, получала свежую технику и готовилась к новому наступлению.

На карте этот клин выглядел лапой гигантского зверя, занесённой над Москвой с севера.

— Вот бы эту лапу отсечь! — мечтали лётчики, поглядывая на карту.

И, когда по ночам мимо аэродрома по обледеневшим дорогам звенели танки, сердца бились надеждой:

— Может быть, это и готовится? И мы примем участие в контрударе?

А пока что полк нёс будничную вахту. Больших боёв не было. Всё притихло, словно перед грозой. Молодёжь училась. Шутов, как комсорг, выбросил лозунг: «Ни одного комсомольца без сбитого вражеского самолёта на личном счету».

Удивительный человек был этот Алексей Шутов, сын ткача из города Шуи. Ему было совершенно чуждо честолюбие. По-комсомольски он любил свой боевой коллектив и жил успехами эскадрильи. Он называл своих лётчиков «мои ребятки». И стремился каждого из них поднять до уровня передовых.

В паре с Шутовым и пришлось Тимуру впервые попробовать свои силы в воздушном бою.

Они вылетели в свободный полёт, вдоль линии фронта.

Стоял ясный зимний денёк. По небу бежали редкие облака.

Над позициями нашей пехоты вился немецкий корректировщик «хейнкель», прозванный солдатами «костылём». Самый ненавистный пехотинцам самолёт-соглядатай. Кружится, кружится. Заметит людей у походной кухни — вызовет огонь миномётов. Разглядит обоз, колонну на марше, скопление машин в тылу — сообщит своей артиллерии…

Вот на этого «костыля» и нацелил Шутов Тимура.

Фрунзе ринулся в атаку со всем пылом новичка. Конечно, ему хотелось бы сбить истребитель или по крайней мере бомбардировщик, а тут подвернулся всего-навсего тихоходный «хейнкель».

Нелепый, с длинными болтающимися шасси, с большой стеклянной кабиной наблюдателя, этот самолёт был для лётчиков самой противной мишенью. Тимур с первого захода промазал. «Хейнкель» увернулся и, спасаясь от истребителя, стал выделывать такие выкрутасы, что смотревшие снизу пехотинцы от души хохотали.

А Тимуру было не до смеха. Только он нацелится ударить по мотору и перейдёт в пике, как «хейнкель» перед самым его носом сделает мёртвую петлю и летит вверх колёсами, подставляя бронированное брюхо с пушкой, торчащей, как осиное жало. Фрунзе захочет ударить сверху по стеклянному фонарю, а неуклюжий «костыль» сделает бочку, и проскочивший мимо советский лётчик получает вдогонку очередь из турельного пулемёта.

При одном вираже «хейнкеля» Тимур едва не погиб, напоровшись на выстрелы скорострельной малокалиберной пушчонки. Он сшиб немца с шестой или седьмой атаки, считая это позором для себя, и возвращался на аэродром, весьма сконфуженный своей первой победой.

Пока Тимур отчаянно атаковал «хейнкеля», Шутов упорно дрался с двумя мессершмитами, прикрывавшими корректировщика.

Он много раз рисковал головой, но не выпустил врагов до тех пор, пока «хейнкель», подбитый Тимуром, не рухнул вниз и «мессеры», израсходовав бензин и патроны, не улетели восвояси.

Шутов мгновенно очутился рядом с Тимуром, одобрительно показал большой палец и повёл его на аэродром кратчайшим путём, чтобы хватило горючего.

К удивлению Тимура, подполковник Московец искренне поздравил его с победой.

— Я такой «хейнкель» атаковал двенадцать раз, — сказал он, — и кончилось дело тем, что он сумел сесть на лесную поляну, а я без патронов полетел домой… Над аэродромом Сольцы дело было. Надо мной потом три полка смеялись… Что, говорят, попался старый охотник, спуделял по «нырку»? Знаете такую проклятую породу уток, на которых молодых охотников ловят? Вот вы кого сбили, товарищ лейтенант. Теперь я вас в любую схватку с мессершмитами возьму!

Такая похвала была столь необычна в устах молчаливого командира полка, что Тимур улыбнулся.

А Шутов и словом не обмолвился о том, как тяжело ему пришлось в драке с двумя мессершмитами, пока Тимур гонял ненавистного пехотинцам корректировщика. Он весь сиял от радости за друга, открывшего счёт славы.

Это была чистая комсомольская душа. Тимур быстро понял Шутова и полюбил его больше всех своих товарищей.

Он стал ощущать себя вдвоём с ним в беспредельном воздушном океане так же надёжно и уютно, как дома.

Наблюдая за ними, старый истребитель Московец думал: «Теперь эта пара дюжины стоит!»

На фронте наступили горячие дни. В метельные зимние ночи наши танковые и лыжные части нанесли внезапный удар от озера Ильмень на юг и отрезали зарвавшуюся шестнадцатую армию.

Стараясь спасти свою окружённую армию, фашисты согнали тучи бомбардировщиков из Центральной Германии, из Франции, из Норвегии и с Крита. Появилась даже лучшая у них эскадра Рихтгофена и истребительная группа Удета.

Фашисты стремились разбомбить наши войска на марше по узким зимним дорогам, сорвать их натиск на поле боя и, измотав бомбёжками, перейти в наступление.

Вот теперь-то пришлось нашим истребителям сражаться особенно яростно, не щадя ни сил, ни самой жизни.

Шёл бой за станцию, где наши войска штурмовали последний крупный опорный пункт немцев.

Полк Московца, разогнав группу немецких бомбардировщиков и оставив за собой след из нескольких чадных костров, на которых догорали сбитые юнкерсы, ушёл на заправку.

Тимур в паре с Шутовым прогуливался по ясному небу, наблюдал бой на земле.

На чистом белом снегу были хорошо видны цепи наступающих на мост наших бойцов. Оранжевые языки выстрелов указывали, где расположены пушки, куда движутся танки, окрашенные в белый цвет.

По загрязнённым, задымлённым брустверам угадывалась линия немецких окопов.