Голова кружится от желания, и нет никакой возможности разорвать упоительный поцелуй.

Саша ведет губами ниже. Ласкает шею, и рука перемещается к вырезу платья и тянет за горловину вниз, обнажая плечо и верх кружевного лифчика.

— Ты сводишь меня с ума, — шепчет он между поцелуями, обжигая горячим дыханием кожу.

— Ты меня тоже, — смущаясь, признаюсь я, запуская руки в черные густые волосы, и выгибаюсь навстречу губам, которые обхватывают горошинку соска через кружево лифчика.

Меня пронзает наслаждение, и я закусываю губу, чтобы не вскрикнуть. Только испускаю глухой стон в ответ на его ласки. Щеки пылают, а тело само двигается в древнем ритме, поддразнивая, увлекая, заставляя все сильнее терять голову и его, и меня.

— Нет… — Саша со стоном отстраняется и отступает на шаг, поправляя мое сбившееся платье. — Прости… — шепчет он, и я мигом прихожу в себя. Накатывает стыд.

— Нет… это ты прости. Мы не должны… ты не должен…

— Не должны, — соглашается он. — Но прошу прощения я не за это… я хочу тебя и это не изменить, но я испортил твой первый раз. Второй не может быть на столе в кабинете.

— И… — Я закусываю губу. — Второй не может быть с тобой? — с горечью спрашиваю я.

— И второй не может быть со мной, — послушно повторяет он, а я пытаюсь поправить одежду и выхожу прочь. Он не оглядывается и не пытается остановить. Все правильно. Он серьезнее, чем я, взрослее и ему есть что терять. Хорошо хоть кто-то из нас может взять себя в руки. Приходить сюда было ошибкой. Саша сумел остановиться. Если бы этого не произошло, чувство вины стало бы сильнее. Хотя и сейчас оно готово затопить с головой.

Я проношусь мимо Нины Федоровны, даже не попрощавшись. Не хочу, чтобы она видела мои распухшие от поцелуев губы, и лихорадочный блеск в глазах, поэтому опускаю голову, хлопаю дверью и забегаю в почти закрывшиеся двери лифта.

Выскакиваю из здания и бегу куда глаза глядят. Кровь стучит в висках, а все случившееся разрывает душу. Я, как всегда после встречи с Александром, испытываю целую гамму противоречивых эмоций. Все еще незатихающую страсть, сожаление и боль. Наверное, было бы проще, если бы мои чувства были не взаимны. Но я знаю, Саша испытывает то же, что и я. Его так же тянет ко мне несмотря на обстоятельства. Ему так же невероятно сложно сдержаться, когда я рядом и он так же, как и я, испытывает болезненную страсть. И так же, как и я, мучается потом угрызениями совести.

От этого особенно горько. Мы могли бы стать замечательной парой. Я чувствую, насколько хорошо мы друг другу подходим. Меня не смущает ни разница в возрасте, ни все остальное. Просто между нами стоит Ник. Он никуда не денется, и Саша никогда не предаст сына, а я никогда этого не потребую. Так вышло. И от невозможности ничего изменить хочется выть.

Я даже не замечаю, что по щекам текут слезы. Мне все равно, что это видят случайные прохожие.

— Даша? — Я слышу за спиной голос Ника и мысленно ругаюсь. Он последний, кого бы я хотела тут видеть. И последний, с кем бы хотелось поговорить. — Ты что тут делаешь?

Медленно разворачиваюсь, понимая, что выгляжу мягко сказать не очень и нацепляю на лицо фальшивую улыбку.

— Тот же вопрос могу задать и тебе.

Пытаюсь его обогнуть, но он ловит меня за запястье и останавливает, мягко, но настойчиво. А я со злостью отбираю руку. Понимаю, что неправа, но именно Ник причина моих слез. Именно из-за него и из-за болезненной увлеченности мной, мы с Сашей даже не можем попробовать быть вместе.

— Ты плакала? — встревоженно уточняет пареньи всматривается в мое лицо.

— Тебе показалось.

— Да нет же! Глаза красные. Да и вообще вид расстроенный.

— Никит, отстань, пожалуйста. Это не твое дело. Правда. Мы с тобой все решили. Ненужно делать вид, будто мое настроение тебя касается. Хорошо?

— Нехорошо, — упирается он и в этот момент до боли становится похож на отца. Те же упрямо поджатые губы. Четкая линия подбородка и пристальный взгляд. Только цвет глаз другой. — Значит, истории про богатого мужика правдивы? Да, Даш? Ты приезжала сюда к нему? Так ведь?

— Я, правда, не знаю, как тебе еще сказать, что моя жизнь тебя не касается.

Я устала и морально вымотана. Сил спорить с Ником и что-то ему доказывать просто нет.

— Мне непонятно, почему он, а не я? Чем я хуже? Деньгами вроде не обделен. Не урод.

— Ну а почему я? — парирую со злостью. — Пол университета мечтает стать девушкой Никиты Лисовецкого, но прохода ты не даешь именно мне. Почему?

— Я… — Ник смотрит на меня растерянно с видом побитого щенка. — Я не знаю, мне больше никто не нужен.

— Так почему же ты задаешь эти идиотские вопросы? Я тоже не знаю, почему он, а не ты. Так вышло.

— Но он заставляет тебя плакать, — говорит парень и пытается смахнуть большим пальцем слезинку у меня со щеки, но я отшатываюсь.

— Знаешь, ведь я тоже тебя не радую. Но ты раз за разом приближаешься, зная, что это снова доставит тебе боль.

— Значит, мы с тобой в похожей ситуации. Не находишь?

— Не нахожу. — Я качаю головой.

— И почему же?

— Я не хочу быть с тобой. А он не может. Чувствуешь разницу?

— Ты влюбилась в женатика, что ли? — недоверчиво смотрит Ник, а я бешусь оттого, что он все равно вывел меня на разговор и я вынуждена ему отвечать. Потому что промолчать еще хуже.

— Нет, Ник, он не женат и мне действительно больше не о чем с тобой говорить. Прости.

— Тогда я не понимаю.

— Тебе и не нужно.

После этого я разворачиваюсь и ухожу, а в спину мне доносится.

— Если бы он любил, то нашел бы возможность быть с тобой. Все остальное неважно.

«Если бы ты знал правду», — думаю я, но молчу. Этот разговор не имеет смысла.

Александр

Даша уходит, а я закрываю лицо ладонями и пытаюсь привести в порядок свои мысли. Я чуть не трахнул ее на столе в кабинете. Вот только проводил сына, обещая себе, что ни за что не прикоснусь к той, кто ему дорога, и спустя минут уже целовал ее, прижимая так, словно, это последняя женщина на земле. Это страшно.

Страшно, потому что внезапно оказалось почти невозможно контролировать собственные самые примитивные инстинкты, которые всю жизнь не доставляли мне никаких проблем. И вот надо же! Появилась она и все полетело к херам.

Для того, чтобы на лицо вернулась привычная невозмутимость, требуется время. Из кабинета выхожу тогда, когда чувствую себя почти как обычно. Не теряю надежду все же пообедать, а то Макс, если узнает, снова начнет орать и заливать про необходимость полноценного питания для поддержания мышечной массы.

В приемной я боюсь появляться вполне справедливо. Моя секретарша — идеальна и я ее очень ценю, поэтому она считает, что имеет право трахать мне мозг. И я задницей чувствую, сегодня она не промолчит. Ну и не ошибаюсь. Во-первых, я слишком хорошо знаю ее. Во-вторых, у меня, как у любого успешного бизнесмена неплохо развито чутье.

— Это то, о чем я думаю? — щурит глаза Нина Федоровна и мне становится неуютно.

— Представления не имею, о чем вы думаете, — вру я и пытаюсь смотаться.

— Куда? — одергивает меня она. Думаю, еще чуть-чуть и меня поймали бы за шкирку, как нашкодившего щенка.

— Я ж без обеда, вот поехал обедать.

— Александр, я понимаю, что я вам не мать, не бабушка и даже, упаси боги, не жена. Но я смею надеяться, достаточно умна и обладаю жизненным опытом, чтобы вы прислушались к моему мнению. — Вы творите дичь. Вы что девушку сына вздумали увести? За что вы так? Никита — хороший мальчик.

— Все несколько сложнее, — уклончиво отвечаю я. — Поверьте, я лучше вашего знаю, что Никита — хороший мальчик. И я не хочу на эту тему говорить.

— А мне как раз кажется, хотите. Потому что вряд ли вы рискнете обсудить эту ситуацию со своей матерью, да и вообще со своей семьей.

— Я предпочту ее вообще не обсуждать. Ни с кем.

Припечатываю я и решительно ухожу из приемной, понимая, что Нина Федоровна, вероятнее всего, поднимет эту тему еще раз.