— Как вы смеете, негодяи, бить… ребенка! Гнусные типы, фашисты, гитлеровцы проклятые! — не помня себя, Владлена Сергеевна расталкивала толстых, неподатливых вояк, пытаясь выхватить у них жертву.

И это ей удалось. Гитлеровцы были так ошеломлены нападением девушки в странном белом наряде, что на миг выпустили мальчишку — и он тут же исчез. Выругавшись, солдаты схватили его заступницу и поволокли в комендатуру.

Тут бы Владлене Сергеевне опомниться, притвориться как-нибудь, сказать, будто заступилась за братишку, что ли. Не тут-то было. У нее словно что-то помутилось от всего пережитого, от накопленных обид, от того, что с утра была голодна, и оттого, что первое, увиденное в комендатуре, был портрет Гитлера. Она закричала в лицо удивленным фашистским офицерам:

— Скоты и подлецы вы и ваш этот фюрер! Пришли непрошеные и наших детей бьете? Вот постойте, загрохочут наши танки, загудят советские самолеты — от вас мокрое место останется!

И на вопросы белобрысого немца в пенсне, обратившегося к ней вежливо, внятно по-русски, Владлена Сергеевна лишь кричала:

— Избивайте, пытайте, ничего не добьетесь. Ничего я вам не скажу!

А ее и не стали спрашивать. Взяли под руки и увели куда-то по ступенькам вниз…

Лишь очутившись в темном подвале, Владлена Сергеевна поняла ужас своего положения. Тут же вспомнила о Лизочке. «Бедная, бедная, что я наделала, что же будет с ней?» — сокрушалась бывшая вожатая.

В подвале она оказалась не одна — на сырой соломе копошились, стонали, вздыхали какие-то люди. Ее стали расспрашивать. Владлена Сергеевна молчала. Забившись в угол, вся дрожа, она просидела так целую ночь.

Наутро вызвали на допрос. Она приготовилась к пыткам, к боли, вся собралась, подтянулась — пусть видят фашисты, как стойки русские девушки, да еще ленинградки…

Но… ей помогли умыться и привести себя в порядок. Белобрысый немец в пенсне предложил чашку душистого кофе: «Битте, фрейлейн, пионерфюрерин!»

Переводчик улыбнулся. Ей показалось, будто она ослышалась.

— Нам известно, что вы детский руководитель, как это по-русски, вожатая! О, это хорошо! Наш фюрер обожает детей, — указал жестом на портрет Гитлера переводчик, и тут Владлена Сергеевна разглядела, что вокруг этого двуногого волка на портрете действительно теснится кучка детишек.

Владлена Сергеевна, не притронувшись к кофе, молча обдумывала, откуда известно немцам, кто она такая? Вошел толстый начальственный немец и, слегка кивнув, сразу приступил к делу:

— Итак, фрейлейн, вы есть вожак, то есть руководитель, детской коммунистической группы, да? — сказал толстый по-русски. — Молчание — согласие… Так это? И вверенные вам дети имеют бедствие жить в диком лесу и кушать, что попадет с неба… да?

«Какой ужас, неужели Лизочка рассказала им?» — Владлена Сергеевна невольно села.

— Итак, мы предлагаем вам ехать на Царь-хутор и везти детей сюда. По приказу фюрера германское командование эвакуирует всех детей, потерявших родителей, в места, отдаленные от военных действий… В том числе и пионеров, как они называются. Детям обеспечивается нормальное питание. Жизнь в условиях культуры. Доставить их в эти условия есть ваш долг.

Владлена Сергеевна молчала.

— Мы дадим вам транспорт по воде… Солдат также. Возможно, там есть беглые красноармейцы или партизаны… которые могут чинить препятствие…

И тут Владлене Сергеевне показалось, будто в голосе самоуверенного фашиста что-то дрогнуло.

— Там много наших солдат! Там много партизан! Они перебьют вас, только суньтесь в лес! — закричала она. В отчаянии она бросилась к столу, пытаясь вытащить пистолет из расстегнутой кобуры.

Но получила такой жестокий удар чуть ниже затылка, что рухнула на пол, словно ей отрубили голову. Это любезный беленький немец в пенсне так умело ударил ее ребром ладони по шее.

Трудный хлеб

Не каждый европейский пекарь возьмется испечь хороший черный хлеб из русской муки.

И когда новоиспеченный помещик фон Бутеноп взялся поставлять свежий хлеб германской армии, он потребовал, чтобы ему дали пекарей чехов: они это могут. И вот два пожилых толстяка, обличьем схожие с бравым солдатом Швейком, попали в его распоряжение.

Пекари оказались отличные. Молчаливые, покладистые, только трубочками попыхивали, делая свое дело. И хлеб у них получался отличный. Да и булочки к господскому столу хорошие.

С русскими не якшаются, помещика приветствуют по-фашистски, выбрасывая руку вверх, и не совсем чисто, но все-таки выкрикивают «хайль Гитлер». Только вот все время перемигиваются да покрякивают, словно о чем-то переговариваются без слов. И словно все ждут, будто что-то должно случиться. А что может случиться с русским помещиком, которого охраняют германские штыки?

Он не только получил свое имение, наследие предков и быстро приумножил его, но даже наследника ему судьба преподнесла. Да, фон Бутеноп очень опасался, что останется без потомства. Оба его сына холостыми отправились на войну, они могут погибнуть бездетными. Кому же продолжить славный род Бутенопов?

Найденыш оказался настоящим немецким ребенком — беленький, голубоглазый. Родители его, обрусевшие немцы-ленинградцы. А это значило, что мальчика можно считать круглым сиротой — всех жителей этого города вместе с его домами Гитлер приказал стереть с лица земли.

Когда помещик убедился, что мальчик послушен и покладист, он отправил в Берлин, в имперскую канцелярию, прошение разрешить ему усыновить ребенка германской крови.

Не дожидаясь официального решения, помещик уже объявил его своим приемным сыном. Нового барчука все баловали, как могли.

Мальчик был ко всем добр, вел себя покладисто и звался внушительно — Геракл.

Но вдруг однажды произошло непостижимое. Пес, который был умен и зол, как дьявол, который прекрасно знал маленького Геракла, этот пес вдруг набросился на мальчика.

В тот день на усадьбу были пригнаны бывшие колхозники расчищать заросли крапивы в саду, и среди них — целая толпа деревенских мальчишек.

Потом рассказывали, будто к юному барчуку приблизился какой-то мальчишка и попытался с ним поиграть в прятки. Очевидно, Геракл соскучился по сверстникам и забежал к ним за кусты жасмина.

И вдруг Рекс, мирно дремавший у ног своей барыни, вскочил и набросился на Геракла. Не на мальчика в рваной одежде, а на барчука!

Старуха, услышав крик, глазам своим не поверила. Недолго думая, она схватилась за пистолет, вскочила с необыкновенной резвостью и в голову собаке разрядила целую обойму.

— Умри, взбунтовавшийся раб!

Рекс подполз к ней, проскулив что-то в свое оправдание, но старуха оттолкнула его ногой.

А мальчишку после этой передряги словно подменили. Стал дерзить старшим. Не желал читать бабушке на ночь скучные романы. Кричал по-русски, что он забыл немецкий язык. Капризничал. Однажды устроил целый скандал из-за какого-то висельника. Русского старика, заподозренного в связях с партизанами, хотели повесить посреди села для острастки всем, кто вздумает помогать беглым русским военнопленным. Барчук в разгар экзекуции бросился на солдат, приводивших приговор в исполнение. Стал брыкаться, кусаться крича:

— Оставьте! Я запрещаю кого-либо трогать в нашем селе!

Никому бы такое не сошло. Но ребенок есть ребенок, к тому же фольксдойч, барчук. И фон Бутеноп упросил гитлеровских солдат отменить казнь. Те отпустили старика под ответственность помещика.

…Выпекая каждое утро горы душистого хлеба для фашистских солдат и офицеров, чехи по-прежнему изготовляли несколько сдобных булочек для капризника фольксдойча. Но иногда он мог швырнуть их прочь, затопать ногами и потребовать, чтобы вначале накормили простым хлебом голодных деревенских мальчишек. Вот отчаянный!

Будет что порассказать потом внукам, когда попадут домой, думали чехи, наблюдая всю эту историю и слушая болтовню по этому поводу разноплеменной прислуги. И считали, что это их не касается.

Но вдруг юный наследник фон Бутенопа стал проявлять к чехам интерес. То забежит посмотреть, как тесто месят. То заглянет, как хлебы сажают. То просит свежевыпеченной корочкой угостить. И сам угощает то сигарами, то трубочным табаком из запасов своего названного фатера.