– Что-то их вынудило, – пробормотала леди Хелен.

– Или они сделали это специально, – торжествующе завершила Хейверс. Она подошла к Сент-Джеймсу. – Инспектор Линли рассказал вам о допросе лорда Стинхерста, верно? Выложил вам все, что узнал от лорда Стинхерста. Что происходит?

Сент-Джеймс на мгновение задумался, не солгать ли Хейверс. Или просто поставить на место – дескать, их разговоры ее не касаются. Но у него было чувство, что она потащила их в этот поход не ради того, чтобы свалить вину за гибель писательницы и парнишки на Стюарта Ринтула. Ей куда проще быто привести сюда Линли и показать эту странную заброшенную могилу ему самому. То, что Хейверс этого не сделала, могло означать две вещи. Или она собирала свои собственные улики, чтобы добиться очередного чина, очернив при этом Линли перед его начальством в Скотленд-Ярде, или она искала помощи у него, Сент-Джеймса, чтобы не дать Линли совершить огромную ошибку.

Хейверс отвернулась и отошла в сторону.

– Да ладно. Мне не следовало вас об этом спрашивать. Вы его друг, Саймон. Конечно, он с вами говорил. – Она рывком натянула шерстяную шапку, закрыв лоб и уши, и уныло посмотрела на озеро.

Понаблюдав за ней, Сент-Джеймс решил, что она все-таки заслуживает доверия, и надо дать ей возможность доказать, что она его стоит. Он поведал ей историю лорда Стинхерста в пересказе Линли.

Машинально потягивая то за один, то за другой засохший сорняк у ограды, Хейверс внимательно слушала эту запутанную историю любви и предательства, которая окончилась смертью Джеффри Ринтула. Ее глаза, прищуренные из-за слепяще-яркого на солнце снега, остановились на могильном камне. Когда Сент-Джеймс закончил, она задала только один вопрос:

– Вы этому верите?

– Не вижу причин, зачем человеку в положении лорда Стинхерста клеветать перед кем-либо на себя. Даже, – добавил он, увидев, что Хейверс откп рот, – чтобы спасти свою шкуру.

– Слишком благороден для этого? – Ее тон был резким.

– Вовсе нет. Слишком горд.

– Тогда, если, как вы говорите, это вопрос гордости, желание соблюсти приличия, разве он не постарался бы сохранить эту видимость более надежно?

– Что вы имеете в виду?

Леди Хелен, не удержавшись, вмешалась:

– Если бы лорд Стинхерст хотел притвориться что все в порядке, Саймон, разве не отвез бы он Джеффри домой, чтобы похоронить в Сомерсете раз уж он сохранил свой брак? Если честно, мне кажется, что переправить останки брата домой было бы – в конечном итоге – гораздо менее мучительно, чем тридцать шесть лет оставаться мужем женщины, которая одурачила его вместе с его собственным братом.

Хелен умела мыслить широко. Сент-Джеймс вынужден был признать это, хотя он и не сказал этого вслух. Но этого и не требовалось. Потому что сержант Хейверс прочла все по его лицу.

– Прошу вас. Помогите мне прощупать семью Ринтул, – отчаянно взмолилась она. – Саймон, я клянусь, что Стинхерсту есть что скрывать. И мне кажется, что инспектору Линли дали лопату, чтобы он докопался сам. Возможно, Ярд дал. Не знаю.

Сент-Джеймс колебался, думая о тех трудностях, которые он создаст для себя, балансируя между доверием Линли и непоколебимой уверенностью Хейверс в виновности Стинхерста, – если согласится помочь ей.

– Это будет нелегко. Если Томми узнает, что вы ведете собственное расследование, Барбара, расплата будет страшной. Нарушение субординации.

– Для Департамента вы станете конченым человеком, – тихо добавила леди Хелен. – И снова окажитесь на улице.

– Думаете, я этого не знаю? – Бледное лицо Хейверс выражало решимость и мужество. – А кто стает конченым человеком, если тут есть какое-то преступление? И если оно выплывет на свет из-за настырности какого-нибудь журналиста – типа Джереми Винни, боже ты мой, – который держит нос по ветру? По крайней мере, если я стану копать под Стинхерста, инспектор будет таким образом защищен. Потому что все будут думать, что я действую по его приказу.

– Томми вам небезразличен, да?

Этот внезапно заданный леди Хелен вопрос заставил Хейверс сразу же отвести глаза.

– Большую часть времени я ненавижу этого несчастного пижона, – ответила она. – Но если ему суждено быть уволенным, пусть это случится не из-за какого-то болвана – вроде Стинхерста.

Сент-Джеймс улыбнулся свирепости ее ответа.

– Я вам помогу, – сказал он. – Чего бы это ни стоило.

Хотя широкий ореховый буфет был весь уставлен блюдами с подогревом, источающими разнообразные запахи – от копченой рыбы до яиц, в столовой, когда туда вошел Линли, находился всего один человек. Элизабет Ринтул сидела спиной к двери и, явно безразличная к звуку его шагов, даже не повернула головы, чтобы посмотреть, кто составит ей компанию за завтраком. Вилкой она гоняла по тарелке одинокую сосиску, пристально глядя на блестящий след жира, похожий на след улитки. Линли подсел к ней с чашкой черного кофе и ломтиком холодного тоста.

Она, судя по одежде, намеревалась вместе со своими родителями отбыть в Лондон. Но, как и вчерашний ее наряд, черная юбка и серый джемпер были ей чересчур велики, и хотя черные колготки были подобраны абсолютно им в тон, их элегантность сводила на нет маленькая стрелка на щиколотке, которая конечно же «поедет» дальше. На спинке стула висел чудной, длинный, до полу плащ, густо-синего цвета, такой могла носить Сара Вудраф[29], чтобы принимать впечатляющие театральные позы на молу Кобб[30]. Он, вне всякого сомнения, не вязался со всем обликом Элизабет.

То, что она вовсе не жаждет насладиться его обществом, Линли сообразил сразу, как только уселся напротив нее. С окаменевшим вмиг лицом она отодвинула стул и начала подниматься.

– Я так понял, что Джой Синклер была помолвлена с вашим братом Алеком, – заметил Линли, словно она не пошевельнулась.

Она, не отрывая глаз от тарелки, снова села и принялась тонюсенькими ломтиками нарезать сосиску, ни единого не отправив в рот. Руки у нее были необыкновенно большие, даже для женщины ее роста, а костяшки пальцев – узловатые и некрасивые. Их покрывали глубокие царапины, заметил Линли. Нескольких дней давности.

– Кошки. – Ее голос прозвучал почти грубо. Линли не стал отвечать на эту краткую реплику, поэтому она продолжила: – Вы смотрите на мои руки. Это царапины от кошек. Они не очень-то любят, когда прерывают их совокупление. Но есть некоторые занятия, которые мне совсем не хотелось бы терпеть на своей кровати.

Двусмысленное замечание, красноречивое в своем невольном признании. Интересно, что извлек бы из этого аналитик, подумалось Линли.

– Вы хотели, чтобы Джой вышла за вашего брата?

– Теперь это вряд ли имеет значение, не правда ли? Алек мертв уже много лет.

– Как она с ним познакомилась?

– Мы с Джой учились в одной школе. Иногда она приезжала к нам на короткие каникулы в середине четверти. Алек был там.

– И они поладили?

При этих словах Элизабет подняла голову. Линли поразился, что женское лицо может быть настолько лишено выражения. Оно казалось неумело раскрашенной маской.

– Джой ладила со всеми мужчинами, инспектор. Это был ее особый дар. Мой брат был всего лишь одним из длинной череды ее воздыхателей.

– Однако у меня создалось впечатление, что воспринимала его гораздо серьезнее, чем других.

– Разумеется. Почему бы и нет? Алек достаточно часто во всеуслышание заявлял о своей любви, чтоб выглядеть идеальным простаком, ублажая в то же время ее самолюбие. И сколько из этих других могли предложить ей перспективу стать графиней Стинхерст, когда папочка сыграет в ящик? – Элизабет принялась выкладывать из кусочков сосиски узор на тарелке.

– Ее отношения с вашим братом осложнили вашу дружбу?

Из ее ноздрей вырвался короткий смешок, как дуновение резкого ветра.

– Наша дружба существовала только благодаря Алеку, инспектор. Как только он умер, я стала неинтересна Джой Синклер. В сущности, после заупокойной службы по Алеку я и видела-то ее лишь раз. Затем она, не раздумывая, исчезла.