Ян сидел в душном, маленьком кабинете. Их с Марком разделили еще на трассе, рассадив по разным машинам. Фургон с грузом эвакуировали. Два стола были завалены бумагами и картонными папками. Никакой электроники, даже компьютера нет, все как в старые времена. Светловолосый полицейский сидел напротив Яна и переписывал данные документов в журнал. Потом вошел второй полицейский, что-то шепнул блондину и запер дверь.

– Куда вы направлялись? – спросил блондин.

Ян молчал.

– Откуда вы выехали?

Ян сидел на стуле, уставившись на черные пуговицы рубашки полицейского.

– Что в пакетах? Наркотики? – продолжал давить светловолосый. – Сколько вы везли? Тонну?

Ян пытался сообразить, сколько времени прошло после их ареста, ему казалось, что пролетела целая вечность. Он думал лишь о том, когда их с Марком вытащат. Генрих говорил, что в случае подобных неприятностей он будет со всем разбираться, а Яну велено сидеть и молчать.

– Вы понимаете, что сядете в тюрьму, – сказал второй полицейский, – статья двадцать восемь, пункт первый – незаконное производство, сбыт и пересылка наркотических средств. Документов у вас нет. Вы будете сидеть в тюрьме строгого режима, в камере с убийцами, бандитами и психованными маньяками. Вы сами можете догадаться, что они с вами сделают. Вы же этого не хотите? Начинайте говорить.

Ян впервые оказался на допросе и не понимал, чего от него хотят. Пытаются ли они помочь или просто выбивают признание? Он был бы рад забыть навсегда обо всем, как о ночном кошмаре, выбросить из головы все мысли о «нехорошем подвале» и больше туда не возвращаться. На секунду он задумался, может быть, это шанс, Всевышний дает ему возможность сделать выбор, рассказать обо всем, покаяться и заплатить за грехи? Но у него еще недостаточно денег, чтобы оплатить лечение мамы. А если его посадят, то наверняка отберут все деньги, которые он уже заработал, и о спасении можно будет забыть. О тюрьме и думать не хочется. Оставалось только мысленно молиться, чтобы Марк дозвонился Генриху.

– Ваш друг, Марк, благо ездит с документами, уже все нам рассказал и активно согласился сотрудничать. Он поступил разумно. За помощь следствию ему сильно скостят срок, а может, даже дадут условный. Ваши показания нужны только для протокола, но если нам удастся найти всю вашу сеть целиком, возможно, вы даже не сядете в тюрьму, мы замнем это дело.

Светловолосый наседал на Яна, пытался запугать его.

– Мы же все понимаем, что вас втянули в это дело, – продолжал второй полицейский, – не обижайтесь, но вы не похожи на преступника. Я их много повидал, и вы даже шоколадку из магазина не украли бы, не говоря уже о наркоторговле, я же прав? Понимаю, священникам тяжело живется. Платят немного. Но я не верю, что вы делаете это по своей воле. Расскажите нам, откуда вы ехали и где взяли эти мешки? Кто вами руководит?

Ян только усмехнулся. Все звучало так глупо и наиграно. Он невольно вспоминал старые американские фильмы, которые смотрел в детстве. Там каждый допрос в точности был похож друг на друга, с одними и теми же шаблонными фразочками типа «Я же знаю, что вы этого не хотели…».

– Послушайте, – наседал второй полицейский, – незачем подставлять себя. Ради чего вы молчите? Кого покрываете? Расскажите нам все, что знаете, а мы вам поможем.

– Да, – подхватил светловолосый, – мы можем включить вас в программу защиты свидетелей.

Ян молчал. В детстве он с друзьями играл в игру под названием: «плохой полицейский – хороший полицейский». Они делились на группы, в первой был один бандит, а в другой – два полицейских. Полицейские по очереди допрашивали всех участников второй группы чтобы найти бандита. Ян чаще всего играл хорошего полицейского, а когда выпадала очередь изображать бандита, его раскалывали за один ход.

– Я больше не намерен это продолжать, – сказал светловолосый и шепнул что-то на ухо напарнику.

Второй полицейский покачал головой, затем встал и повел Яна в маленькую пустую комнату, похожую на операционную из Освенцима, где работал доктор Менгеле. Внутри стояли два металлических стола и несколько стульев. Стены были покрашены в неприятно-больничный цвет. Яна приковали наручниками к столу и оставили на полчаса. Позже зашел светловолосый, а за ним в комнате появился огромный боров с большим пивным пузом, выпирающим из-под формы. Он вкатил небольшой столик на колесиках. На столике стояла пластиковая коробка с приборной панелью, проводами и присосками.

Новая партия геро поступила на арендованный склад небольшого молочного завода, находившегося в городской промзоне. Генрих договорился с директором, откатывал ему кругленькую сумму, чтобы тот позволял им хранить товар и держал язык за зубами. Директор не знал, что хранится на его складе, и не задавал лишних вопросов. Продукт шел из Афгана через границы с Туркменистаном и Казахской республикой. Генрих платил военным таможенникам за перегонку товара на территорию Великого Союза, потом его доставляли до Тулы, а оттуда он лично забирал каждую партию и вез в Москву на специальном авто с маркировкой этого молочного завода.

На склад поступали большие мешки, их дробили на средние и мелкие партии. Афганы практически никогда не продавали товар лично потребителю, для этого у них были цыгане с большой, кочующей по стране сетью «бегунков-дилеров». Геро еще не был широко распространен, им замещали дефицитный морфий. Да и власти старались прикрыть нелегальные каналы поставок, но их структуры успели сильно зарасти бюрократией, что создавало прекрасную среду для коррупции, чем активно пользовалась Община.

Генриху не нравился склад молочного завода, главным образом из-за оживленной местности вокруг и периодических проверок самого комбината. Директор заранее предупреждал обо всех проверках, и в те дни работы на складе не велись. Он был закрыт, чужих внутрь не пускали, даже проверяющих. В последние несколько недель Генрих начал замечать посторонних, проявлявших нездоровый интерес к складу. В органах разведки, где он служил до увольнения, его учили выявлять и распознавать слежку. Генрих предположил, что за ним наблюдает кто-то из Кабинета Безопасности, но до конца не понимал, как на него вышли. Вероятно, кто-то из арестованных дал наводку. Он уже сто раз поднимал вопрос о замене склада, но никто всерьез не рассматривал его предложения. У Общины были собственные грузовые автомобили. Генрих хотел держать часть товара внутри кузова, создав таким образом «склад на колесах», но Гога быстро отмел эту идею. Автомобиль могли вскрыть или угнать, а охраняемый склад никуда не денется. Держать порошок на территории общины было запрещено.

В машине тихо играла кассета с американским блюзом. Генрих въехал на завод. Склад одиноко стоял в самой отдаленной зоне предприятия. Неприметное продолговатое здание из белого кирпича казалось заброшенным. Раньше тут был цех по пастеризации и разливу молока, но его закрыли, когда построили новое здание, в два раза больше этого. Оборудование вывезли, и цех долгое время пустовал, пока Община не нашла ему новое применение. Генрих вышел из машины и некоторое время ходил вокруг склада, заглянул поверх забора, проверил оставшуюся территорию, но не обнаружил и намека на слежку. Разгрузку закончили за полчаса, все пересчитали и заперли ворота.

Конфликты с Гогой чаще всего начинались по абсолютно непонятным причинам. Гога предъявлял Генриху совершенно необоснованные претензии. То производство срывало поставки, то партии перехватывались властями еще до въезда на территорию Великого Союза, там, где община их не контролировала. Но во всем был виноват только он. Однажды Гога решил, что таможенникам платят слишком большие взятки, и Генрих нашел других, но вскоре те запросили еще больше, и пришлось вернуться к старым, которые сразу подняли цены на свои услуги. Крайним опять оказался Генрих, хотя инициатива была не его. Он всегда считал, что не стоит менять то, что прекрасно работает, надо менять то, что уже устарело. Конечно, Генрих не высказывал это в открытую, но его недовольство чувствовали все. Гога и члены общины выдвигали разные безумные идеи, например, возить героин легально, под видом каких-нибудь добавок, или спрятать его в узбекских коврах, или доставлять личным самолетом через границу. Генрих не разделял их энтузиазма. Его практический опыт подсказывал, что многое из предложенного не более чем фантазии дилетантов, насмотревшихся фильмов. Никто из его нынешних руководителей не имел настоящего опыта контрабанды наркотиков, а сюжеты а-ля Пабло Эскобар ему сильно надоели.