– Мне больно, – железные веки задёргались. – Мне больно.

Дона смотрела на горизонт. Потом закрыла глаза – она кое-что вспомнила.

Как глупо – почему она видит какое–то странное помещение. Вокруг много одежды, и на ней она тоже висит. Катоду она уже рассказывала эту историю – он предположил, что её выплавили из бывшей вешалки для одежды. Ох, ему тогда досталось. А сам же он хвастался, что сделан из вычислительного прибора с какого–то конвейера. Тоже мне – умник нашёлся. Хотя…

«Может поэтому, я люблю наряжаться, и поэтому он любит технику. Он такой последовательный. Какая теперь разница – всё равно – как только прольётся дождь – он смоет все воспоминания. И нас с ними».

***

Расщелину в стене Катод нашёл не сразу – рядом с ней чернела странная квадратная панель, усыпанная блестящими квадратами. Знакомый запах масла доносился из недр щели. Почему он не замечал её раньше? Ах да – он не ходил сюда особо. За разломом оказалась тяжёлая дверь. С трудом, но она всё же поддалась.

Сухой воздух на лестнице пронзили лучи восходящей звезды. Оставив шляпу у входа, Катод зашёл в помещение. Спуск вниз был долгим. Придерживаясь за стену, он то и дело перепрыгивал через провалы в лестнице. Хорошо, что Дона с ним не пошла – ей бы тут не понравилось.

Вязкая пыль покрывала стены. Пол скользил – пятна масла были везде. Перила закрывали проход к большой старой помпе, тихо гудящей в дальней части машинного отделения.

На стенах висели непонятные на первый взгляд схемы. Робот присматривался к ним – расчёты и формулы ничего ему не говорили. От различных металлических предметов и частей старых механизмов вели стрелочки к изображению робота.

Надписи «Эксперимент», «Вернёмся через десять лет». К чему это? Ладно, он потом разберётся.

Схема завода его заинтересовала намного больше. Он был обозначен цифрой три, а рядом – карта местности. Цифры от одного до пяти ярко выделены красным маркером. Непонятная надпись «нефть», «солнечная батарея» и «переработка». Есть ещё заводы? Надо бы отнести её остальным – может, что и придумается.

Старая помпа надрывно скрипела, вал совсем не двигался. Катод медленно подошёл и осмотрел механизм. Ну, не так уж всё и плохо, похоже она в рабочем состоянии – просто что–то заело.

Интересно, а он сможет её починить?

Крышка стального ящика неприятно скрипнула. Что же – с инструментами вполне можно справиться с этим нелёгким делом. Но сначала…

Он взял с полки маслёнку и зачерпнул из бака рядом с ним.

Механизм смазан – можно начинать работать.

***

Послышалось знакомое журчание.

Дрожащими руками, Дона держала кувшин. Он наполнялся темной, такой привычной жидкостью. Запах свежего масла витал в воздухе. Она осторожно подняла кувшин, поставил его привычным движением на плечо, приняла позу.

Рассветы здесь долгие. Он скоро придёт, она знала это. Ничего, можно и подождать.

Блики восходящей звезды тонули в глубине кувшина.

Запах сушёной гвоздики. Россыпь звёздочек полетела на стол, пакетик лениво завалился на левый бок. В вазочке смесь из цедры – горько-кислые нотки добавляются к общему воспоминанию. Да, точно. Они пекли лимонный пирог с гвоздикой.

Маша сердито вытерла нос, измазав все щёки в муке. Кто же знал, что песочное тесто сделать так сложно? Да оно ещё никак и раскатываться не хочет – комки сплошные. Может, она не так его замешала? Да нет, всё вроде по рецепту.

Сзади знакомый шорох. Тряпичные домашние тапочки с резинкой, пришитой сзади. Да, это уже была привычка – даже если тапочки были с задником, бабушка всегда на него наступала пяткой и прижимала так, что он потом отлетал. Приходилось пришивать резинку – всегда белую, чтоб видно было.

Тряпичные зелёные тапочки со сложным рисунком – как на коврах персидских шейхов – медленно идут по светлому линолеуму, дверь, выкрашенная белым, с фигурным стеклом в сеточку открывается.

– Марька! (Бабушка звала её так). Ну чего такое? – зычный, но мягкий голос разлетался по всей кухне, явно напоминая – кто в этом доме хозяйка. – Что с тестом там? А? Чего вымазалась, как пирожок?

Бабушка берёт фартук, вытирает ей лицо, проверяет корж. Не удался – придётся исправлять.

***

Табуретка, с повязанным поверх сидения льняным платком, чуть скрипит и шатается – одна ножка короче других. Бывало – перевернёшь этот не-стул, сядешь в середину и представляешь, что ты в самолёте. Заиграешься и не заметишь, как случайно отвернул все ножки. А потом – быстрее обратно привинчивай, пока не заметили – и не вспомнишь сразу откуда какая. А если поймают?

На плиту торжественно поставлен казан – кипящее масло ждёт своего часа. Точнее, мелких кусочков другого теста, которые ждут рядом. Потом масло сменит мёд – и сладкая нотка ворвётся в эту мелодию детства. Тебе семь лет, ты – Марька, сидишь на кухне у бабушки, своей любимой бабушки, и она учит тебя готовить, как учила её её бабушка и так далее, и так далее…

Лимонный пирог поспевает в духовке, бабушка ловко подхватывает звёздочку гвоздики и внимательно мнёт её корешок.

– Марька, смотри, – она подносит пряность ближе. – Видишь?

– Чего, бабуль?

– Вот! – на указательном пальце блестит капелька масла. – Свежая, хорошая, такую только в пирог! Хороший выйдет! Возьми–ка!

– Чего?

– Возьми, говорю! Вот, хорошо. А теперь делай как я!

Её тогда это немного поразило. Бабушка неторопливо жевала черенок от сушёной звёздочки. Марька с полминуты недоверчиво смотрела, а потом надкусила гвоздику. Свежесть наполнила её – и напомнила о любимой жвачке.

Бабушка, не глядя на любимую внучку, смотрела в окно, сквозь белое кружево тюля и полупрозрачные занавески с цветами. Вопрос «Зачем?» так и повис в воздухе, никем не озвученный. Покусывая пряность, бабушка смотрела в окно, что-то вспоминала и думала. Марька сама не заметила, как встала, подошла и положила острый подбородок на тёплое мягкое плечо.

Запах сушёных звёзд играл в воздухе, перебивая сладость мёда, терпкость лимона, горечь грейпфрута. Тонкий черенок рисовал благовонным маслом картину давнего детства.

***

Сеанс аромотерапии закончился – конечно, назывался этот процесс по-другому, но все обитатели этой станции величали его именно так. Мария лежала на кушетке, обитой искусственной кожей, шлем с визорами плотно облегал голову. Заработали фильтры, воздух очистился.

– Ну, как? – спросил мужской голос. – Помогло?

– Да, спасибо, – женщина лет сорока медленно поднялась с кушетки.

– Шаблоны любите, – она отдала оператору шлем. – Вон – как в книжках у вас! Диванчик.

– Говори, говори, а многим этот диванчик уже помог. Знаешь, сколько с ума сходят? Точнее сходили до этого? В космосе-то… Дом далеко, Земля далеко. Пока вернёшься, если вернёшься, кто знает, сколько времени пройдёт.

Мария промолчала и посмотрела на стену на выходе из кабинета. Сотни мелких ячеек, хранящих в себе память, каждая подписана и заперта на ключ. Их хранили как зеницу ока – ключи от ячеек с воспоминаниями. Когда мысли о доме загоняли колонистов в угол, начинали мучить их сознание, они бежали сюда. Ячейка открывалась и сокровища из сушёных звёзд гвоздики, лимонных цукатов, карамелек с ярмарки, зёрен кофе, горелого кедра с летнего костра, мороженой шишки, жареного каштана вырывались на свободу. Аромат брал за руку, выводил из лабиринта мыслей туда, где тебе было пять, семь, шестнадцать лет, согревал шоколадом после дождя, утешал объятиями любимой бабушки, розой пахли первые свидания, гвоздикой пах твой первый испечённый пирог – на день рождения мамы.

Теперь она вспомнила рецепт лимонного пирога с корицей – надо его приготовить для всех. Здесь, на станции, любят такие сюрпризы – как-то сразу по-домашнему становится. Да и сын с мужем оценят.

– Не забудь положить обратно! Там уже следующий идёт, – поторопил её оператор.

Мария остановилась у стойки – прозрачный пакетик, уже убранный из распылителя, лежал на пластике. Острые звёздочки смотрели на неё из высушенных щелей маленькими плодами. Нежно подняв, она подошла к стене воспоминаний. На секунду задержавшись, она приоткрыла пакет.