«Это как смерть, – подумал Линли. – Но далее ни достойных похорон, ни разумных сроков траура, скорбь моя будет вечной».

В своем захламленном лондонском кабинете супер-интендант Малькольм Уэбберли положил телефонную трубку на рычаг.

– Это была Хейверс, – сказал он. Характерным жестом он запустил правую руку в свои редеющие рыжеватые волосы и резко потянул, словно хотел ускорить неотвратимое облысение.

Сэр Дэвид Хильер, старший суперинтендант, остался у окна, где провел уже минут пятнадцать, с безмятежным видом разглядывая тесные ряды зданий, образовывавших силуэт города. Как всегда, одет он был безукоризненно, а его осанка выдавала человека очень успешного, умеющего ловко лавировать среди рифов политической власти.

– И?.. – спросил он.

– Они возвращаются.

– Это все?

– Нет. По словам Хейверс, они прорабатывают ниточку, ведущую в Хэмпстед. Очевидно, Синклер работала там над книгой. У себя дома.

Хильер медленно повернул голову, но так как солнце было позади него, лицо его осталось в тени.

– Над книгой? Помимо пьесы?

– Хейверс выразилась как-то неопределенно. Но по-моему Линли что-то учуял, и, видимо, он должен в этом разобраться.

Хильер холодно улыбнулся этим словам:

– Возблагодарим Господа за невероятно творческую интуицию инспектора Линли.

– Он мой лучший человек, Дэвид, – с горечью сказал Уэбберли.

– И конечно, подчинится приказу. Как и ты.

Хильер вернулся к созерцанию города.

Было половина третьего, когда Линли и Хейверс наконец добрались до маленького углового дома Джой Синклер. Расположенное в фешенебельном Хэмпстеде, это белое кирпичное здание было очевидным свидетельством ее писательского успеха. Окно на фасаде, занавешенное прозрачными шторами цвета слоновой кости, выходило на лоскуток сада, где росли подрезанные розовые кусты, дремлющие кустики жасмина и камелии с тугими почками. Из двух наружных ящиков для растений выплескивался вниз и вверх по стенам плющ, особенно разросшийся над входом, узкий, крытый кровельной дранкой фронтон которого был почти не виден под густыми, с бронзовыми прожилками листьями. Хотя фасад дома смотрел на Флэск-уок, вход в садик был с Бэк-лейн, узкой, мощенной булыжником улочки, поднимавшейся к Хит-стрит в квартале отсюда; машины по ней ехали тихо, почти беззвучно.

Линли откинул крючок на кованых железных воротах и прошел по уложенной плиткой дорожке. День был безветренный, но воздух – сырой, и по-зимнему затуманенное солнце играло на медной табличке, привинченной слева, и на полированном почтовом ящике посреди двери.

– Неплохое гнездышко, – прокомментировала с грубоватым восхищением Хейверс. – Тут тебе и пресловутый садик за кирпичной стенкой, и соответствущий фонарный столб девятнадцатого века, и укрытая тенью деревьев улица, вдоль которой стоят ваши непременные «БМВ». – Она ткнула большим пальцем в сторону дома. – Должно быть, стоило немалых денег.

– Судя по тому, что Дэвис-Джонс сказал об условиях ее завещания, она могла себе это позволить, – ответил Линли. Он отпер дверь и знаком предложил Хейверс зайти.

Они оказались в маленькой прихожей, выложенной мраморной плиткой и лишенной какой бы то ни было мебели. На полу валялась целая коллекция писем за несколько дней, брошенных в щель почтового ящика почтальоном. Вполне ожидаемая для преуспевающего писателя подборка: пять рекламных проспектов, счет за электричество, одиннадцать писем, адресованных Джой через ее издателя и переправленных ей, счет за телефон, несколько маленьких конвертов, похожих на приглашения, несколько конвертов, судя по размерам, с деловыми бумагами и с разнообразными обратными адресами. Линли отдал их Хейверс:

– Просмотрите это, сержант.

Она взяла письма, и они прошли дальше в через дверь из матового стекла, которая вела в длинный коридор. Здесь, по левой стене, были открыты две двери, а справа поднималась лестница. В дальнем конце коридора резковатые дневные тени наполняли то, что, видимо, было кухней.

Сначала Линли и Хейверс вошли в гостиную. Комната сияла в золотом свете, который падал тремя косыми лучами через большое окно-эркер на светло-серый ковер, который, видимо, был совсем новым и постелен недавно. Здесь мало что выдавало пристрастия хозяйки дома, разве что кресла-шезлонги вокруг очень низеньких столиков, свидетельствовавшие о ее склонности к современному дизайну. Это подтверждалось и выбранными Джой Синклер предметами искусства. Три картины маслом в стиле Джексона Поллока[33] были прислонены к стене – ждали, пока их повесят, а на одном из столиков стояла угловатая мраморная скульптура, изображавшая непонятно что.

Двойные двери в восточной стене вели в столовую. Она тоже была обставлена скудно, с тем же самым элегантным минимализмом современного дизайна. Линли подошел к блоку из четырех французских окон позади обеденного стола, нахмурившись при виде их замков, которые с легкостью вскрыл бы даже начинающий грабитель. Хотя, отметил он про себя, у Джой Синклер поживиться было нечем, разве что из магазинов исчезнет скандинавская мебель, или те картины в гостиной на самом деле очень ценные.

Сержант Хейверс отодвинула один из стульев и села за стол, разложив перед собой почту и сосредоточенноподжав губы. Она начала вскрывать письма.

– Популярная дамочка. Здесь с дюжину разных приглашений.

– Хм.

Линли посмотрел на квадрат огороженного кирпичной стеной садика на заднем дворе, где смог зместиться лишь тоненький молодой ясень, кружок земли под ним, чтобы посадить цветы, и лоскуток газона, укрытый тонким слоем снега. Он прошел в кухню.

Здесь тоже царила равнодушная анонимность, отсутствие колорита личности. В длинный рад белых шкафчиков вклинивались кухонные бытовые приборы с черными дверцами, выскобленный сосновый стол с двумя стульями стоял у одной из стен, а яркие пятна основных цветов были разбросаны по всей кухне как стратегические дизайнерские точки: красная подушка здесь, синий чайник там, желтый фартук на крючке за дверью.

Линли прислонился к стойке, рассматривая все это. Дома всегда раскрывали ему тайны своих владельцев, но здесь ото всего веяло нарочитой искусственностью, произволом дизайнера по интерьерам, которому была дана полная воля, а заказчицу абсолютно не интересовало, что сделают с ее домом. В конечном итоге получился со вкусом выполненный выставочный образец, более или менее удачный. Но он ни о чем ему не говорил.

– Потрясающий телефонный счет, – прокомментировала из столовой Хейверс. – Похоже, большую часть своего времени она проводила, болтая с полудюжиной приятелей по всему миру. Видимо она заказала распечатку своих разговоров.

– Например?

– Семь звонков в Нью-Йорк, четыре в Сомерсет, шесть в Уэльс… дайте сосчитать… десять в Суффолк. Все очень короткие, за исключением двух подлиннее.

– Все сделаны в одно и то же время дня? Один за другим?

– Нет, за пять дней. Последнего месяца. Перемежаются звонками в Уэльс.

– Проверьте все номера. – Линли двинулся по коридору к лестнице, когда Хейверс вскрыла еще один конверт.

– А это кое-что, сэр. – Она прочла для него вслух: – «Джой, ты не ответила ни на один мой звонок и ни на одно мое письмо. Жду от тебя известий к пятнице, или дело повернется так, что придется обратиться в наш юридический отдел. Эдна».

Линли, поставивший ногу на первую ступеньку, остановился.

– Ее издательша?

– Ее редактор. И оно написано на бланке издательства. Пахнет неприятностями, вам не кажется?

Линли сопоставил с этим уже имевшуюся информацию: запись на магнитофонной пленке; реплика о намерении отделаться от Эдны; вычеркнутые встречи на Аппер-Гровенор-сквер в ежедневнике Джой.

– Позвоните в издательство, сержант. Узнайте, что сможете. Ну и то же самое относительно всех остальных междугородных звонков в распечатке. Я поднимусь наверх.