В машине сидели два американца в военной форме и один японец в европейском костюме, с портфелем в руках. Оба американца были здоровые, молодые и упитанные. Из-под рубах, заправленных в брюки, выпирали их сытые, округлые спины. Из засученных рукавов торчали круглые руки. На ремнях тяжело висели пистолеты.

Оба американца улыбались, поглядывая на многочисленное семейство Китидзо, как будто всем и каждому привезли подарки.

Тот, что правил машиной, затормозил на самом краю рисового поля и подмигнул Дэнсаю — вот, мол, как я умею.

А другой вышел из машины, шагнув прямо через борт.

Японский господин в европейском костюме и в очках с золочёной оправой осторожно, как кот, боящийся росы, вышел вслед за ним.

Вид у всех был такой, словно они сюда и приехали.

«Вы, наверное, заблудились, господа?» — хотел уже спросить Дэнсай, с трудом подбирая фразу на английском языке. Но слова, которые он знал по солдатскому разговорнику, не подходили для такого случая. Парень смутился. И тут началось удивительное.

— Это дом господина Китидзо, крестьянина? — спросил японец, взглянув на старика.

— Да, это мой дом.

— Очень хорошо, — сказал американец по-японски так, что никто его не понял. — Добрый вечер, приятная погода. — Он оскалил золотые зубы и похлопал старика по плечу.

А шофёр выпрыгнул из машины и, не заглушив мотора, стал разминать ноги и, подойдя к Дэнсаю, спросил:

— Стащил сапоги с убитого русского, приятель? Хорошие сапоги. Хочешь меняться? Давай на что-нибудь.

— Как поживаете, крестьянин Китидзо-сан? — спросил японский господин, не глядя на старика, а роясь в раскрытом портфеле. — Как поживают ваши жена и дети?

— Спасибо, хорошо поживают моя жена и дети…

— Окику-сан и Миэку-сан, если не ошибаюсь? — Господин поправил очки в золочёной оправе и оглядел всех, ища дочерей крестьянина.

И что случилось с ними! Девочки стояли, прижавшись друг к другу, и так дрожали, как будто две вишенки, на которые внезапно подул страшный северный ветер. Дэнсай хотел спросить, что с ними, но в это время господин вынул из портфеля золочёную бумагу с императорским гербом и сказал:

— Очень хорошо. Я за ними приехал. Вот, узнаёте ли вы контракт за вашей подписью?

Китидзо кивнул головой.

— По этому контракту они ещё не отработали три года и должны вернуться на фабрику.

— Как — на фабрику? Но ведь она закрылась! — воскликнули сёстры обе сразу.

— Закрылась и снова открылась.

— Но ведь хозяин обанкротился!

— Да, и продал её американцам. Фабрика будет опять вырабатывать шёлк для Америки, как и раньше. А ну, собирайтесь живо! — приказал он девушкам, оттесняя их от родителей. — Нам некогда ждать… Там на шоссе автобус полон таких, как вы. Мы довезём вас до него.

— Да, да, — сказал улыбающийся американец, — гоп сюда! — и указал на сиденье.

Все стояли недвижимы.

Японский господин нетерпеливо топнул ногой и хотел сказать что-то сердитое, но американцы опередили его. Тот, что правил машиной, в одну минуту схватил сестрёнок за шиворот, легко приподнял их от земли своими толстыми руками и швырнул в машину, как котят в железное ведро. Другой перешагнул прямо через борт машины на своё сиденье.

Его начальник ещё раз улыбнулся семье Китидзо, похлопал ещё раз старика по плечу и сказал:

— Вот и всё. Прощайте. Хорошая погода… Добрый вечер… — и, не переставая улыбаться, сел в машину.

Японский господин уже сидел там, придерживая Окику и Миэку, валявшихся у него в ногах. Шофёр включил скорости и, по-приятельски помахав Дэнсаю рукой, дал задний ход. Машина удалялась, пятясь задом. Шофёр забыл погасить свет, и фары её сверкали, уставившись на людей, как два страшных жёлтых глаза.

Китидзо, его жена и невестка стояли, прижав руки к груди, как молчаливые изваяния, изображающие беспомощность и горе.

Первым опомнился Дэнсай:

— Постойте, да как они посмели? Да что же это такое? Что это происходит?

Ему никто не ответил. Забытый всеми в доме, закричал, словно в ответ ему, четырёхлетний Тинтай:

— Мама, я боюсь! Мама, спрячь меня от лягушки со стеклянными глазами!..

Мать повернулась к нему и пошла, приговаривая: — Не плачь, не бойся, она прибегала не за тобой. Дэнсай стоял растерянный, опустошённый, широко расставив ноги, чтобы не упасть. Ярость душила его за горло, словно спрут.

— Эй, господа, вы что-то потеряли! — заорал он вдруг, показывая сжатый кулак.

Водитель машины обернулся и затормозил. Дэнсай настиг машину в три прыжка и, выхватив из неё сестрёнок, крикнул:

— Бегите!

Американец с золотыми зубами крикнул:

— Забрать его!

Шофёр попытался это сделать, но неудачно — втаскивая Дэнсая в машину, сам вывалился вместе с ним и угодил в рисовое болото. По колени в воде они стали бороться, и, когда очкастый японский господин попытался помочь американцу, он получил такой невежливый удар сапогом, что завопил:

— Полиция! Здесь бунт!

Золотозубый стал палить вверх.

Но это только распугало людей, и все попрятались, а дальше всех — полицейский чин, хотя у него были указания во всём содействовать американцам.

Неизвестно, чем бы кончилась драка, если бы не появился американский военный патруль. Солдаты одолели Дэнсая и увели, надев наручники. Они были злы как черти, почти каждого он успел наградить синяком, так ловко дрался. И, сидя в машине, придавленный навалившимися врагами, орал весело, как победитель:

— Банзай!

С этим криком он и исчез из деревни. И вот его всё нет с тех пор, но отец не унывает и упрямо твердит:

— Он ещё вернётся. Если за общение с русскими не смогли покарать его даже боги, что ему сделают американцы?

И утешается тем, что лягушки со стеклянными глазами что-то стали избегать маленькой деревеньки Мито.

notes

Примечания

1

Наиболее распространённый тип советского танка.