Париж, кстати, называют «Городом света». «Город света», лишённый цвета…
Вдруг что-то неуловимо поменялось в моём восприятии, картина пошла рябью, насупилась, помрачнела…
Я ощупал взглядом скелет башни, и мне пришло в голову, что она похожа на старую проститутку, какую-нибудь Жанетт или Флоретту. И не просто старую, а древнюю, лично участвовавшую в гулянках на Монмартре в компании с Пикассо и Модильяни, с представителями белой русской эмиграции и чёрт знает с кем ещё. Она стоит, бесстыдно раздвинув ноги, выставив на всеобщее обозрение выпирающие рёбра, жаждая любви и веселья, забыв, по причине глубокого и безнадёжного маразма, что она уже никому не нужна, и даже более того, до крайности отвратительна. Меня аж передёрнуло, так ясно я себе представил это непотребство, что, к счастью, сбило ассоциативный ряд, и вернуло на место железную башню, пусть банальную и заезженную открытками с сердечками, но зато настоящую.
Но картина не отпустила, а утянула меня вниз, под стены домов, зажавших узкую улочку в своих тисках, нависающие над черными, словно покрытыми сажей, и ещё поблёскивающими от недавно прошедшего дождя тротуарами. В воздухе витает еле ощутимый запах гнили, с которым дождь ничего не смог поделать, здесь царят промозглый холод и пробирающий до костей ветер…
Тени, лежащие в оконных и дверных проёмах, глубоки и почти непроницаемы; наверное, там теплее, чем на улице, но заходить не хочется – не может быть внутри пустых домов ничего хорошего. Взгляд медленно ползёт всё глубже и глубже, пока не упирается в узкую щель между домами. Щель, как щель, но чем-то она меня зацепила.
Я долго вглядываюсь в черноту и, наконец, добиваюсь своего. В какой-то момент мне стало казаться, что она неоднородна, что есть в ней более плотное пятно, порождённое не тканью мрака. Чуть ли не до боли напрягшиеся глаза различили человеческий силуэт, небольшой, подростка или хрупкой девушки. К тому же он, или она, ещё и сгорбился, сжался, пытаясь вдавить себя в неподатливую кирпичную стену, я как будто различил руки, обхватившие плечи, вжатую в них голову… Это её зонт. Именно её, не его – среди мужчин, а тем более подростков, желающих пройтись с жёлтым зонтом, найдётся немного. Она вышла на прогулку по вечернему Парижу, наверняка в прекрасном настроении, возможно, договорившись о встрече с подругой, или даже с парнем, свернула на эту затерявшуюся среди домов улочку, спешила, порхая над мостовой. Но тут произошло что-то, от чего она метнулась в одну сторону, в другую, выронила зонт, спряталась, застыла, боясь вдохнуть… И так будет вечно. Теперь она будет дрожать от страха и ждать худшего, потому что ничего изменить невозможно: это картина, это статика, это замороженный кошмар. Единственный путь прекратить её муки – сорвать картину со стены и сжечь полотно. Стереть реальность, убить девчонку. Уничтожить ужас, развеять надежду. Это я знаю: следующая секунда не настанет, а для неё в застывшем миге слились все чувства, среди которых и желание жить, и вера в то, что впереди у неё встреча с…
Меня слово током ударило, я очнулся и обнаружил себя стоящим вплотную к стене, почти упирающимся в постер носом. Яростно встряхнув головой, я практически отпрыгнул спиной назад и попятился к лифту, не отрывая глаз от картины. Я нащупал кнопку вызова и с силой вдавил её. Услышав, что кабина подъехала, а двери открылись, я развернулся, замер на пороге. Я спиной чувствую висящую на стене картину, слышу стук зубов спрятавшейся девчонки…
Нет, так не пойдёт. Так нельзя уходить.
Я резко повернулся и посмотрел на постер. Чёрно-белый Париж, железная махина Эйфелевой башни, обычная парижская улочка… Вгляделся в закуток, где должна была прятаться девочка. Конечно, никого там нет. Тень, как тень. Все девчонки либо по домам, либо обнимаются с мальчишками на газоне перед чёртовой трехсотметровой железякой. А я просто завис и придумал всю эту ерунду. Мне же её в жизни, блин, не хватает.
Я зашёл в лифт, и его двери отделили меня от девятого этажа. Всё нормально, всё хорошо… Я поднёс руки к глазам и посмотрел на слегка трясущиеся пальцы.
Н-да… Надо бы поумерить полёт фантазии. Если меня на каждой картинке так колбасить будет, то я сильно раньше запланированного срока потеряю жалкие остатки здравого ума и трезвой памяти. Которые, я надеюсь, у меня всё ещё есть.
Досчитав до пяти и сделав несколько глубоких вдохов, я отправился на первый этаж.
Выйдя на улицу, я немного задержался на крыльце, осматривая окрестности. Вроде бы с утра ничего не изменилось. Я окинул глазами стоянку и уже заметно сократившиеся ряды машин. Потом ещё раз. И ещё. Не смог найти свой белый «Аутлендер».
Сердце замерло.
Угнали?
С охраняемой офисной стоянки из-под камер? Бывают такие идиоты-угонщики?
Я уже хотел было зайти обратно в здание и начать высказывать претензии охранникам, но в последний момент, больше по наитию и немного опираясь на опыт трёх прошедших дней, но при этом ни на что особо не рассчитывая, достал из кармана брелок и нажал два раза на кнопку запирания дверей. Чёрный «Аутлендер», на который я даже внимания до этого не обратил, низко прогудел и два раза мигнул габаритами.
Он стоит на том самом месте, где я оставил свою машину восемь часов назад.
Я спустился с крыльца и подошёл поближе. Номера мои. Габариты, как и положено, ещё раз мигнули, когда я разблокировал двери. Я открыл водительскую и заглянул в салон. Регистратор на месте, «вонючка» в виде флакончика чёрного матового стекла с пробковой крышкой закреплена на дефлекторе. Усевшись в кресло, я открыл бардачок и достал документы: страховка, медсправка, бумаги с последнего ТО – всё, как и раньше. Достал из портмоне свидетельство о регистрации и, перегнувшись через пассажирское сиденье, сравнил VIN-номер – всё совпало. А цвет указан чёрный. То есть, запись на кусочке пластика совпадает с реальным цветом кузова. И есть только одна проблема: и то, и другое не совпадает с тем, какой машина была сегодня утром.
Откинувшись на спинку сиденья, я прикрыл глаза. Покопавшись в памяти, мне удалось отыскать день покупки и даже вспомнить консультанта, молодого парнишку в синем костюме и белой рубашке, жонглировавшего красивыми названиями уже установленных и доступных к заказу опций, включая названия цветов – «Labrador Black Pearl» и «Diamond White Pearl», именно в английской транскрипции, так старательно он тянул английские гласные и выговаривал «r». В наличии были машины обоих цветов, так что окончательный выбор я делал на стоянке салона, в живую. И выбрал белую.
Я открыл глаза, положил руки на руль и, глядя на чёрный глянец капота, завёл двигатель.
Чёрный, так чёрный. В конце концов, это не более странно, чем вовсе потерявшие цвет нарды или фото переставшей улыбаться сестрёнки.
У каждого автомобиля есть свой запах, своё уникальное сочетание потрескивания где-то в глубине приборной панели и поскрипывания в районе левой задней двери, своя манера поведения, свои привычки. Вот и моего «аута» такие особые приметы есть. И нажимая на педали тормоза и газа, поворачивая руль, прислушиваясь к работе подвески и звукам салона при переезде «лежачих полицейских» и трамвайных путей, отыскивая мелкие царапинки и потёртости, на которые я раньше не обращал внимания, но знал, что они есть, я пытался понять, насколько моя новая машина отличается от старой. И пришёл к выводу, что иное в ней – только цвет кузова.
По пути я заскочил в магазин. Но не за выпивкой. Я решил, что от алкоголя пока лучше воздержаться: и так большие проблемы с восприятием действительности, а если их ещё и оросить… «Белочка» от меня никуда не ускачет, не тот это зверь.
Добравшись до дома, я быстренько перекусил и засел за ноут, рыская по сайтам и разным соцсетям в поисках Сомова Кирилла Владимировича с днём рождения в ноябре. Потратив на это дело с полчаса, я с удивлением пришёл к выводу, что существуют ещё люди, способные скрыть свою личную жизнь от общества. Его не было ни в «инсте», ни в «вк», ни в «фейсбуке», ни в «одноклассниках» (я даже туда заглянул), ни в общедоступных базах данных. Прямо «мёртвая душа». Завтра придётся разговаривать с ним без предварительной подготовки. Надо будет тогда сначала кого-нибудь из юротдела поймать и аккуратно расспросить про этого Кирилла – хоть что-то да получится вытянуть, парень с виду общительный.
